Коммод. Шаг в бездну - Михаил Ишков

Все повалились от хохота. Дидий Юлиан соскочил с ложа и бросился к Клиобеле, принуждая ее, заваливая на спину и пытаясь влезть на носилки. Он требовал, чтобы женщина одобрительным криком поддержала речь императора. Клиобела отпихнула его и обругала «негодником и срамником, зазря пристающим к ней». Дидию пришлось ретироваться, вид у него был побитый. Все посмеялись над бывшим консулом. Витразин не упустил случая съехидничать — мол, с такой же физиономией будет сидеть на совете и прославленный в сражениях Сальвий Юлиан. Они с Дидием очень похожи. Хохот потряс стены триклиния.

— Далее, — объявил цезарь и подергал пальцы, — в виду того, что истинные цели этой вылазки раскрывать нельзя, я скажу, что не желаю рисковать и намерен убедиться, что мои старшие и более опытные «друзья» говорят правду насчет готовности войск прорваться к океану. С этой целью Бебий Лонг вторгается с частью сил в землю лугиев, а справа его поддержит Эмилий Лет. Тебе все ясно, Квинт, — обратился он к легату XIV легиона

Тот вскинул правую руку и отрапортовал.

— Благодарю за честь, цезарь. Я размозжу паршивым германцам головы и вытрясу из них все сокровища, которые они прячут в Дубовом урочище.

Коммод величаво кивнул, а Клиобела одобрительно закричала «слава!», «слава!» и захлопала, после чего, по общему решению коллегии, Эмилий Лет снял Венеру с носилок и, стоя на корточках, со всей прытью послужил ей.

— Как только у него хватает сил ее таскать? — обиженно воскликнул Дидий Юлиан, чем вызвал хохот у всех присутствующих.

В конце, поставив на место «стариков», император отдаст приказ о наступлении Бебия Лонга на север.

Германские послы вернулись в ставку за день до вторых Розалий. Теперь их было куда больше, по четыре человека от буров и маркоманов и пятеро от квадов. Прибыли также посланцы сарматов, которым было тайно передано пожелание римского императора заключить с ними мир. Сарматы — языги, чье племя уже второй век кочевало на территориях в востоку от большой излучины Данувия, являлись давними союзниками квадов и тоже были заинтересованы в установлении длительного и прочного мира с римлянами. При первой же встрече Лонгу, Лету и прикрепленному к ним Переннису, вновь назначенному на переговоры с варварами, стало ясно, что германцы и кочевники успели сговориться между собой. Послы, не давая ответа по существу, попытались перевести разговор на выяснение второстепенных деталей предстоящей операции. Окончательно вразумил варваров военный парад, состоявшийся в канун июньских календ.

Утром послы были приглашены на плац в двух милях от Виндобоны. Плац представлял собой выровненную и утоптанную площадку, на которой с утра были выстроены три легиона с орлами и всеми священными знаками, а также с переносными алтарями. Здесь же возвышалась трибуна, а также скульптурные изображения Юпитера, Юноны, Минервы и громадное, в несколько человеческих ростов изваяние Геркулеса, перевезенные из воинского лагеря. Начищенное оружие и панцири, острия копий и наградные тарелки когорт блистали на солнце. Когда же войска строевым шагом двинулись мимо трибун, мерный топот тысяч ног потряс почву. Состоявшаяся сразу после парада встреча с послами, показала, что зрелище марширующих когорт сделало их куда сговорчивее. Принципиальная договоренность была достигнута. Варвары уступили по всем остальным пунктам, вплоть до того, что квады и маркоманы обязались выделить дополнительные отряды для переноски груза.

Теперь идея нападения на Дубовое урочище в общем виде вырисовывалась следующим образом — квады, маркоманы и буры формально не участвуют в набеге. Если лугии потребуют ответ у родственных племен, они ответят, что проводники — это захваченные римлянами пленники, как, впрочем, и те общинники, которые войдут в отряды непосредственной поддержки набега. Сарматам как пришлому в эти места народу было все равно, в каком качестве они предстанут перед лугиями. Их вождь Рошхалан заявил: «Нам плевать на этих ублюдков! Мы ходим, куда хотим и берем, что пожелаем!»

До утра Бебий успел сообщить императору радостную весть о том, что варвары приняли все их условия. Теперь руки у Коммода были развязаны.

К сожалению, военный совет, состоявшийся вечером следующего после Розалий дня, мало чем походил на устроенный в триклинии спектакль. Оказалось, что сговориться со своими куда труднее, чем с пришлыми врагами. «Старики» не приняли шутливый и добродушный тон, в каком император попытался упрекнуть их в нерадении и приверженности отжившим схемам и традициям. Никто ни засмеялся, ни улыбнулся. Пертинакс, Помпеян сурово взирали на молодого принцепса, а Сальвий Юлиан начал настойчиво добиваться ответ, в чем состоит истинная причина организации подобной легкомысленной экспедиции? Почему цезарь не желает сразу задействовать все наличные силы?

Коммод смешался, сердцем почувствовал, что в этой компании ему не удастся скрыть истинные цели выступления III легиона. Однако открывать подлинные причины подобной скороспелой вылазки он вовсе не собирался. Между тем «старики» продолжали разбирать по косточкам предложенный Бебием план, в котором, как объявил цезарь, совместились «осторожность и неотвратимость возмездия, мощь и разумные сроки поэтапного продвижения на север». Проконсул Сальвий Юлиан прямо обвинил его создателя в откровенном пренебрежении главным законом войны, требовавшим обеспечить использование всех сил в самом выгодном месте и в самое выгодное время. Он не позволял себе никаких шуточек, зубоскальств, ужимок, подмигиваний и прочих театральных потех, которые так занятно украшали любой разговор в триклинии, и добросовестно указал, что при таком варианте непонятно, чего ради войска должны продвигаться на север. Он напомнил цезарю, что нельзя распылять силы, нельзя тыкать одним легионом в варварские дебри. Вылазка III легиона, добавил он, ничего не решает, затяжка с переходом в наступление всеми силами может привести к переносу боевых действий на следующий год, то есть грозит втягиванием римских войск в затяжную партизанскую войну на горно — лесистой местности. Действовать следует решительно, быстро. Навалиться на варваров всеми силами, для чего войскам следует выступить тремя или, по крайней мере, двумя колоннами, как и планировалось ранее, и одним рывком выйти к судоходным отрезкам рек, откуда водным путем продолжить поход до побережья северного моря. Коммод, защищая предложенный проект, разгорячился, начал настаивать на том, что все продумано до мелочей и только этот замысел обещает несомненный успех. Когда Помпеян и Пертинакс поддержали Сальвия, император окончательно сник, начал оправдываться. Присутствующие на совете легаты, трибуны и первые центурионы вмиг прикусили языки. Сальвий между тем распалился и на вопрос цезаря, может ли он собственной жизнью поклясться, что прежний план лучше, ответил, что не только может, но и готов доказать это на деле, взяв на себя командование походом. Спас положение Клеандр, под предлогом срочного известия из столицы вызвавший императора из зала.

Сальвий, ошеломленный наглостью раба, посмевшего войти в преторий в минуту обсуждения военных вопросов, приказал ему убираться вон. Клеандр и с места не сдвинулся, учтиво поклонился и заявил — дело безотлагательное, буквально молниеносное, поэтому он позволил себе отвлечь внимание повелителя. Коммод тут же закрыл совещание и поспешил покинуть преторий, при этом заявил, что подумает над словами Сальвия Юлиана. С порога заявил, походу III Августова легиона быть, всем остальным офицерам дальнейших распоряжений, после чего поспешно удалился!

Глава 10

В начале июня, когда Бебий Корнелий Лонг и Квинт Эмилий Лет с отборными молодцами отбыли на левый берег Данувия, император заскучал. Первое время Луций по примеру императора Домициана пристрастился ловить мух и протыкать их острым грифелем. Скоро наскучило и это занятие. Он без конца задавался вопросом, зачем повелитель мира должен мучиться в этой поганой Виндобоне в то время, как в Риме происходят все великие и достойные императора дела? Там творится история, которую он, сын божественного Марка, внук божественного Антонина, назначен созидать.

Между тем на Виндобону и на все приграничные римские провинции, начиная от обеих Мёзий на востоке и до Реции на западе напала засуха. Уровень Данувия упал до самого низкого за последние годы уровня, многие горные реки обратились в тощие ручейки. Жара в тот год стояла необычайная. В городе после полудня нечем было дышать. Коммод не вылезал из терм, в которых день и ночь работали нагревательные печи и куда рабы то и дело носили сосуды с холодной колодезной водой. Как назло, из столицы приходили вызывавшие тоску и приступы отчаяния вести. В Вечном городе стояла прекрасная погода. Этрурию, Лаций, Умбрию и Кампанию — другими словами, всю Центральную Италию — регулярно омывали очистительные грозы, сбивали зной. После обильных ливней все цвело и благоухало. Курортные города тирренского побережья, а также дачные места в окрестностях Рима, прежде всего, Пренесте, Тибур, Габии, Альба Лонга и Тускул, были полны отдыхавшей состоятельной публикой. Там было весело и шумно, толпа охотно развлекалась. В этот сезон модным и чрезвычайно забавным приключением считалось лишение девиц невинности. Каждый щеголь из первых двух сословий считал своим долгом похвастать победой над невинной простушкой, которых в Италии тем летом расплодилось видимо — невидимо. Было из кого выбрать — на каждом углу в столице, а также в пригородных Таррацине, Сорренте, Мизенах, Байях, Путеолах, стояли булочницы, цветочницы, продавщицы овощей и фруктов. В курортных местах не счесть было танцовщиц, флейтисток, натурщиц. Девственницами объявляли себя и засидевшиеся дочери на выданье из хороших семейств, и чувственные светские львицы, и вполне зрелые, имевшие нескольких детей матроны. Каждая из них после свершения таинства старалась стыдливо прикрыть глазки тыльной стороной ладони и со вздохом признаться, что «такого с ней никогда не случалось». Там, говорят, поступила покорившая Рим певица из Коринфа после того, как провела ночь у Уммидия Квадрата, родственника молодого цезаря и большого любителя женских прелестей.