Черный снег (без конца) - Илья Яковлев

…Беседа Бориса и Грибоедова затянулась на добрых три часа, до самого конца рабочего дня. Когда Борис вышел вместе с Грибом из кабинета, чтобы проводить до выхода и усадить того в машину, он не переставал думать о том, что поведал ему его бывший начальник. Вернувшись в кабинет (пока ещё в свой старый), он рассеянно принял доклады о проделанной за день работе. Потом распустил контингент по домам и сам вместе с Юлей выдвинулся по направлению к дому. Выйдя из здания Управы он предложил ей не ехать домой на общаковом транспорте (машина ему вроде бы уже полагалась, но как-то…), а пройтись пешочком, благо погоды стояли просто великолепные.

Юля охотно согласилась с этим предложением и они двинулись по направлению к дому неторопливым шагом. Чрезвычайка чрезвычайкой, но комендантского часа никто ещё не устанавливал, поэтому народу на улицах города хватало. Они шли молча вплоть до самого городского пруда и только когда проходили по мосту, именовавшемся в народе Плотинкой, Юля спросила у него:

— Сильно с Грибоедовым нализались?

Борис недоумённо посмотрел на неё:

— А что, по мне не видно? Иль меня покачивает?

Юля улыбнулась и ответила, глядя в сторону, на гладкую от безветрия поверхность городского пруда:

— Нет, я так. Для завязки разговора. А то ты всё молчишь и молчишь…

Борис вздохнул:

— Я-то нет, а вот Вениаминыч сломался почти что. Впрочем, он просто пил под конец не закусывая. Видимо, нажраться хотел, что впрочем, вполне естественно. Я бы на его месте точно до зелёных соплей нализался. А молчу я потому, что думаю над тем, что он мне сказал.

— И что же? — поинтересовалась Юля скорее из вежливости, чем из любопытства. Борис помолчал с минуту, потом ответил:

— Прости, зайка, пока не могу ничего сказать. Слишком уж всё это серьезно, не хотелось бы никого впутывать, тем более — тебя. Могу сказать только одно. Я, в принципе, никогда не считал, что Гриб — болван, но сегодня я понял, что всё равно, у меня был «синдром подчинённого».

— Это какой же? — усмехнулась Юля, взглянув на него, — Их ведь масса.

— Самый главный. Тот самый, при котором каждый подчинённый, неважно, уважающий своего начальника или нет, всё равно считает, что он-то сам начальника умнее если и не на порядок, то уж раза в два точно.

— А Гриб…

— А Гриб меня, как щенка, носом ткнул в такие моменты, о которых я пока и не думал. Потом то может быть и сам бы допёр, но не исключено, что допёр бы слишком поздно. Да ещё и пару советов дал. И советы — просто высший класс! Вот вам и Гриб. Старая гвардия, что и говорить… Мне всё это ещё обмозговывать, конечно, и обмозговывать. Но идея-то, идея!

— Что ж, не буду мешать развитию новой идеи, — хмыкнула Юля.

— Да ладно тебе! Давай тему сменим. Что бы такое нам сегодня на ужин сообразить?

— А на ужин…

…И они пошли дальше по улице, взявшись за руки, как школьники и испытывая от этого непередаваемое наслаждение. Ни за что нельзя было сказать, глядя на них со стороны, какие проблемы решала сегодня на работе эта прекрасная в своей молодости пара. Что будет с ними завтра, через месяц? Да что там — с ними! Что будет со всеми нами? В этот тёплый летний вечер так не хотелось думать ни о чём, кроме того, что лето наконец-то полноправно завладело городом N-ском и впереди ещё столько тёплых и прекрасных летних вечеров…

Часть вторая

«…Смерть, оказывается, груба и грязна.

Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов…»

«Вы поосторожнее с Персио, — сказал Хорхе, — Он почти всегда проигрывает, но это ровным счётом ничего не значит.»

1

..Борис стоял у окна в своём кабинете и смотрел на деревья, листья которых хоть и не все, но частично уже приобрели золотистый оттенок. Сентябрь выдался просто на удивление отличным и деревья всё ещё не хотели поверить, что пора зелени неумолимо подходит к концу. Он с тоской подумал, что скоро аллес и бабьему лету, вот-вот зарядят дожди и станет так мерзко, хоть волком вой.

Он не любил осени. Во всём предпочитая конкретику, он любил зиму и лето, а такие промежуточные времена года, как осень и весна, Борису казались досадным недоразумением Создателя. И фраза, что у природы, дескать, нет плохой погоды, по его мнению была ничем иным, как литературным извращенством. Нет, понимаешь, плохой погоды! Ещё как есть. Такое мог сказать только тот, кто не месил никогда в жизни ногами мерзкой и липучей осенне-весенней N-ской грязи, в которой запросто можно было забыть подошвы своей обуви.

Борис отошёл от окна и подошёл к висевшему на стене зеркалу. Придирчиво осмотрев себя, поправил форменный галстук, повязку со свастикой на левой руке и смахнул пылинки, так хорошо заметные на чёрной форме. Вроде бы всё в порядке. На этой форме любую хренотень сразу видно.

Любую, кроме крови.

Зазвонил телефон внутренней связи. Борис поморщился: надо бы сделать зуммер потише, раздражает. Он снял трубку:

— Слушаю вас.

Звонил Рэм. У него до сих пор осталась идиотская манера орать в трубку:

— Борис, зайди ко мне! Клиент попался трудный! Начальство к себе требует, барин этакий.

Борис снова поморщился. Говоришь ему, говоришь по поводу субординации… Он рявкнул в ответ:

— Рэм, скотина бешеная! Я тебе сколько раз говорил — Борис я дома, когда ты у меня в гостях, а здесь я…

— Ладно, господин оберштурмбаннфюрер, не надрывайся.

— Я тебе за оберштурмбаннфюрера вообще башку оторву! И не обижайся потом, — проворчал Борис.

— Пошутил, господин подполковник, пошутил! Ну, ждать тебя? — засмеялся Рэм, — Я, кстати, в тридцать пятой.

— Ладно, жди. Через пять минут буду, — сказал Борис, остывая. На Рэма он всё равно долго злиться не мог.

Он вышел из кабинета и кивнул сидевшей в приёмной секретарше Ирочке, попытавшейся вскочить со своего места с целью отдания чести: сиди, мол, не дёргайся каждый раз. Дисциплина, оно конечно, вещь хорошая, но и злоупотреблять ей не стоит. Прослывёшь ещё среди подчинённых этаким буквоедом.

Выйдя из приёмной в коридор, он не торопясь пошёл вниз по лестнице в подвал. Штаб-квартира их организации, насчитывавшей более тысячи сотрудников, уже около двух месяцев располагалась в своём, отдельном от всей остальной Управы здании. «Чёрный Легион» становился всё более и более самостоятельными, хотя теоретически продолжал находиться в подчинении Конторы. «Ладно, — подумал вот уже в который раз Борис, — Здание своё, форма своя, задачи, в принципе, схожие, но со своей спецификой. А там посмотрим. Всё-таки Вениаминыч был гений.»