Первые - Жозефина Исааковна Яновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверху был снег. Солнце, закрытое вершиной горы, бросало вокруг рассеянный свет.
По крутой тропинке они взбирались все выше и выше. И вот они вступили на перевал и остановились, пораженные невиданным зрелищем. В глаза блеснуло яркое солнце. Они словно окунулись в море света и воздуха. Склон Салева, весь покрытый белой пеленой снега, полого спускался вниз и, изогнувшись, снова поднимался. И там, вдали, на фоне голубого неба, сияла под лучами солнца могучая вершина, отбрасывая синие зубчатые тени.
— Монблан! — негромко сказал Утин.
Они долго стояли молча. Эти огромные чистые просторы и величавая, с вечными снегами вершина звали к великим делам, к подвигам.
— Всю жизнь отдать на служение народу! — порывисто сказала Лиза.
Катя Бартенева обняла ее за плечи. Она была старше Лизы на восемь лет, более опытная и в жизни, и в революционной борьбе.
— Предстоит большая работа. Надо, чтобы люди поняли. Здесь нужна не только храбрость, но и выдержка, — задумчиво промолвила она.
— Когда мы составим программу и устав, мы напишем письмо Марксу, — сказал Николай Утин. — Маркс — великий человек, который сумел раскрыть внутренние пружины жизни общества. Он так же, как мы, ненавидит царский строй и ждет пробуждения русского народа. Он изучил наш язык, чтобы в подлиннике читать русскую литературу, нашего Чернышевского. Мы попросим Маркса быть нашим представителем в Генеральном совете. Я верю, он согласится. И это будет днем нашего рождения.
ГЛАВА XXI
В марте 1869 года в Петербурге, снова вспыхнули студенческие волнения.
На этот раз беспорядки начались в Медико-хирургической академии. Из академии был незаконно исключен студент. Товарищи заступились. На сходке, где присутствовало более полутора тысяч студентов, выступали горячо и страстно. Требовали возвращения уволенного студента. Уничтожения полицейской опеки. Свободы собраний, свободы слова. Вспомнили о другом студенте, который незадолго до этого также был исключен из академии. За то, что недостаточно почтительно разговаривал с инспектором. Тогда тоже студенты бунтовали. Начальство обещало исключенного вернуть, но не сделало этого.
На сходке студенты требовали к ответу инспектора.
— Пусть скажет, почему не сдержал слово. Почему в академии процветают доносы и подслушивания.
На другой день появился приказ о запрещении сходок. Зал, где обычно происходили студенческие собрания, как тогда в университете, оказался закрытым.
И так же, как тогда, студенты сломали двери. Сходки продолжались и в этот, и на другой, и на третий день. Были выбраны делегаты, которых собрание послало за инспектором. Инспектор без шинели и шапки убежал в клинику к Боткину.
Студенты всей массой вышли на улицу и осадили клинику. Они решили здесь быть до вечера и даже провести ночь, но добиться объяснения с инспектором.
Около девяти часов вечера к студентам вышел Сергей Петрович Боткин. Это был любимый профессор студенчества. Он пользовался большой популярностью за свои исключительные знания и свободолюбивые мысли.
Боткин обратился к студентам. Он просил их успокоиться и пропустить домой инспектора.
— А почему он от нас прячется? Согласитесь, это неблагородно!
— Пусть выйдет к нам и скажет, почему до сих пор не восстановлен Василевский!
— И за что исключили Надуткина. Все знают, что экзамены он сдал. Просто затеряли его экзаменационный лист, — раздались возгласы.
— Все эти вопросы будут разобраны. Но я прошу вас сейчас не задерживать инспектора. Тем более, что сегодня он мой гость, и вы, надеюсь, хотя бы поэтому не захотите причинить ему неприятности, — мягко сказал Боткин.
Наступила тишина. Сергей Петрович вернулся обратно в клинику, вышел вместе с инспектором и провел его сквозь толпу.
Медики молчали. Из уважения к Боткину они решили сейчас не вступать в конфликт с инспектором. Но выразить письменный протест против его поведения и продолжать сходки в академии до тех пор, пока не будут удовлетворены все требования.
В эту ночь полиция арестовала многих студентов. Когда на другой день медики пришли к академии, она оказалась закрытой. На территорию академии никого не впускали.
Сотни студентов собрались перед зданием академии. Они запрудили все прилегающие улицы. К ним присоединился еще народ. Виднелись пестрые платки и шляпки женщин, серые крестьянские зипуны и кое-где — картузы мастеровых.
Толпа шумела. То здесь, то там раздавались возмущенные крики:
— Долой полицейский режим!
— Долой инспектора Смирнова!
— Наше дело правое!
Какой-то светловолосый юноша в клетчатом пледе забрался на ограду и говорил оттуда:
— Господа! Мы не одиноки. Поднимать народ надо. Смелее! Поклянемся же, что мы не побоимся ни тюрем, ни ссылок, ни даже смертной казни.
— Клянемся! — как из одной груди, вырвался крик. Сотни рук поднялись, сжатые в кулаки.
В это время из боковой улицы показались конные жандармы. Они ехали неторопливо, прямо на народ.
— Рразойдись! — закричал офицер, помахивая ременной плетью.
— Почему закрыли академию?
— Мы требуем инспектора!
— По приказу его превосходительства генерала Трепова сходки запрещены! Прошу немедленно разойтись по домам! — еще раз выкрикнул офицер.
Лошади жандармов стали теснить студентов. Кто-то упал. Его едва успели оттащить из-под копыт лошади. Рассеченное лицо заливала кровь.
— Отвести надо в амбулаторию.
— Нет, там его арестуют.
— Тогда домой.
— Давайте отведем его на квартиру к Сусловой. Там его не посмеют взять. Она здесь недалеко живет.
Суслову все знали. Ее имя среди молодежи произносилось с уважением и теплотой.
Боковыми улицами раненого повели на Сергиевскую к Надежде Прокофьевне.
Под напором жандармов толпа отходила к берегу Невы. И вдруг кто-то бросил клич:
— На лед, друзья! На лед! Здесь они нас не возьмут!
Студенты побежали на лед Невы.
Жандармы подскакали к берегу и остановились. Так они стояли друг против друга — вооруженные до зубов конные жандармы и безоружные студенты.
Спуститься на лед жандармы не решились, и студентам удалось уйти.
В тот же день на стене в коридоре университета появился клочок бумаги. На нем было всего несколько торопливо написанных слов. Студенты-медики призывали студентов университета принять участие в общем деле.
Клочок бумаги висел недолго. Его заметил кто-то из администрации и сорвал. Но искра была брошена. Пламя побежало как по бикфордову шнуру. От одного к другому передавались слова воззвания.
Как тогда, восемь лет назад, зашумел длинный университетский коридор. По нему толпились группами, бежали студенты, о чем-то возмущенно толкуя, размахивая руками.
— На сходку, господа! На сходку!
В университет была вызвана полиция. Во дворе, в вестибюле появились синие мундиры. Жандармский офицер уговаривал и просил. Но сходка все же была проведена.
На другой день у дверей залов и
