Барби играет в куклы - Ирина Алпатова

Ну вот, я отпраздновала своё шестнадцатилетие. Под глазами (обоими!) расплылись офигенные синяки, щека поцарапана, нос распух. Волосы… было очень похоже, что ими мели улицу. Неужели придется состричь, как когда-то шерсть у Георга! И самое противное заключалось в том, что я все-таки потеряла одну туфлю, выронила ее во время своего поспешного бегства. Может быть, она так и валяется на улице или на лестнице в подъезде, а может и не валяется.

Где твой хрустальный башмачок, Золушка? Я тебя, дура, спрашиваю! У Георга тоже были ко мне вопросы, он прямо всем своим видом вопрошал: хозяйка, это ты или не ты?

Утром я пошла сдаваться Бабтоне, точнее, звякнула коротким звонком ей в дверь и попросила зайти ко мне. Присутствие сопящего Лёвчика я бы в такую минуту не пережила. Увидев меня, Бабтоня схватилась за сердце. Хотя чего пугаться-то, ну ударился человек в темноте о шкаф и прямо переносицей… Это раньше мне подобная фраза показалась бы просто дикой, а теперь, вот поди ж ты, я произнесла ее совершенно серьезно.

Почему-то после вчерашних событий я врала безо всяких угрызений совести. На мне, говоря языком Полковника, негде было ставить пробы. Или это не Полковник говорил? Бабтоня принесла бодягу и еще какие-то пакетики и пузырьки, она готова была чуть ли не уложить меня в постель и врачевать по полной программе, но я поклялась самостоятельно выполнять все предписания в точности. Взволнованная до глубины души моей стычкой со шкафом, Бабтоня все-таки ушла готовить Лёвчику завтрак.

Всю прошедшую ночь я решала задачу: узнал он меня или не узнал? Даже мысленно я боялась произнести его имя, сама с собой играла в прятки. У меня же специфический тембр голоса… Хотя у него тоже голос запоминающийся, так ведь он дома, гад, таким тоном не разговаривает, притворяется… Нет, все-таки не узнал, ну зачем ему было делать вид, что мы не знакомы? Или это он от презрения? А может быть, все же узнал и нужно ждать тетю Валю с воющей сиреной и носилками? И семейный совет во главе с Полковником насчет моего полного морального разложения?

Когда кто-то стал обрывать дверной звонок, моя душа ушла в пятки. Я по очереди представила всех, кого знала, включая директора школы. И странно, мне вдруг подумалось, что уж лучше пусть будет он вместе со всем педсоветом, чем один единственный Денис со своим презрением.

Это была Люшка. Явилась вершить правосудие, как же, обидели ее дружка. Я подумала так потому, что подруга двинулась на меня как танк, и я довольно трусливо стала отступать.

— Это что, он тебя, да? Вот сволота! Я с ним сейчас разберусь!

И отчего я подумала, что речь идет про Дениса? Я первый раз попала не просто в идиотскую (к этому мне было не привыкать), а в суперидиотскую ситуацию, и все о чем я могла думать, это Денис.

— Да не бил меня никто, я упала, темно было.

Но Люшка, не слушая моего блеяния, решительно направилась в дальнюю комнату, и тут до меня дошло, что разбираться она собралась не с кем иным как с Полковником! Совсем умом тронулась.

— Да это не он, не он, его и дома-то нет. — Хоть с этим мне крупно повезло.

Люшка смотрела на меня с недоверием. Еще бы, по её понятиям ставить синяки в основном должны были отчимы или их заместители.

— И чё тогда? Это Леха что ли?! — Люшке понадобились считанные секунды, чтобы воспылать жаждой мщения теперь уже Лехе. Она и не ждала от меня объяснений, они сами прямо таки толпились у нее в голове.

— Да я этому уроду навешаю, вот посмотришь. Мало ему не покажется! То-то он вчера больше и не пришел, козлина. Семён, хочешь, я его прямо вот сейчас найду, убью и сюда притащу, хочешь?

Я представила Люшку, сгибающуюся под тяжестью огромного Дениса. Интересно, как бы он выглядел в такую минуту? Только было совершенно непонятно, причем здесь Денис, если речь шла о тщедушной Лехиной тушке?

Нет, этого типа я не хотела видеть ни в каком виде, нигде и никогда. Из Люшкиных угроз я с облегчением поняла, что означенный Леха вполне жив, то есть его хладный труп не валяется возле бара.

— А чё тогда одна ушла, меня не подождала? Злишься на меня, да? — Люшкины бровки стояли почти вертикально.

Вообще то я успела подрастерять эту самую злость, но теперь, когда моя физиономия превратилась в маску, а само мое будущее было очень туманным, и лишь Полковник мог этот туман развеять, я кивнула — да, злюсь.

— Ты меня бросила, — обвинила я Люшку, — ты была рядом и все равно не со мной. Пусть я толстая, тупая, но я думала, что мы подруги.

Вот я сказала "думала" и тут же испугалась. Теперь из-за этого прошедшего времени Люшка могла встать и уйти. Но она протяжно вздохнула и серьезно посмотрела на меня.

— Ты не толстая и не тупая. Это я не просекла, что тебе там может… ну не понравиться. То есть я, конечно, просекла, но я-то с ними давно. У меня только и есть, что ты с ребятами.

Ну уж когда она про меня так сказала, я ей всё простила лет на сто вперед, вот только темные тени "ребят" маячили в отдалении и портили такую замечательную сцену. Без них мой триумф был бы полным. И я решила потеснить неприятеля.

— Люшь, а что у тебя с ними общего? Они же почти дядьки…

Еще я могла бы добавить, что они грубые, грязные, опасные, наконец. Но тут совсем некстати мне привиделся Полковник. Он вроде как сидел рядом и одобрительно кивал головой, в кои то веки! Еще бы ему не кивать, если он мог подписаться под каждым моим словом. Вот черт! Может, и Люшка смогла разглядеть его тень, потому что посмотрела на меня тем особенным взглядом, которого я побаивалась — взглядом уставшего, умудренного жизнью человека.

— Тебе, Семён, этого не понять. У тебя есть нормальный дом, а у меня — сама видела. И тебя на улицу ночью никто не вытуривал, так ведь? Ну и вот. А ребята меня сколько раз выручали. Конечно, мне тоже хочется пожить по-человечески, только где ж ее взять, другую жизнь?

У меня не было ответа на ее вопрос, я была посрамлена, чего уж там, но из какого-то детского упрямства не хотела отступать

— Да, не выгоняли, ну и что? А ты пожила бы рядом с Полковником хоть день, тоже бы мало не показалось.

Вот ляпнула, и самой стало паршиво. Наглая дурища, кому я это говорю? Но Люша посмотрела на меня совершенно серьезно и сказала безо всякого укора:

— Но ведь он же с тобой, он тебя не бросил.

Мое сердце вдруг как-то особенно сильно стукнуло в груди, даже стало немного больно. Я не разрешила себе думать о только что сказанных словах. Потом. Я потом подумаю. А сейчас мне только оставалось встать перед подругой на колени и благодарить ее за то, что она не стала ворошить душераздирающую историю про шпионские страсти. Она эту историю, кажется, вообще не помнила, потому что тут же живо спросила: