ИТУ-ТАЙ - Андрей Коробейщиков

Максим повернулся и быстро пошел ко второму выходу из зала, ведущему в другой, смежный с ним, зал. Оттуда можно будет подняться на второй этаж, а затем спуститься по лестнице и выйти на улицу. Но где гарантии, что этот страшный алтаец не перекроет ему и центральный вход? Тем более что, если он и в самом деле директор этого треклятого музея, просчитать намерение Коврова не составит для него большого труда. Но зачем ему все это? К тому же там все-таки люди: посетители, вахтеры, дежурные. Не будет же он ломать комедию перед своими подчиненными? Или, может, они уже при-выкли к подобному поведению своего шефа? Шизофрения… Максим осмотрелся. Чалы были пусты, посетителей уже не было, как, впрочем, и сотрудников музея, которые обязаны дежурить в помещениях до ухода последнею человека.

"Прямо сценарий фильма ужасов – жертва в пустом музее и мань-як-директор с секирой, взятой у одного из экспонатов". Это и в са-мом деле могло бы быть смешным, но в несколько иной ситуации. Сейчас Максим чувствовал, что происходит что-то очень страшное, очень важное и фундаментальное. Иго охватило чувство сродни тому, которое он испытал несколько дней назад в темном подъезде, схва-тившись с человеком, который хотел его убить. "Может, они из од-ной компании? Что им нужно от меня? Твари. Господи, что же это происходит со мной…". Максим стремительно шел по коридорам, автоматически подготавливая тело к возможному поединку. Перед его глазами стояли две картинки – перекошенное ненавистью, окро-вавленное лицо "злобного" и отрешенное лицо жуткого алтайца с парализующим волю взглядом. От такого взгляда не стыдно и убе-жать, хотя бегство от противника Максим всегда считал ниже своего достоинства. "Ты проиграл не тогда, когда упал на пол весь в крови. Ты проиграл тогда, когда повернулся к своему противнику спиной или встал перед ним на колени". Эти слова сэнсэя Володи бились в ушах призывным кличем. "Вернуться! Вернуться! Вернуться! Иди и дерись! Дерись!".

Максим остановился и, решительно развернувшись, пошел на-зад. "Действительно, что я, зайчик, что ли, бегать от всяких придур-ков? "Злобный" уже свою порцию получил, получит и этот. И не посмотрю, что он директор…".

"Директор" по-прежнему стоял на том же месте в той же позе, не-подвижный, словно элемент музейного интерьера. Максим реши-тельно двинулся вперед, чувствуя, как мелкая противная дрожь ре-зонирует на мышцах ног. А ведь "злобный" был куда более опасным противником: чуть выше ростом, чем этот худощавый алтаец, и го-раздо более плотного телосложения. Но не было у него таких жутких глаз… Когда до "директора" осталось всего несколько шагов, тот раз-вел в стороны руки, то ли показывая, что не хочет драться, то ли желая обнять вернувшегося. Максим перешел в атакующую стойку, но тут алтаец вдруг снова издан свой истошный вопль, на это раз гораздо громче первого: "Тэрь! Тэрь! Арк нхаш!!!". И столько безу-мия было в этом крике, именно безумия, и так контрастно прозвучал он в тишине этого здания, что Максим, дрогнув, замер, словно на-ткнувшись на невидимую стену и, не выдержан, бросился прочь, к другому выходу.

"Где же люди? Где? Где все? Что же это, а?".Ковров в два прыжка преодолел зал с экспонатами партизанского движения и оказался у лестницы, ведущей на второй этаж. В это время в музее погас свет. Максим сжался от ужаса и замер, вслушиваясь в окружавшую его теперь со всех сторон тьму."Он же меня специально сюда загнал, – мелькнула вдруг внезапная мысль, – гадина, он же все это подстроил…". Ситуация прини-мала по-настоящему серьезный оборот. Отсюда было всего два пути: обратно в зал, где ждал его этот благообразный монстр, и на второй этаж, где притаились неподвижные мумии животных с оскаленны-ми мордами. Нужно было стремительно выбирать, какой предпо-честь, потому что если продолжать торчать здесь, то его запросто могут запереть на ночь. И неизвестно еще, что задумал этот безумец, и вообще, может быть, он здесь не один.Словно в подтверждение этих панических мыслей, сверху, из тем-ноты второго этажа, послышался тихий зловещий шепот: "Адучи-ии-ии…".Максим закричал от неожиданности и ужаса, который душил его накидкой из тьмы:

– А-а-а… Иди! Давай, иди сюда, тварь!

-Иду-уу-у…

По лестнице действительно кто-то спускался вниз, неразличимый во мраке. Максим встал в стойку, но человек во тьме лишь рассмеялся, словно увидев это отчаянное движение в непроницаемой темноте:

– Хочешь сразиться со мной? Хорошо… хорошо… Аксаман тумангол…

Ковров почувствовал, что теряет сознание, и, сделав над собой уси-лие, из последних сил бросился в непроглядный мрак, прочь от нового преследователя, выставив перед собой руки с напряженными пальца-ми. Никого не встретив, он миновал злополучный зал с шаманскими принадлежностями и оказался у выхода. За столиком дежурного вах-тера сидела перепуганная женщина, напряженно разглядывая вскло-коченного посетителя.

– Ты что орешь, парень? Ты откуда взялся вообще? Музей уже закрыт. Ты пьяный, что ли?

Максим подошел к ней и произнес срывающимся голосом абсо-лютно нелепую фразу:

– А что это вы тут… без света сидите? – Он хотел сказать нечто со-всем иное, что он не пьяный, что они обесточивают помещения, даже не убедившись в отсутствии посетителей, хотел узнать, есть ли тут у них этакий благообразный директор с повадками сумасшедшего… Но все эти фразы застряли за нервным спазмом, сковавшим горло.

– Пошли вы все… Сволочи! – пробормотал Ковров и вышел из му-зея на улицу.

От свежего воздуха вдруг сильно закружилась голова, а из носа побежали двумя стремительными струйками капельки крови, падая на рубашку и брюки, расплываясь тут же алыми бесформенны ми пятнами. Чертыхнувшись, Максим запрокинул голову, уставившись бессмысленным взглядом в темно-синее небо, на котором уже высыпали мерцающие искорки далеких звезд. Кровь остановилась, но на смену ей где-то внутри родилось неприятное томительное чувство, быстро распространяющееся по желудку.

"Этого еще только не хватало", – подумал Максим и сделал не-сколько глотательных движений, сдерживая рвоту и сплевывая горь-кую слюну.

Серый асфальт, на котором он стоял, вдруг вздыбился, поднялся и, сделав акробатический кульбит, со всей силы ударил ему в лицо. Глубокий обморок растворил в себе все переживания и впечатления этого злополучного дня.

* * *"Самое страшное из того, что я пережил в те дни, было именно ощущение безысходности, чувство того, что жизнь подходит к кон-цу, еще, фактически, не успев начаться. А все окружающие меня люди упорно не хотели замечать происходящего со мной. И не было никого, кто бы мог выслушать меня без ироничной улыбки. Я чувствовал, что финал где-то уже совсем близко, я напряженно всматривался в лица прохожих, постоянно ожидая нападения, я молился перед сном, умоляя Бога избавить меня от Наваждении, я перестал выходить из дома. Все вокруг обернулось" против меня, и я чувствовал, что если не погибну в ближайшее время, то непременно превращусь в злобного загнанного зверя, готового растерзать все и вся. Злоба на равнодушие людей переполняла меня до отказа. Иногда я ловил себя на мысли что это не мои ощущения. Что кто-то чужой, ловко маскирующийся под мои размышления, заставлял меня бояться и ненавидеть. Но я ничего не мог поделать, ни с этими ощущениями, ни с тем, что происходило вокруг меня. Я ждал… Ждал непонятно чего, но грядущего неизбежно. Я тренировался на износ. На тренировке в зале, дома, по шесть-во-семь часов в день, истязая себя с яростью обреченного, хотя прекрасно понимал, что ни джиу-джитсу, ни карате не смогут мне помочь в моем столкновении с Неизвестностью. Зубодробительные навыки, действенные в этом мире, теряли свою значимость в иллюзорном про-странстве, сотканном из грез. Сны угрожали поглотить мою душу, но самое ужасное было в том, что Наваждения вырвались за границы снов, проникая в этот мир, в котором я, хотя бы в дневные часы, чувствовал себя в относительной безопасности. Теперь я уже не мог расслабиться ни на секунду, я на самом деле был обречен".

Максим лежал на диване и, слушая умиротворяющий шелест ли-ствы, проникающий сквозь открытую балконную дверь, размышлял."Сны. Сны. Сны. Причиной моего последнего обморока были не сны, а вполне реальный сумасшедший придурок в дорогущем цивильном костюме. И к тому же их было несколько, как минимум двое. Этот голос из темноты… Он напугал его даже больше, чем безумный псевдодиректор. Откуда они взялись? "Злобный"… Что это, случай-ное стечение обстоятельств? Маловероятно. И дернуло же его су-нуться в этот треклятый музей. Что-то там определенно нечисто, в этом музее. Вообще, странно все…".Максим уже второй день пытался вспомнить все обстоятельства той жуткой встречи с незнакомцем, но не мог! Все воспоминания ускользали, словно был нарушен фокус, делающий их четкими и последовательными."А может, это все было очередным Наваждением, сном, иллюзи-ей? Вполне возможно, что я скоро действительно начну путать, где сон, а где явь. Да нет! Какой там сон, на "скорой" меня увезли в больницу именно от музея. Нет, нет. Все было на самом деле. Нужно только собраться, сосредоточиться и понять…".Тягучую нереальность происходящего, вот что ощущал он тогда. Это ощущение и делало происшествие очень похожим на Наважде-ние. Но в чем тогда причина этой "нереальности", что послужило отправной точкой, включающей это странное состояние? Вот! Если установить момент вхождения в "Наваждение наяву", тогда можно будет установить и причину, повлекшую это безумие. Так, что мо-жет выступить в роли подобного катализатора? Страх? Шок от кон-трастных действий этого типа – псевдодиректора: солидный костюм и аномалии поведения, тишина музея и истошные крики, наличие в здании персонала и манипуляции со светом – все это в совокупнос-ти, вероятно, и породило двойственность восприятия, характерную для людей, принявших наркотик. Иллюзорный мир накладывается на опостылевшую действительность и получается завораживающий симбиоз впечатлений, который получает только человек, которому безраздельно и принадлежит этот двойственный мир, пока в крови циркулирует наркотик. Время для него останавливается и… Стоп! Стоп, стоп, стоп. Время останавливается. Мир вокруг становится другим, более медленным. Вот оно! Максим почувствовал ирреаль-ность восприятия, когда обратил внимание на часы. Значит, это слу-чилось несколько раньше, чем встреча с алтайцем. Но что могло вве-сти его в это одуряющее состояние?"…пока наркотик циркулирует в крови". Этот вариант объяснял все: и нереальность происходящего, и обостренное восприятие, и этот полный "отруб" в довершении ко всему. И этот вопрос был задан вахтершей не случайно: "Парень, ты что орешь? Ты пьяный, что ли?"."Пьяный"! Его "штормило" из стороны в сторону, как он думал, от нервного перевозбуждения. А невнятная речь, а сухость во рту, а спазм в горле, кровотечение, потеря сознания…Вся эта кутерьма со временем началась, когда он закончил изу-чать "Товары из Монголии", значит…ЗАПАХ!!! Терпкий аромат, принятый Ковровым за духи призрач-ной посетительницы, силуэт которой мелькнул в отражении стелла-жа. Он больше напоминал какой-то газ или что-то в этом роде, точ-но! Это действительно все объясняло. Кому только понадобилось это, вот в чем вопрос? Кому нужно было травить его газом, а затем пугать до обморока? Кто они, эти люди, и что им нужно от него? И самое главное: связан ли этот инцидент с нападением "злобного" и с ночными "выворотами" или это просто совпадение? Статистичес-кая флуктуация?От возбуждения Максим встал с дивана и. пройдясь по комнате, вышел на балкон. Ответы на эти вопросы необходимо было найти в самое ближайшее время, иначе…Максим выгнулся, испытывая мучительно болезненный спазм, скрутивший все тело острой болью, и вместе с одеялом рухнул с кро-вати на пол, забившись в судорогах. На этот раз он все-гаки закри-чал, не в силах терпеть эту адскую пытку. И тут же услышал сквозь ватную пелену, заложившую уши, тревожный голос бабушки из со-седней комнаты:

– Максим, что с тобой?