Дитя заката - Вирджиния Эндрюс

– Зависть – плохое чувство, – игриво погрозила мне пальцем мать.

Потом мы перешли к следующему столу. Он был сервирован сладкими блюдами, в причудливые бокалы был налит апельсиновый сок. Сменился и сорт вина.

Выбор десерта, судя по всему, делался по вкусу матери, и мы с Джимми были к нему несколько равнодушны. Мы только мечтали поудобней устроиться в креслах и немного передохнуть. Небо вняло нашим молитвам, подали кофе, и мы перешли за большой стол.

– Может быть, после обеда немного прогуляемся, не выпуская бокалы из рук? – предложил Бронсон.

– Хорошо, – согласился Джимми; расслабленность после еды, похоже, ему была незнакома.

– Я, пожалуй, пас, – попробовала отговориться я.

– Я тоже, – поддержала меня мать.

– Уверяю, это будет приятно, тем более желание хозяина дома – закон для гостей. Прошу, – мистер Алькот встал и подошел к боковой двери в комнате.

Ливингстон распахнул перед нами створки, и мы оказались на небольшой веранде, ведущей в чудесный сад. Прогулку можно было действительно назвать приятной. Джимми шел рядом с Бронсоном и обсуждал технические тонкости постройки дома, в то время как я выслушивала восторги матери по любому, даже самому незначительному поводу.

– Мама, я слишком устала, чтобы беседовать во время прогулки. – Но мои слова, к сожалению, никто не услышал.

Через некоторое время мы вернулись в дом и расположились в гостиной. К нам подошел Ливингстон и наполнил бокалы шерри. Мы с Джимми оказались в креслах справа от беломраморного камина. Как только Ливингстон оставил нас, Бронсон поднял свой бокал и с улыбкой посмотрел на мать.

– Настало время для главного тоста, тоста-объявления, – значительно провозгласил он.

Мать нервно рассмеялась.

Нехорошее предчувствие снова овладело мной. Внутренний голос предостерегал меня от этой поездки, но я не хотела его слушать, он предостерегал меня, когда мы сидели за обеденным столом, но... Я взяла руку Джимми и сжала ее.

– Мы хотим огласить то, что раньше было достоянием нас двоих. Так, Лаура? – начал Бронсон.

– Да.

– У нас завтра состоится помолвка, – объявил он, – а в течение недели мы поженимся, все будет очень тихо, по-семейному.

– В течение недели, – не в силах выдержать закричала я, – ведь прошло меньше двух месяцев со дня смерти Рэндольфа!

Как цветок после дождя, сникла мать от моего крика.

– Я знаю это, – сказала она, – знаю так же, как и знала твою реакцию. Я знала это! Мое счастье для тебя ничто, Дон?

– Но ты могла предупредить меня, – я переводила взгляд с нее на Бронсона. – Нельзя было немного подождать?

– Ты, как никто другой, Дон, знаешь, – тихо проговорила мать, – что мой брак с Рэндольфом не был настоящим. Он был влюблен в свою мать и выдавал это каждым движением, каждой фразой. Ты даже не представляешь, как я страдала. – Она сползла на колени и зарыдала.

– Не надо сейчас, Лаура.

Бронсон склонился над ней и стал успокаивать. Он взял ее руки и, положив их себе на плечи, поднял возлюбленную.

– Да, она не знает. Она злится потому, что не знает всего. – Мать успокоилась и даже улыбнулась.

Бронсон повернулся ко мне, его взгляд выражал презрение и укор.

– Хорошо, сейчас она узнает все, что должна знать.

Мать постаралась жестом остановить его, но Бронсон продолжал:

– Пришло время, Лаура.

– Я так не могу, – заплакала мать, – слишком тяжело об этом думать, вспоминать. Я не могу говорить об этом. – Мать схватилась за сердце.

– Тогда позволь мне, я тоже иду на это с тяжелым сердцем, но нужно начать. У нас не должно быть секретов, мы должны стать одной семьей.

Мать закрыла глаза и тяжело вздохнула.

– Хорошо, – Бронсон кивнул. – Джимми отвезет тебя, а Дон останется здесь, и мы поговорим. Я отправлю ее со своим шофером.

– Хорошо, – согласился Джимми.

– Джимми может слышать все, что здесь будет сказано, – заявила я.

Джимми отвел меня в сторону.

– Может быть, ему будет неудобно говорить при мужчине. – Он повернулся и взял мать под руку.

– Спасибо тебе, Бронсон, – сказала она, – вечер был чудесным. И я смогу не будоражить свою память.

Кивнув мне, мать с Джимми вышли, провожаемые Бронсоном.

Вскоре он вернулся, сел напротив меня, скрестил ноги, допил бокал шерри и начал...

ТАЙНА ИЗ ПРОШЛОГО

– Сначала я хочу рассказать немного о себе, чтобы тебе легче было понять, что произошло.

Бронсон опустил голову и исподлобья посмотрел на меня.

– Когда я родился, моя семья купалась в деньгах, детство у меня было вполне обеспеченным. Мой отец был человеком дела. Мать же была очень теплой и мягкой женщиной. Она была мягче отца, мягче собственных детей и не соответствовала имиджу Алькотов. И я, и Александра, оба понимали, насколько важно поддержание имиджа. Нас научили, что респектабельность – это гора, на которой нужно быть постоянно начеку, чтобы не свалиться. Мы смотрели на всех сверху вниз, даже когда поступили учиться в престижную школу на севере. Мы имели деньги и силу – силу изменить жизнь окружающих. Как инвестор и банкир мой отец контролировал очень многое. Короче, я считал себя чем-то вроде маленького принца, который однажды займет трон отца и будет опорой традициям Алькотов.

Он откинулся назад, нервно постукивая пальцами по подлокотникам, и улыбнулся.

– Это была маленькая внутренняя драма. Но многие узнали о ней, и люди, имеющие вес, тоже начали верить в наше высокое паблисити. В этом была заслуга отца. Потом, – Бронсон закрыл глаза, – у Александры обнаружились резкие боли. Поэтому и потому, что все мы были уверены в своей значимости, она впала в сильнейшую меланхолию. Она чувствовала разочарование в себе, в жизни, в родителях, особенно в отце. Несмотря на это она поступила учиться, стала студенткой, хотя боль все усиливалась. Я ее очень любил и чем мог помогал.

Он ностальгически улыбнулся.

– Она всегда выговаривала мне, что я трачу так много времени на нее: «Общайся чаще со своими друзьями, гоняйся за хорошенькими девчонками и отстань от своей больной сестры». Но я не мог оставить ее. Когда в институте никто не обращал внимания на нее, я брал сестру за руку, и мы тихонечко танцевали. Я один водил ее в кино и на шоу, однажды мы на автомобиле съездили в горы. Я брал ее санки, и мы вместе съезжали с горы. Потом она старалась смотреть или делать только то, что могло заинтересовать меня. Иногда она говорила о том, сколько любопытного я делаю без нее, и мне нечего было ответить. Мне хотелось сделать ее жизнь как можно более насыщенной. Она все понимала. В моей жизни начали появляться молодые женщины, ведь я был человеком, и мне казалось, что общаясь с ними, я изменяю сестре, о некоторых из них она догадывалась.