Смерть на брудершафт (Фильма 1-2) - Борис Акунин

И овации были!

После первого выступления (на языке артистов — аппетизанта, то есть номера, призванного разжечь у публики аппетит) «Алекса Романофф» не отпускали целых пять минут.

А ведь когда распорядитель концерта, объявлял нового певца, в ответ раздались вялые, почти сразу оборвавшиеся хлопки…

Конферансье синьор Лоди провозгласил:

— Первое выступление наших гостей из снежной России! Синьор Романофф, из настоящих петербургских казаков. Попросим!

Пока еще немногочисленная публика (время было раннее) жиденько поаплодировала. К роялю сел принаряженный Козловский. Вышел Алеша в папахе и белой черкеске с серебряными газырями. Спел для разогрева «Ночь тиха, под луной тихо плещет волна» — и сразу, без перерыва, выдал «Una furtiva lacrima» Доницетти, свою коронную арию.

Тут-то слушатели и взорвались криками «браво!» «анкора!», аплодисментами. На этот аппетитный шум в ресторан потянулись новые клиенты, но солист с поклоном удалился, а конферансье объявил, что выступление русских артистов начнется через час, когда почтеннейшая публика закончит трапезу и перейдет к напиткам.

Сойдя со сцены, штабс-ротмистр обнял и расцеловал певца, что было, конечно, лестно, но физически не очень приятно, ибо князь от волнения сильно вспотел.

— Вы бы, Лавр Константинович, лучше за нотами повнимательней следили. Привираете.

— Ерунда! Буду играть потише, а вы громче пойте.

В первый вечер отдуваться за всю труппу предстояло лишь певцам. У Лютикова и Никашидзе было особое задание.

Баритон и аккомпаниатор остались за кулисами, наблюдая через щель в занавесе, как наполняется зал. К восьми часам не осталось почти ни одного пустого столика, а те, куда никто не сел, были зарезервированы.

— Наши друзья-австрияки пожаловали, — хищно прошептал Козловский, показывая на двух мужчин с военной выправкой. Они сели к одному из заказанных столов и одинаковым, заученным движением обвели глазами зал. — Усатый — майор Фекеш. Рыжий — его помощник, обер-лейтенант Воячек.

Два столика по соседству оставались незанятыми. Конферансье сладчайшим голосом продекламировал:

— На сцене несравненная Клара Нинетти! Ученица великой Айседоры!

Судя по тому, как охотно повернула головы вся мужская часть аудитории, номер пользовался успехом.

Заиграла тихая, странноватая музыка, в зале негромко, но энтузиастически захлопали.

Обернувшись назад, Алеша увидел готовящуюся к выходу девушку, которой минуту назад за кулисами не было. Тоненькая, с коротко стриженными и очень гладкими, будто приклеенными к голове волосами, она скинула длинную газовую накидку, и Романов не поверил своим глазам. На девушке не было ничего кроме легчайшей античной туники, едва прикрывавшей колени! Чулков, и тех не было! Скинув бархатные туфельки, барышня быстро растерла маленькие ступни. Выпрямилась, взмахнула стройной ножкой. Алеша сглотнул. Танцовщица мельком скользнула по нему большими, круглыми, как у куклы глазами, поцеловала висящий на шее крестик и невесомо, будто ступая по облаку, выбежала на сцену.

Судя по восторженным крикам, поклонников у мадемуазель Нинетти было предостаточно.

Ее танец показался Алеше удивительным, ни на что не похожим. Он слышал о «свободном танце», но не видел выступлений Айседоры Дункан, когда та гастролировала в Петербурге, и теперь был совершенно потрясен.

Какая свобода, какая смелость движений, сколько непосредственности, сколько чувства — и сколько чувственности. Неудивительно, что почти все женщины в зале морщились, а почти все мужчины не сводили глаз с этого ожившего лучика света. Впрочем, у луча света не бывает стройных ножек и прелестных плеч, обнажавшихся при каждом воздевании рук. Когда же Клара завертелась в стремительном фуэте, полы туники приподнялись, и по ресторану прокатилось подобие коллективного вздоха.

Алешу толкнули в бок.

— А? — рассеянно спросил он.

— Ослепли вы, что ли? Вон он!

С сожалением отведя взгляд от волшебной плясуньи, Романов вернулся к исполнению служебного долга — стал смотреть туда, куда показывал штабс-ротмистр.

«Президента» Алеша узнал сразу.

Толстогубый человек в подчеркнуто консервативном костюме, но при этом с орхидеей в петлице, медленно приблизился к столу, за которым сидели австрийцы. Те разом поднялись, поприветствовали губастого коротким поклоном, обменялись с ним рукопожатиями.

За шефом Шпионской биржи, немного отстав, шли двое крепких молодцов, шарящих по сторонам профессионально стремительным взглядом.

— Телохранители, — шепнул Козловский, как будто Алеша сам бы не догадался.

Но это был еще не хвост процессии. Третий молодец, очень похожий на двух первых, вкатил в зал кресло на колесиках. Там, прикрытый пледом, сидел ветхий старичок с неподвижной, будто прилипшей улыбкой на морщинистом личике. А позади шествовал еще и четвертый верзила.

— Это наверняка хранитель архива Жубер, — объяснил штабс-ротмистр про инвалида. — Почти никогда не покидает виллу, поэтому его фотографий у нас нет. Но приметы совпадают: паралитик. Зоммер часто в разъездах, но этот всегда на месте… Вероятно, австрийцам нужна какая-то консультация, потому и Жубер здесь. Послушать бы, о чем говорят!

Картинка 10

Телохранители парами сели за два свободных столика. Официант, ни о чем не спрашивая, поставил перед каждым по чашке кофе.

— Серьезные ребята, — со вздохом кивнул князь на охрану. — Сразу видно. А еще двое остались у автомобиля.

Здесь Алеша сделал себе маленький подарок — украдкой взглянул на госпожу Нинетти, прелестной козочкой летавшую между столиков.

— Глядите, глядите, я был прав! — снова дернул его штабс-ротмистр. — Они спрашивают, он отвечает.

Австрийские разведчики внимательно слушали архивариуса, который с благожелательной улыбкой им что-то рассказывал. Один раз прервался, посмотрел вверх, как бы что-то припоминая, и продолжил.

— Ходячая энциклопедия. Помнит наизусть. Что у них есть, чего нет. Знает всех информантов, — короткими фразами нашептывал князь, тщетно пытаясь разобрать по губам хоть какие-то слова. — Сейчас ответит. Может выполнить заказ или нет…

Жубер переглянулся с Зоммером, они пошептались. Глава биржи кивнул и сказал что-то, отчего австрийцы сразу заулыбались.

Романов снова отвлекся.

Клара порхала по залу, будто нимфа по райскому лугу, где вокруг не столы с бутылками и не облизывающиеся самцы, а серафимы с херувимами да чудесные кущи. По лицу танцовщицы скользила мечтательная полуулыбка.

— Видали, а? — возбужденно шепнул Козловский.

— О да! — горячо ответил Алеша и спохватился — князь показывал на Зоммера.

Майор Фекеш протягивал коммерсанту какой-то конверт. Тот заглянул внутрь, небрежно кивнул, спрятал в карман.

— Чек! Это аванс. Значит, заявка принята. Эх, хоть бы одним глазком… Глядите, Фекеш шампанское заказывает! У, гадина!

— Ужасная, — согласился Романов, глядя не на майора, а на чрезвычайно неприятного господина, перед которым госпожа Нинетти что-то слишком надолго задержалась, будто танцевала персонально для него.

За самым лучшим столиком, у окна, с видом на озеро, в полном одиночестве восседал субтильный уродец надменного вида. Его подкрученные усы торчали двумя ятаганами, эспаньолка напоминала острие копья, в бутоньерке элегантного фрака алела роза. Чем дольше Клара танцевала перед этим смехотворным щеголем, тем неприятнее казался Алеше весь его облик. Особенно жилы, набухшие на лысом черепе, выпученные рыбьи глаза и неестественно длинные пальцы, которыми незнакомец чистил апельсин — будто потрошил маленькое живое существо.

Картинка 11

Криво улыбнувшись тонкими губами, человечек бросил танцовщице свою розу. Клара поймала ее на лету, поцеловала и пристроила себе за ухо.

Тут и музыка стихла. Под крики и аплодисменты вакханка подсела за столик к мерзкому карлику. Он наполнил ей бокал шампанским, щелкнул пальцами — подсеменил лакей, неся газовую накидку и бархатные туфельки. Все с жадным любопытством наблюдали за эффектной парой. Когда недомерок опустился на одно колено и бережно надел Кларе туфельки, ресторан приглушенно зашумел.

К кипящему от возмущения Алеше подошел распорядитель Лоди.

— Через минуту ваш выход.

— Кто этот фигляр?

Синьор Лоди всплеснул руками, от ужаса его акцент стал сильнее.

— Как вы можете! Это мсье Д'Арборио! Первый поэт Италии! Современный Данте! Великий патриот!

Алеша нахмурился. Про Рафаэля Д'Арборио он, конечно, слышал, даже читал его изысканные поэмы в русском переводе, но кто бы мог подумать, что любимец декадентствующей публики до такой степени нехорош собой и… гадок, да-да, гадок!