Вниз, сквозь ветки и кости - Шеннон Макгвайр

проскользнула через потайную дверь на лестничной площадке – в каждом приличном замке есть потайные двери – и начала спускаться. Она столько раз ходила этим путем, что могла бы пройти его с закрытыми глазами, так что она отпустила сознание в свободное плавание, представляя, как будет чудесно, когда Господин возьмет ее на руки и покажет все тайны, которые влечет за собой смерть.

Скоро. Так скоро.

Она появилась из неприметной дверцы в стене у основания замка, практически скрытой выступом. Натянув на голову капюшон, Джилл вошла в деревню в застегнутом плаще, не привлекая к себе внимания. Таинственные фигуры в плащах были достаточно привычным явлением в Пустошах, так что ей доставались только мимолетные взгляды. Лучше не попадаться на пути людей, которые могли нести секретные послания Господину или выискивать жертвенные подношения Затонувшим Богам.

Днем деревня выглядела совсем по-другому. Меньше, грубее, грязнее. Джилл шла по улицам, представляя, как все эти люди разбежались бы, если бы узнали ее. Это почти компенсировало грязь, испачкавшую подол ее платья и превратившую кремовый цвет в грязно-коричневый. Она не настолько чуралась беспорядка, как Джек, но это было не элегантно. Трудно внушать страх и ужас, когда выглядишь так, будто забыла постирать свою одежду.

Деревенский люд был на удивление шумным, тогда как в присутствии дочери Господина они вели себя будто в рот воды набрали. Люди смеялись, ругались, торговались, обсуждали урожай. Джилл, скрытая капюшоном, нахмурилась. Они выглядели счастливыми. Но ведь их жизнь была коротка и жестока, они жили по милости Господина. Они погрязли в грязи и трудились, не разгибая спины, просто чтобы иметь крышу над головой. Так как же они могли быть счастливы? Эта мысль могла бы привести ее к некоторым неприятным выводам, если бы Джилл продолжила думать в этом направлении; и эта история могла бы закончиться совсем по-другому. Единственное озарение не меняет всю жизнь мгновенно. Это только начало. Но, увы, дверь трактира открылась, и показалась дочь трактирщика, нарядная – по меркам деревенских жителей. На ней было зеленое платье с голубым лифом, и подол платья был такой короткий, что приоткрывал щиколотки. В руках она держала корзину с хлебом, вином и свежими яблоками. На пороге появилась ее мать и что-то сказала ей.

Девушка рассмеялась и поцеловала мать в щеку.

Затем она развернулась и с совершенно беззаботным видом направилась к воротам.

Джилл, бесшумно ступая, последовала за ней.

Джилл редко покидала безопасные пределы замка и деревни, где слово Господина было абсолютным законом и где никто не посмел бы поднять на нее руку. Конечно, пустошь за стеной тоже принадлежала ему, но на открытой местности могло быть опасно. Те, кто слишком беспечно разгуливал по пустоши, рисковали стать добычей вервольфа или их могли утащить в качестве жертвы Утонувшим Богам. Таким образом, прогулка по зарослям папоротника была приправлена остротой осознания, чем это может обернуться. Но это лишний раз доказывало серьезность ее намерений!

Дочь трактирщика шла удивительно быстро. Джилл держалась достаточно далеко, чтобы оставаться незамеченной.

Алексис выросла под сенью замка, она слышала вой вервольфов в ночи и звон колоколов Затонувшего Аббатства. Она была выжившей. Но она знала, что статус воскрешенной делает ее непривлекательной для многих чудовищ, которых она боялась с самого детства, и она знала, что ни горгульи, ни призрачные гончие не охотятся днем, и, кроме того, она шла к любимой женщине. Она расслабилась. Она витала в облаках. Она была беспечна.

Кто-то тронул ее за плечо. Алексис напряглась и развернулась, приготовившись к худшему. Она расслабилась при виде лица, скрывающегося под капюшоном.

– Джек, – тепло сказала она. – Я думала, ты все утро хлопочешь по дому.

Джилл нахмурилась. Алексис, наконец осознав, что на стоящей перед ней девушке нет очков, поспешно отступила назад.

– Вы не Джек, – сказала она. – Что вы здесь делаете?

– Доказываю, что уверена, – ответила Джилл. Она расстегнула плащ – плащ упал в папоротник, – выхватила нож из-под лифа и прыгнула.

На этом мы оставим их двоих. Есть то, что необязательно видеть, чтобы понять; то, что можно осознать по единственному пронзительному вскрику, по брызгам крови, окрашивающим вереск красным, как розы, красным, как яблоки, красным, как губы единственного ребенка вампира.

Больше нам нечего здесь делать.

11

…И белый шиповник взошел на могиле его…

– Она уже должна была прийти, – сказала Джек, отложив в сторону хирургическую пилу, которую тщательно затачивала. Ее взгляд устремился к открытой двери – на пустошь за ней. Алексис не было видно. – Я сказала ей, что мы будем ужинать с наступлением сумерек.

Алексис разрешили остаться ночевать на мельнице. Это могло бы выглядеть неприличным, но присутствие доктора Блика снимало все вопросы: целомудрие Алексис не подвергалось опасности. (Не то чтобы ее родители питали какие-либо иллюзии относительно целомудрия дочери или об их отношениях с Джек. Да, она была одной из воскрешенных, но все же они радовались, что нашелся кто-то, кто позаботится о ней, когда их не станет.)

Доктор Блик поднял голову от своего верстака:

– Может, она остановилась нарвать цветов?

– На пустоши? – Джек встала, схватила жилет со спинки стула. – Пойду поищу ее.

– Терпение, Джек…

– Это важнейший инструмент ученого: не поднимай труп преждевременно. Я знаю это, сэр. Но еще я знаю, что это не похоже на Алексис. Она никогда не опаздывает.

Джек умоляюще смотрела на наставника.

Доктор Блик вздохнул.

– Ох уж эта молодежь со своей неуемной энергией, – сказал он. – Ладно, иди поищи ее. Только побыстрее. Мы не начнем праздник, пока ты не доделаешь свою сегодняшнюю работу.

– Да, сэр, – ответила Джек.

Натянув перчатки, она выскочила за дверь и поспешила вниз по садовой дорожке. Доктор Блик смотрел ей вслед, пока она не скрылась вдали. Только тогда он закрыл глаза. Он очень долго прожил в Пустошах. И лучше, чем Джек, знал, что опоздание очень редко – можно сказать, никогда – бывает невинным событием.

– Пусть она будет жива, – прошептал он, и, как только эти слова прозвучали, он понял, насколько бесполезна эта просьба.

Он сидел неподвижно и ждал. Скоро все выяснится.

* * *

Сначала внимание Джек привлек красный цвет. Пустоши были гораздо разнообразнее, чем ей показалось в первую ночь, когда она была маленькой, невинной и не знала, что ее ждет. Да, преобладал коричневый – цвет высохшей и увядающей растительности. На пустошах можно было обнаружить любой из оттенков коричневого. Но они были расцвечены пробивающейся зеленью, и травами цвета спелого золота, и яркими цветами: оранжевыми ноготками, синим вереском, фиолетовыми аконитами. Шапки