Монгольские степи. Халхин-Гол - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брехт аккуратно, поглядывая на дверь, карманы его пиджака прохлопал. Оказался и, правда, Сидоровичем, Дементьевым. В паспорт и командировочное удостоверение выписанное вложено. Работал Сидорыч экспедитором в порту Владивостока. Зря подозревал его Иван Яковлевич. Просто человек на волю вырвался от жены и троих детей сопливых. Вот и тянется взглядам к стройным девичьим ножкам. Бывает. Сам ведь тоже проводил взглядом.
Еще раз Иван Яковлевич потянулся, окончательно просыпаясь, прислушался, типчик гнусный посвистывает носом. Да и весь вагон должно быть ему подражает, одному Брехту не спится. Пошёл в тамбур, подышал свежим ветерком, умылся, ответил высунувшемуся дрищу высокому, что был проводником в их вагоне, что чаёк обязательно, будет, только заварите, уважаемый, не то, что вы всем сыпите, а пойдёмте, дам пачку. Купил у Лао Цыня, целую большую сумку китайского жасминового, когда ещё в следующий раз доведётся во Владике оказаться.
Попил чай. Нет. Не умеет дрищ заваривать. Испортил натур-продукт. Понабирут по объявлению. Вся работа подмести пол раз в день и чай заварить. Так нет, пол грязный, а чай за столько лет заваривать не научился. Сталина на них нет. А есть же Сталин. Ну, не дошли ещё у него руки до проводников.
Проснулся гнусный и совсем настроение испортил, завёл вдруг разговор о немцах, в смысле германцах, что опять гады мутят и воюют. Мало им по соплям дали в восемнадцатом. А в этот раз сунутся, так накостыляем, что до Одера драпать будут и пардону просить.
И ведь так вся страна думает. Малой кровью на чужой территории. Потому и умылись кровью.
Сходил Иван Яковлевич на перрон в стольном городе Хабаровске, в совсем расстроенных чувствах. Что ждёт через десять минут? Арестуют прямо на входе в штаб? Да ещё форма мятая. Он её перед самым уже Хабаровском одел. Всё в костюме французском ехал. А форма в небольшом чемоданчике. И как бережно её Катя-Куй не укладывала, и какой бы замечательный материал лучший портной Арбата не извёл на форму, а складки образовались.
Когда он после переодевания в купе зашёл, то гнусный челюсть на пол уронил. Девять орденов это блин не хухры-мухры. А ещё в Хабаровске его ждала звезда «Героя». В этой истории с его подачи звёздочку «изобрели» почти на год раньше и у него всего пятьдесят четвертая по счёту.
На входе штаб столкнулся со Штерном, к которому и шёл.
— Брехт! Иван Яковлевич! За наградой явился? Слушай, я на обед, ты обедал, а то поехали ко мне домой, жена борща наварила на мозговой косточке, — комкор, правда рад был встрече, по плечам хлопал, улыбался. Дружелюбно, а не как сосед по купе — гнусно.
— Я перекусил, Григорий Михайлович. А вы когда назад?
— Через час. Подожди в штабе. Награду вручу и переговорить надо.
— Хорошо.
Начальник штаба ОКДВА уехал на новой Эмке, а Брехт достал из кармана брегет от Карла Фаберже и прикинул. До дома Блюхера на извозчике минуть десять. И назад столько же, наверное. Можно минут десять понаблюдать за домом. Так-то помнил, что «топтун» из него никакой, но постоять в сторонке и посмотреть можно же.
Извозчик у штаба был, Брехт назвал соседнюю улицу с улицей Истомина, на котором находился двухэтажный особнячок маршала и, подъехав, медленно пошёл в ту сторону.
Зря. Только в форме комбрига РККА — танкиста с кучей орденов на груди и играть в сыщиков. Народ не просто оборачивался, а выстраивался в колонны и шёл следом. Пришлось плюнуть на слежку и вернуться в штаб ОКДВА.
В штабе встретил Рычагова. Тот так свой Су-2 и не забрал из части. Он же в Москву на японце улетел, а назад на поезде добирался, а экспериментальный лёгкий бомбардировщик так в ангаре у Брехта и стоял.
— Павел Васильевич, ты самолёт-то будешь забирать, или мне подаришь? Обещаю бережно относиться.
— Самолёт???? — Рычагов покачал головой слева направо, потом в обратном поряке. Прикидывал чего-то. — Ладно, я оформлю передачу. Меня переводят скоро. Жду приказа, назначают командующим ВВС 1-й Отдельной Краснознамённой армии. Там уж добуду себе новую птичку. Да, Иван Яковлевич, не отдашь мне Скоробогатова Александра. Я ему там полк дам. А у тебя ему и расти уже некуда. Не будет же у тебя в бригаде полк авиационный. И так не порядок у танкистов целая эскадрилья.
— Павел Васильевич, я понимаю, что у тебя возможностей и без моего согласия Сашку забрать хватит, но не делай этого. Японцы не уймутся, не в этом, так в следующем году, война с ними будет. Пусть Скоробогатов людей подготовит, да и сам повоюет.
— Война? Думаешь решатся макаки? — усмехнулся.
— Решатся. Упёртые товарищи, пока не побьёшь, не успокоятся. А мы сейчас пытаемся новые рации сделать, будем учиться вести бой, общаясь между собой.
— Добро. Ты, если, правда, сможешь радиосвязь наладить, сразу меня найди и позвони. Костьми лягу, а производство попробую наладить.
— Хорошо, я запомню. За самолёт спасибо. А что с серией, их будут выпускать?
— Хотел бы я узнать.
Событие тридцать пятое
Мальчик Серёжа в песочке играл,
Там он "Максим"-пулемёт откопал,
Ленту поправил, гашетку нажал,
Вымер мгновенно любимый квартал.
Григорий Михайлович Штерн собрал половину штаба армии и торжественно под ура вручил Брехту Золотую Звезду Героя Советского Союза. В реальной истории только через год до этой медали додумаются. Ну, жизнь-то налаживается, сейчас вот у него на груди «звезда» висит, и второго кровопролитного Хасана не случилось. Потихоньку, может, к лучшему ситуация вырулит. Не зря жизнью сто раз рисковал. Правда, арест Блюхера показал, что не всё так радужно. История вещь упрямая и не сильно хочет сходить с намеченной колеи, а если ей палки в колёса вставляешь, то она может взбрыкнуть и маршал проживёт на свете на два месяца меньше. Хотя, тоже ведь, кто его знает. Он и своей смертью мог умереть очень скоро, даже не так, при современной медицине, он бы сто процентов скоро умер. По результатам вскрытия определили, что причина смерти оторвавшийся тромб. Сто процентов, что пытки это ускорили. Но тромб, если с ним не бороться, рано или поздно один чёрт оторвётся. И не спросит, били там тебя, или нет.
После торжественного награждения Штерн отвёл Брехта к себе в кабинет и, выглянув назад из-за двери, сказал старшему лейтенанту, что сидел в приёмной, чтобы никого не пускал.
— Ты, Иван Яковлевич, слышал про … — Штерн кивнул на верх.
—
