Уборка в доме Набокова - Лесли Дэниелc

В ходе последнего интервью обнаружилось, что товарищи по команде все рассказали Сидни Уокеру, мне даже не пришлось повторять свою речь, он уже знал, что за проект я затеваю.

Не спросив разрешения, Сидни Уокер аккуратно поставил на каминную полку крошечный айпод и колонки толщиной в пару кредитных карточек. Включил «Небеса» группы «Los Lonely Boys» и начал раздеваться. Я не видела ничего занимательнее с тех пор, как при рождении Дарси над креслом повесили зеркало.

Я перестала жевать хлебцы, на языке образовалась вязкая кучка. Судя по всему, юноша репетировал у себя в общежитии, точно подгадал к концу песни — остался в одних носках.

У него было дивное тело, как у вскормленного на зерне теленка, молочное, гладкое. Он наслаждался процессом («явственно», как принято говорить).

— Заводит?

Щекотливый вопрос повис без ответа. «Los Lonely Boys» грянули куда менее задушевную песню на смеси испанского и английского.

— Нет, — ответила я решительно, пытаясь изобразить на лице приветливую улыбку и одновременно протолкнуть в горло непрожеванные хлебцы.

Глядя, как он одевается, я вспоминала, сколько раз в жизни говорила «нет», — длинный список пропущенных развилок на всех моих неверных путях.

— Расскажите о себе, — попросила я.

Он прервал свое занятие — любовно запихивал рубашку в брюки — и посмотрел на меня:

— А зачем?

А ведь и верно, подумала я, больше мне ничего знать не нужно.

— Если согласны, я вас беру на работу. Начинаем в следующем месяце, вторник и четверг с двенадцати до пяти дня.

Я выбрала это время, потому что в эти часы не было занятий физкультурой и футболом. Были репетиции оркестра и плаванье, но туда ходили только уж совсем чокнутые мамочки.

Он запихал неправдоподобно большие ступни в туфли без задников. Я подумала: а ведь это первое поколение, для которого завязывать шнурки — утраченное искусство.

— Зачем вам это? — поинтересовался он.

— Ради науки, — ответила я. Он продолжал таращиться на меня как человек, привыкший слышать неприкрытую правду. — И ради денег. — Он не сводил с меня глаз, распахнутых широко, как амбарные двери.

— В этом городе об этом забыли, — сказала я. — По крайней мере, женщины. Они принимают лекарства. Едят. Вяжут. Просто какое-то пуританство.

Он чуть качнулся в мою сторону. Похоже, мне очень хотелось, чтобы он меня поцеловал. Похоже, он это понял.

Я с трудом шевельнула губами:

— Я вас беру на работу.

— Да. — Он произнес это тоном человека, привычного к тому, что на него большой спрос. — У вас там музыкальная система уже установлена?

— Пока нет.

— Могу установить, только тогда сам буду подбирать музыку.

— Запросто, — ответила я.

Отмычка

Когда за последним потенциальным секс-работником закрылась дверь, я осталась тупо сидеть, вслушиваясь в гул вентиляционной системы. Тихий — видно, система дорогая. Парни оказались очень симпатичными. Избалованы, — наверное, много получили от жизни, но милы и основательны.

Тут в дверь осторожно постучали, и вошел сотрудник, отвечавший за аудиторию. Персонаж в добротном коричневом костюме, прислонившийся к кожаному дивану, мог быть как мужчиной, так и женщиной.

— Как прошло? — Голос, напевный тенор, запутал меня еще сильнее.

— Нормально, — каркнула я и подтолкнула к ней/нему почти пустую тарелку с хлебцами. — Простите, сыр закончился.

— Спасибо, я всяко не ем животного белка.

Я хотела добавить, что сыр — из последнего молока попавшей под машину коровы, но не стала.

— Аудитория вас устроила?

— Да.

— Вам еще понадобится доступ к базе данных наших ассистентов?

Я вспыхнула. Глаза наши встретились. Возможно, этому персонажу все известно.

— Нет, я закончила, — сказала я.

Смахнула крошки в мусорное ведро и похромала к машине — узкие туфли немилосердно жали.

Села за руль и в очередной раз осознала, что мне не с кем разделить эту жизнь. Вот теперь восемь дней в месяц я буду руководить домом свиданий, и никто не скажет мне вечером: «Ну, дорогая, и как прошел день?»

И как это я — а я никогда не верила, что людям нужно приносить все готовенькое, — ввязалась в торговлю сексом? Я посмотрела на простую, функциональную приборную панель своей машины — у каждого прибора свое назначение, красивый набалдашник на ручке переключения передач — и решила: я вовсе не торгую сексом, я продаю пятидесятиминутный отпуск от обыденной жизни, путешествие в мир, где все вам подконтрольно.

Нужно было съездить осмотреть домик изнутри, прикинуть, как там все будет.

Среди инструментов, доставшихся мне вместе с домом Набокова, отмычки не оказалось, пришлось заехать за ней в скобяную лавку. Я остановилась у двери рядом с каким-то фургоном. Не было еще и пяти, но уже стемнело, хорошо, что из витрин лился свет. Туфли меня окончательно истерзали, и я, прихрамывая, допрыгала на цыпочках до багажника — посмотреть, нет ли там, на мое счастье, каких сапог или тапочек.

Когда я нагнулась к багажнику, из фургона долетел знакомый басовитый лай. Я испуганно подняла голову и увидела на фоне темного неба Матильдину башку.

— Матильда! Ты как туда попала? — воскликнула я. Матильда еще раз гавкнула. — Ко мне! — Я пыталась говорить властно. Она, видимо, удрала через боковую дверцу, которую я обычно не запирала. Вот как она добралась до лавки — это другой вопрос, разве что водитель фургона приметил ее на дороге и посадил в машину, наверное, чтобы поискать хозяина.

Матильда небось соскучилась целый день сидеть в одиночестве, вот и двинула искать меня, а скорее — Джона, своего бога.

— Ко мне!

Я открыла и откинула дверцу багажника. Maтильда дружелюбно гавкнула, но вылезать не стала.

Я рассмотрела в полумраке, что на ней цепь или поводок. Подумала: а может, владелец фургона просто решил ее похитить?

Чтобы забраться в фургон, юбку-карандаш пришлось вздернуть чуть не до самой талии.

— Порядок, подруга, — сказала я. — Я здесь. — Присела с ней рядом, она облизала мне все лицо. — Да, я тоже рада тебя видеть.

Тут сзади что-то лязгнуло, я обернулась и увидела, что возле фургона стоит мужик с топором. Он шваркнул что-то на дно багажника, а теперь стоял с топором на плече.

— Где вы ее отыскали? — спросила я, пытаясь как можно незаметнее опустить юбку на положенное ей место.

— Местная порода, — сказал он. — Здесь вывели.

— Она что, бегала вдоль дороги? — поинтересовалась я, одновременно пытаясь отвязать Матильду.

— Что это вы делаете? — Голос его был спокойным, но отнюдь не дружелюбным.

— Забираю свою собаку.

— Это не ваша собака.

— Ну, не вполне моя, но я за нее отвечаю.

Я отстегнула цепь с одного конца. Положив руку Матильде на голову, двинулась в дальний конец фургона, чтобы отстегнуть с другого конца, но наткнулась на что-то. Точнее, на кого-то. Мужик стоял совсем близко, я упиралась в его грудь, как в стену. Для порядочного человека он слишком тихо и незаметно влез внутрь, и в руке у него по-прежнему был топор.

— Она на моем попечении, пока ее хозяин не вернется, — объяснила я. — Видимо, выбралась из дому через боковую дверь.

Я попыталась его обойти, но он загородил мне дорогу. Не сдвинулся при этом с места, а просто вроде как сделался еще шире, не обойдешь.

— Сэр, — сказала я строго, — воровать чужих собак нехорошо.

Стоять на высоких каблуках на неровном днище фургона было куда как непросто, и при новой попытке обойти его я чуть не грохнулась.

— Леди. — Он обхватил меня за талию и поставил на ноги. — Это не ваша собака.

— Пустите меня. — Ситуация становилась все более сюрреалистической. — Я знаю, что это не моя собака, я вам уже все объяснила. Это собака моего бывшего мужа, но сейчас она на моем попечении. Это мастидог. Новая порода.

— Первый раз вижу человека, который не знает в лицо собственную собаку, — удивился мужик. Присел на корточки, отложил топор, ткнулся лицом в собачью морду. — Эй, Рекс! — сказал он негромко.

Пес лизнул его в лоб, положил лапу ему на колено. Матильда никогда со мной такого не делала.

— Это моя собака. Я взял Рекса щенком, два года тому назад. — Он почесал пса под подбородком. — А, вы та дама из мороженицы!

Я признала в нем столяра, которому полагалось лишить Пенитенс невинности.

— Да. — Я одернула юбку до конца.

— Тогда примите от местного жителя добрый совет, а то и два. Первый — научитесь узнавать свою собаку. А второй — никогда не залезайте в чужие фургоны без приглашения. У нас тут мой фургон — моя крепость, чужим ходу нет.

— Но я и правда ошиблась, — сказала я. — В большом городе я бы, наверное, просто обозвала вас придурком, зная, что никогда больше не увижу, но здесь-то я запросто могу увидеть вас хоть завтра, вы придете чинить мне забор.