История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.) - Филип Шафф

С другой стороны, понятно также, что в апостольской церкви была некая должность служителя, учрежденная Христом с самой целью воспитания массы верующих — «младенцев», обучения их независимому и непосредственному общению с Богом, подготовки к тому пророческому, священническому и царскому положению, которое в принципе и по замыслу принадлежало всем им[149]. Эта работа составляет постепенный процесс развития самой церковной истории и не завершится полностью до пришествия царства в славе. Но эти служители нигде не представлены как священники в каком–либо ином смысле, кроме того, что все христиане являются священниками, обладающими привилегией непосредственного доступа к престолу благодати во имя своего единственного и вечного Первосвященника на небесах. Даже в пастырских посланиях, где представлен наиболее развитый этап организации церкви в апостольский период, подробно обсуждаются учительские, администраторские и пастырские функции пресвитеров–епископов, но ничего не говорится о функциях священника. Апокалипсис, который был написан еще позже, ясно учит всеобщему священству и царской власти верующих. Сами апостолы никогда не претендовали на особые права священников и вели себя соответствующе. Жертва, которую все христиане призваны принести, — это жертва своей личности и собственности Господу, а также духовная жертва благодарения и восхваления[150]. В одном из отрывков говорится о христианском «жертвеннике», но, в отличие от иудейского жертвенника, где в буквальном смысле каждый день приносились жертвы, здесь имеется в виду крест, на котором Христос принес Себя в жертву раз и навсегда во искупление грехов мира[151].

Когда невероятно высокий духовный уровень апостольского периода, в этом отношении предвещавший идеальное состояние церкви, несколько снизился, различие между постоянными учителями как классом и мирянами стало более четким и заметным. Это появляется сначала у Игнатия, который в характерном для него духе утверждения епископской власти считает клир необходимым посредником между народом и Богом. «Тот, кто внутри святилища (или жертвенника), — чист; но тот, кто вне святилища, — нечист; то есть совесть того, кто делает что–либо без епископа и пресвитера и диакона, нечиста»[152]. Но Игнатий нигде не представляет это служение как священническое. В Didache «пророки» названы первосвященниками, но, вероятно, в духовном смысле слова[153].

Климент Римский в послании к общине Коринфа проводит важную и плодотворную параллель между христианскими руководящими постами и левитским священством, а также использует термин «мирянин» (λαϊκός άνθρωπος) как противопоставленный первосвященнику, священникам и левитам [154]. Эта параллель содержит в себе зародыш всей системы священства. Но это в лучшем случае доказательство по аналогии. Тертуллиан первым явно и непосредственно говорит о притязаниях священства на исключительность своего христианского служения и называет его sacerdotium, хотя он так же решительно провозглашает общее священство всех верующих. Киприан (умер в 258) заходит еще дальше: он относит все привилегии, обязанности и ответственность священства по чину Аарона к служителям христианской церкви и постоянно называет их sacerdotes и sacerdotium. Таким образом, он по праву может быть назван родоначальником концепции священства христианских служителей как посредничества между Богом и людьми.

В III веке стало принято применять термин «священник» непосредственно и исключительно к христианским служителям, особенно епископам[155]. Подобным образом служители целиком, и только они, назывались клиром, что указывает одновременно и на их руководящую роль, и на их особые отношения с Богом[156]. Это название отделяло их от общей массы христиан, или мирян[157]. Таким образом, термин «клир», который сначала означал жребий, по которому люди избирались на церковные должности (Деян. 1:17,25), потом — сами должности, потом — людей, ими облеченных, стал относиться не ко всем христианам, а исключительно к служителям.

Торжественное рукоположение, или посвящение посредством возложения рук, стало формой принятия в ordo ecclesiasticus или sacerdotalis. Внутри самого этого чина были три основные степени, ordines majores, как их называли: диаконы, пресвитеры и епископы, — считавшиеся божественным институтом. Им были подчинены ordines minores, более позднего происхождения, от помощника диакона до церковного сторожа, образовавшие переходную ступень между собственно клириками и народом[158].

Так мы обнаруживаем, что уже в III веке были заложены основы полной иерархии, хотя это и была иерархия, обладавшая только моральной властью и не осуществлявшая никакого внешнего контроля над совестью. Миряне делились на два класса: верных, то есть крещенных и принимающих причастие членов церкви, и новообращенных, которые готовились к крещению. Члены церкви, жившие вместе[159], образовывали церковь в более узком смысле слова[160].

С возникновением клира появилась тенденция освобождать его представителей от светских дел и даже общественных отношений — например, вступления в брак — и представлять их, даже внешне, как касту, независимую от людей и посвященную исключительно служению в святилище. Они жили за счет церковной казны, которая пополнялась из добровольных пожертвований и еженедельных сборов в день Господень. После III века клиру было запрещено заниматься светскими делами и даже брать кого–либо под опеку. Безбрачие в тот период было еще добровольным, а не обязательным. Тертуллиан, Григорий Нисский и другие выдающиеся учители церкви имели семьи, хотя теоретически предпочиталось безбрачие. Никаких определенных сведений об облачениях клира нет до IV века, но даже если оно и использовалось раньше, за образец, видимо, принималось одеяние иудейской церкви, да и по причине гонений духовенство надевало его, скорее всего, только непосредственно во время богослужения.

Несмотря на все более сильное разграничение между клиром и мирянами, идея всеобщего священства время от времени продолжала провозглашаться: например, у Иринея[161], а в крайне категорической форме — у монтанистов, которые даже позволяли женщинам публично учить в церкви. Тертуллиан, которому были хорошо знакомы слова clerus и laid, выступает от лица монтанистов против соборной иерархии: «Разве и мы, миряне, также не священники?»[162] В продолжение он вспоминает написанное: «Он сделал нас царями и священниками (Отк. 1:6). Церковь провела разграничение между духовенством и мирянами одной только собственной властью. Если нет рядом служителей, вы можете проводить таинство, крестить и быть священником для себя самого. Там же, где вас трое, есть церковь, даже если вы — всего лишь мирянин. Ибо каждый живет своей собственной верой, и нет лицеприятия у Бога»[163]. Следовательно, все привилегии, которые считались принадлежащими лишь клиру, он считал принадлежащими и мирянам вследствие общего священства всех христиан.

Даже в католической церкви признание всеобщего характера священства проявилось в обычае требовать, чтобы принимающие крещение произносили Господню молитву перед собранием верующих. Иероним в связи с этим пишет: «Sacerdotium laid, id est, baptisma». Также собрание верующих, по крайней мере на Западе, в течение долгого времени имело власть одобрить или отвергнуть назначение служителей, даже епископов. Климент Римский ясно говорит, что правильный выбор должен подтверждаться согласием всей общины[164]; а Киприан называет такое установление апостольским и почти всеобщим управлением[165]. Согласно свидетельству Киприана, подобное правило существовало и в Риме и было соблюдено в отношении к его современнику Корнелию[166]. Иногда при назначении на вакантную должность епископа общий suffragium народа предшествовал окончательному judicium духовенства епархии. Киприан, а позже Афанасий, Амвросий, Августин и другие выдающиеся прелаты стали епископами таким демократическим путем. Киприан со своей устремленностью к «высокой церкви» заявляет, что принципиально ничего не совершает как епископ без совета с пресвитерами и диаконами и согласия народа[167]. Особым влиянием, перед которым не могло устоять даже духовенство, обладали исповедники, и иногда этим влиянием злоупотребляли, например, ходатайствуя за отступников, отрекшихся от Христа во время гонений Деция.

Наконец, следует отметить случаи, когда функции учителей осуществляли миряне. Епископы Иерусалима и Кесарии позволяли ученому Оригену разъяснять Библию своей пастве до его рукоположения, и так, похоже, поступали на Востоке и другие епископы[168]. Даже в «Апостольских постановлениях» присутствует указание от имени апостола Павла: «Если человек, хоть он и мирянин, обладает опытом в обучении и почтителен в поведении, он может учить; ибо в Писании сказано: "И будут все научены Богом"»[169]. Четвертый всеобщий собор в Карфагене (398) запретил мирянам учить в присутствии духовенства и без его согласия; в то же время данная формулировка предполагает, что с согласия духовенства подобное могло делаться[170].