Русские — не славяне, или Тайна ордена московитов - Георгий Катюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, пруссы еще долго сопротивлялись и конец их существованию положил лишь Тевтонский орден в XIII в.
Венгры же развязали себе руки для борьбы с куманами (кунами) — своим языческим (арианским) дубликатом. И вот, что характерно. Теперь уже в Венгрии, как ранее в Австрии, была образована «Русская марка». И предпринял это, как нетрудно догадаться, тот же правитель, который привел Венгрию в «лоно апостольской церкви» — Стефан (Иштван) I Святой (997—1038). Руководство маркой было поручено наследнику трона принцу Эмериху (Имре). В венгерских документах Имре Святой именуется «герцогом русов».
По некоторым сведениям Русская марка занимала Потисскую низменность и может, таким образом, быть локализованной в Закарпатье, где мы и видим подкарпатских русинов.
Есть и другие данные. Например, в грамоте Людовика Немецкого Русская марка упоминается на южном берегу Дуная.
Впрочем, любая из областей Венгрии может быть так названа в силу наличия на ее территории многочисленных русских названий. В состав Русской марки можно включить и Трансильванию, где распространены такие названия как, например, Oroszi, Oroshegy, Oroszfalva, Russdorf, Rusz и др.
To же можно сказать и о Валахии, где русины мирно соседствовали с местным населением. Иногда же сами валахи именуются русинами. Например, в венгерском тексте урбария Оравского панства за 1626 г. население валашских деревень названо orosok (русины), а их пахотные поля — oroszok foldei (русинские поля).
Вероятнее же всего, кроме Закарпатья Русская марка включала и Паннонию. Очень уж она подходит на эту роль. И прежде всего потому, что на ее землях было расположено Блатенское княжество, входившее в уже упомянутую Карантанию (Рутению).
В 839 г. Людовик Немецкий подарил это княжество Прибине, изгнанному из своей вотчины Нитры великоморавским князем Моймиром I. Столицей его стал Блатноград около оз. Балатон. До 847 г., когда Прибина получил право наследования территории, княжество находилось в составе Карантании. Нетрудно догадаться, что его обитателями были в основном словаки и словенцы — рутены (русины).
Прокомментировать данные сведения можно следующим образом. Австрийская «Русарамарха» (Карантания) и венгерская «Русская марка» (Паннония и Закарпатье), выстроившись в одну линию, обозначили собой юго-восточные рубежи западно-римской империи. Отсюда недалеко до вывода о том, что профессиональная деятельность русов (русинов) связана с охраной границ. Кстати, Пруссия (Порусье), восточная соседка Польши, после принятия той католичества также превратилась в восточную окраину империи.
Однако правомерным можно считать и другой вывод. Связан он опять-таки с деятельностью имперского центра по искоренению русских названий. Ясно, что деятельность эта касалась в первую очередь топонимики внутренних областей империи. Поэтому и сохранились русские названия в неизменном виде лишь на ее окраинах, вне пределов досягаемости «цивилизаторов».
Как бы то ни было, а из всего этого еще не следует вывод о том, что великоморавские земли являлись прародиной (точнее— непосредственной прародиной) Киевской Руси. Для того чтобы окончательно убедиться в этом, — к чему я, собственно, и веду, — следует обратить внимание на некоторые фрагменты русских летописей. Оказывается, чаще других в них всплывают моравские сюжеты.
О Дунайской Руси, как прародине славян, говорят уже строки «Повести временных лет», известные из школьных учебников: «Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где ныне земля Венгерская и Болгарская. И от этих славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими, где кто, на каком месте сел».
Поражает осведомленность Нестора о дунайских делах. Ему были известны не только причины исхода славян за Карпаты и на Днепр, но и сам факт существования в древности единого славянского государства: «Был единым народ славянский: словене, сидевшие по Дунаю, которых покорили угры, и моравы, и чехи, и ляхи, и поляне, которые ныне зовутся Русью». Понятно, что «единым» славянский народ мог быть лишь в рамках Великой Моравии, разоренной венграми.
Но сказания о западных славянах присутствуют в русском эпосе и в переработанном виде — как сюжеты из истории Киевских земель. Именно в таком духе следует понимать, например, строки плача Ярославны из «Слова о полку Игореве»:
На Дунае Ярославнин голос слышится,
Кукушкою безвестной рано кукует.
«Полечу, — говорит, — кукушкою по Дунаю,
Омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
Утру князю кровавые его раны
На могучем его теле».
С чего бы это Ярославне, жившей на Десне, в Новгороде-Северском, «летать кукушкой по Дунаю»? Ясно, что не из киевских былин взят этот сюжет, а из дунайских.
Вывод из сказанного может быть только один. Державу русов, в древности именовавшуюся Ругиландом, можно уверенно отождествить с Великой Моравией IX–X вв., в особенности же с ее юго-восточными окраинами — Карантанией (Рутенией) и Подкарпатской Русью. Киевские земли являлись восточным форпостом этой державы и не представляли вначале самостоятельного этнополитического образования. Именно сюда, на восток, бежали русины, спасаясь от венгров, франков, а, возможно, еще раньше — от аваров. Именно таким путем сюда попали результаты деятельности «моравских братьев» Кирилла и Мефодия — славянская азбука и богослужебные книги на славянском языке, в т. ч. и Священное писание.
Видимо, тогда же оказалась в здешних краях и история Моравского государства, с фрагментами которой причудливо переплелась впоследствии история Киевской земли.
Нельзя сказать, что используя моравскую историю в качестве своей собственной, киевские хронисты в корне заблуждались. Ведь Киев и был вначале частью Моравского государства, пограничным укреплением на его крайнем востоке. В рамках истории этого государства должна была рассматриваться и его история. Только с обособлением Киевской Руси, которое явилось естественным следствием ее усиления и, одновременно, итогом распада Великоморавской державы, часть истории последней стала восприниматься единственно как история Киевской Руси. Русы стали киевским и скандинавским явлением, не имеющим отношения к славянству Центральной Европы.
Помог в этом и фактор наложения чуждой венгерской культуры и языка на культуру паннонских славян и последующая «латинизация» других осколков Великой Моравии с «выкорчевыванием» из анналов истории всех упоминаний о дунайских русах.
Теперь об этом государстве знает лишь узкий круг специалистов. Наверняка, кроме немцев, руку к этому приложили и венгры. Ведь это под их ударами пала Великая Моравия. А кому хочется выглядеть в глазах мировой общественности агрессором, воздвигшим свою державу на руинах разрушенного ими государства?
Киев, отлученный венграми от материнской груди, стал восприниматься не в качестве наследника древней державы, а в качестве единственной в своем роде державы русов. Хронисты, жившие во время его возвышения, не зная о моравском «следе», стали всех славянских (рутенских) князей причислять к киевлянам. Так, вероятно, стал киевлянином князь Олег Моравский, превратившись в «Вещего» Олега русских сказаний.
Может показаться, что Киевской Руси не существовало вовсе, а вся ее история — это перепев скандинавских саг и западнославянских преданий. Это не так. Киев все же существовал. Но точно — он не имел того значения, которое ему придали поздние интерпретаторы. Не был он и «матерью городов русских», а был, в лучшем случае, их «сыном», а то и «внуком»— захолустным пограничным городком, очередной после Русской марки и Пруссии «Русью», которой даже название свое сохранить не удалось. Имперские преобразователи заменили его на «Украину».
Норманнская теория также поспособствовала «уникализации» явления Киева. Неизвестно, чем она была вызвана к жизни, — политическими соображениями или же просто неверно понятыми строками «Повести временных лет», но она, как и венгерское вторжение, провела водораздел между славянами Центральной и Восточной Европы.
Между тем, происхождение варягов-руси из Скандинавии есть факт, далеко не очевидный. Нет в Скандинавии упоминаний о Киевской земле, а те саги, на которые часто ссылаются норманисты, относятся к некоей стране «Гардарики», связь которой с Киевской Русью довольно-таки эфемерна. Да и названия, связанные с Киевом, в Скандинавии почему-то не обнаруживаются. Зато их много в землях западных славян. Это, например, Киев в Чехии (именно так, через «е»), венгерский Кеве (Киевец), польская Куявия и многие другие. Это хотя бы косвенно указывает, что между Скандинавией и Киевской Русью не так много общего, как это преподносится.
Даже русские летописи, где варяги во главе с Рюриком изображены пришедшими «от Немец», указывают скорее на Центральную Европу, чем на Скандинавию, в качестве прародины восточных славян. Можно, конечно, связать этих «немцев» с мекленбуржцами, т. е. с жителями самой близкой к Скандинавии области Германии, часто называемой в европейских хрониках «Славией», но это уже будет натяжкой. Ведь в летописях этого нет. Да и факт участия варягов в набегах на Византию делает их исход из Скандинавии проблематичным. Не слишком ли далеко от родных пенатов они забрались? А вот Моравия и Балканы в качестве плацдарма для этих походов— место самое подходящее. Да и «немцев» там хватает. Вот и датчанам Рольфа Пешехода для того, чтобы обосноваться в Южной Италии и Сицилии, понадобилось прежде создать плацдарм в Западной Франции (Нормандии).