Последний самурай - Марк Равина

Они не отделяют заключенного полностью от друзей и семьи, проявляя жалость к его изолированному положению. Поэтому, заметил Сайго, именно западная пенитенциарная система сумела воплотить в себе конфуцианские идеалы человеколюбия.

Край земли

Сайго находился на Окиноэрабусима с 8д/1862 по 2/1864, но о первых шести месяцах, проведенных им на острове, почти не сохранилось никаких записей. Однако существует подробная фольклорная история о жизни Сайго, которая является частью местной устной традиции. Согласно самой известной версии, Сайго прибыл в маленький порт Инобэ 14/8д/1862 и был перевезен по суше в деревню Вадомари. Здесь управляющий островом, Цудзурабара Мотосукэ, получил распоряжения об условиях его содержания. Цудзурабара был озадачен. На Окиноэрабусима находилось большое количество ссыльных, но все они могли свободно перемещаться по острову. Однако в отношении Сайго ему было дано особое указание содержать его в «заключении» все время. Цудзурабара не был уверен, что именно означает «заключение», но смысл этого распоряжения явно требовал ужесточения наказания. Поскольку Сайго прибыл на Окиноэрабусима на корабле, где имелось специальное помещение для арестантов, Цудзурабара приказал соорудить схожую конструкцию. Рабочие быстро построили для Сайго простую клетку с бамбуковой решеткой и соломенной крышей. Согласно легенде, эго был куб со стороною около девяти футов, в одном углу которого размещался очаг, а в противоположном туалет. Многие биографы отмечали, что эта конструкция напоминала загон для крупного животного.

Сайго провел две ночи под охраной, пока рабочие заканчивали его клетку. Затем он был переведен в свою новую тюрьму. Крыша создавала тень, позволявшую укрываться от солнца, но клетка стояла около моря, и ее стены не защищали от жары, ветра или дождя, а также москитов и других насекомых. Поскольку Сайго не разрешалось покидать место своего заключения, он не мылся и не ухаживал за собой; его грязные и спутанные волосы начали издавать дурной запах. Пища была ужасной, а клетка слишком маленькой для Сайго, чтобы он мог в ней размяться. С каждым днем внешний вид Сайго заметно ухудшался. Большой, энергичный человек, он медленно поддавался воздействию сквозняков, недоедания и болезней.

Согласно устной традиции, Сайго встретил свою судьбу с холодным стоицизмом. Он практиковал дзенбуддистскую медитацию и ожидал смерти. Один из его стражников, Цутимоти Масатэру, сжалился над ним и предложил Сайго тайком приносить ему более качественную еду. Сайго отказался с мрачным юмором: если ты употребляешь простую пищу, заметил он, твое тело не изменится слишком сильно после смерти. Цутимоти. согласно легенде, был поражен тихой решимостью Сайго, и ему все меньше хотелось наблюдать за его медленным угасанием. Он обратился к Цууцзурабара с просьбой пересмотреть свою интерпретацию указаний Хисамицу. Заключение, утверждал Цутимоти, совсем не обязательно должно означать открытую клетку: это может быть любое маленькое, простое строение, даже чайный домик. Цудзурабара согласился: он получил указание ограничить передвижение Сайго, а не убить его. Цутимоти сразу же начал работать над сооружением простого домика, и в конце 10/1862, после двух месяцев, проведенных в клетке, Сайго был помещен под домашний арест.

Нет никаких документов, способных подтвердить эти истории, чей уровень детализации позволяет предположить, что над их украшением поработало не одно поколение пересказчиков. Однако в этих отчетах нет ничего заведомо фальшивого. Они скорее усиливают то, что нам достоверно известно о ссылке Сайго. Нака-хара опасался за жизнь Сайго перед его отбытием, а сам Сайго позднее писал о том, что его перевели из «заключения» в «комнату». Легенда о клетке под открытым небом достаточно правдоподобно связывает эти более надежные отчеты. Мы также знаем из более поздних писем и стихов Сайго о том, что у них с Цутимоти сложились близкие и прочные отношения. Цутимоти относился к Сайго с уважением, граничившим с поклонением, и он с готовеюстью поддерживал его самые непрактичные идеи. Например, 7/1863 Сайго, хотя официально он по-прежнему находился под домашним арестом, решил построить корабль и отплыть в Сацума. В начале этого месяца английские военные корабли обстреляли Кагосима в ответ на атаку четырех британских подданных самураями из Сацума, и Сайго рвался домой, чтобы сражаться за свое княжество. Цутимоти, который воспринял эту идею с полной серьезностью, продал раба и использовал свои личные сбережения, чтобы начать строительство корабля для Сайго. Однако этот непрактичный план так и не был осуществлен. Битва, известная в Японии как «Сацума — Английская война», продолжалась один день. Хотя целые кварталы Кагосима были уничтожены огнем, силам Сацума удалось серьезно повредить один из семи британских кораблей, и две стороны тихо договорились мирно урегулировать конфликт.

Сайго считал Цутимоти образцом преданности и отваги, а также называл его «человеком справедливости». Он заявил, что если иностранные военные корабли подойдут к Окиноэрабусима, то они с Цутимоти будут биться до последнего. В стихотворении Сайго утверждал, что Цутимоти настолько скромен в привычках и решителен в своей преданности, что он преодолевает границу между жизнью и смертью. Это счастье, писал он своим дядям, иметь такого друга. Связывающие их узы сохранились и после окончания срока заключения Сайго на острове. Цутимоти посвятил себя реализации одной из идей местного развития, предложенной Сайго: совместного использования резервного зернохранилища и программы принудительных сбережений. В 1863 году Сайго высказался за то, чтобы местные крестьяне откладывали часть их урожая в резервное зернохранилище. Этот принудительный вклад должен приносить им доход 20 процентов в год. Крестьяне могли получить причитающиеся им проценты только в кризисной ситуации, такой, как неурожай или чрезвычайное происшествие, но на основную часть вклада они получали полное право по истечении пяти лет после открытия счета. Этот план отражал донкихотский синкретизм Сайго. Название, выбранное Сайго для этих зернохранилищ, сасё, было древнекитайским выражением, а сам план основывался на конфуцианских идеях великодушного деспотизма. Но высокая процентная ставка демонстрирует еще одного Сайго — осведомленного о рыночных силах и своекорыстии. Десятилетием позже Цутимоти, который в конечном итоге стал мэром Вадомари, попытался реализовать план Сайго. Это оказалось сложным: сасё требовало больших вложений капитала, отсутствовавшего на нищем острове. Но Сайго вмешался, чтобы помочь своему старому другу. Он оказал давление на министра финансов и губернатора Кагосима, чтобы они простили островитянам задолженности по налогам. С помощью Сайго Цутимоти сумел превратить сасё в доходный, если не процветающий финансовый институт. Связь Сайго с Цутимоти была характерным примером его отношений со своими последователями. Сайго вызывал страстную, порой слепую преданность, потому что он относился к своим последователям с благородством и уважением.

Клетка Сайго на Окиноэрабусима

Мы не знаем достоверно, доводилось ли когда-нибудь Сайго сидеть в клетке под открытым небом или нет, но легенда настолько убедительна, что островитяне воплотили ее в бетоне и бронзе. В центре Вадомари, в маленьком парке, расположенном сразу за главной торговой улицей, находится памятник, изображающий Сайго в клетке. Клетка построена в соответствии с местными традициями, и бронзовый Сайго сидит внутри нее, сильный, спокойный и уравновешенный. Эта статуя представляет собой поразительный пример силы воздействия славы Сайго. Находясь в Вадомари, кажется абсурдным спрашивать, сидел ли Сайго когда-нибудь в клетке, поскольку вот он, перед вами, — физически осязаемое воплощение самурайской решимости. Поблизости также находится часовня, посвященная вкладу Сайго в островную культуру. Эти памятники на Окиноэра-бусима позволяют понять, насколько пугающей была репутация Сайго, причем не только для его противников, но и для него самого. Сайго стал легендой еще при жизни, и он прекрасно знал о том, с каким почитанием к нему относятся. Еще в начале 1863 года он считал свою славу вдохновляющей и в то же время смешной.

Клетка Сайго на Окиноэрабусима

В своем первом письме с Окиноэрабусима Сайго кратко упоминает некое «заключение», а затем с гордостью описывает свой интеллектуальный рост. «Меня не беспокоят повседневные дела, и благодаря этому я могу полностью посвятить себя учебе, — писал он. — Похоже, что если я и дальше буду учиться в том же темпе, то скоро стану настоящим ученым». Сайго использовал свое заключение как возможность учиться. Он занимался каллиграфией и выработал более зрелый стиль: его почерк стал более плавным, с четкими, жирными мазками. Сайго прочел много книг по китайской и японской философии. Вместе с товарищем по ссылке, Кавагути Сэппо, он переписал все шесть томов избранных эссе Хосои Хэйсю. Сайго также много читал из китайской классики, особенно поэзии.