Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

К тому же работодатели, квартиродатели и прочие-датели не обязательно по уровню образования и воспитания выше исполни­телей. Обеспеченность материальная заменяет им духовную не­обеспеченность. Дает им возможность казаться духовно богаты­ми. Недаром в этом обществе сапоги нужны не столько по сво­ему прямому назначению, сколько «для поддержания чести и доб­рого имени» [1, 76]. Были бы сапоги, имя и честь обеспечены. Не случайно в этом обществе бедные более всего боятся показаться такими, как есть. «Оно, знаете ли, родная моя, чаю не пить как-то стыдно, здесь все народ достаточный, так и стыдно. Ради чужих и пьешь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне все равно, я не прихотлив» [1, .17]. Это говорит Макар Девушкин.

По той же причине, из боязни показаться хуже других, совер­шает откровенно неразумные поступки Голядкин: он отбирает в магазине дорогие покупки, обещая прислать за ними, хотя и зна­ет, что не пришлет — платить нечем.

Надо заметить, что Достоевский изображает здесь не дно об­щества, а какое-то преддно, не низы, а преднизы. Его герои име­ют своих Марф, Петрушек, Фальдони, Матрен. И хотя эти пет­рушки часто помыкают своим «барином», но их жизнь не легче. Зачем же «барин» держит при себе петрушку? Все от той же ам­биции — что скажут? Жизнь дна Достоевский не показал, на изобразил преддно так впечатляюще, что, кажется, ниже и нет ничего, никакого дна.

Мытарства героев Достоевского — не по заслугам. Людет они добрые, незлобивые, чистые, легковерные. И как таковые, становятся жертвами. Показательна начальная сцена в «Слабом сердце». Один герой подзывает другого, и когда тот, не подоз­ревая подвоха, подходит, то хватает его и затевает борьбу, кото­рая в данной ситуации совсем не нужна второму. Первый заме­чает при этом: «Зачем ты такой легковерный, что в руки даешь­ся?» [12, 17]. Первый не хищник, зла второму он не хочет. Но он хорошо отразил нравы общества, где легковерие опасно для име­ющего его. А это уже социальное.

Невзгоды Горшкова и его семьи в «Бедных людях» в основ­ном оттого, что он «чиновник без места» — несколько лет не име­ет работы. Именно социальными причинами можно объяснить предполагаемое облегчение родителей при смерти их ребенка — самого дорогого, что у родителей есть. «Мать не плачет, но та­кая грустная, бедная. Им, может быть, и легче, что вот уж одик с плеч долой; а у них еще двое осталось, трудной да девочка ма­ленькая, так лет шести будет с небольшим. Что за приятность, в самом деле, видеть, что вот-де страдает ребенок, да еще дети­ще родное, а ему и помочь даже нечем!» [1, 50]. Общество, где любящие детей родители испытывают облегчение при их смерти, явно ненормальное общество.

Бесперспективность жизни толкает к алкоголю Макара Девушкина. Причина очевидно социальная.

Даже некоторые психологические черты человека Достоевский обосновывает его социальным положением. Вот он устами Ма­кара высказывает выношенную и повторенную в эпистолярном наследии мысль: «Бедные люди капризны, — это уже так от при­роды устроено. Я это и прежде чувствовал, а теперь еще больше почувствовал. Он, бедный-то человек, он взыскателен; он и на свет-то божий иначе смотрит, и на каждого прохожего косо глядит, да вокруг себя смущенным взором поводит, да прислушивает­ся к каждому слову, — дескать, не про него ли там что говорят?» [1,68].

Хотя тут герой и ссылается на природу, но это социальная природа, ибо таким является не человек вообще, а бедный чело­век. Такая психология, в частности, у Голядкина, сердце которо­го имело «привычку биться на всех чужих лестницах» [1, 113]. Одним штрихом, между прочим, определено и место человека в обществе.

Несчастная судьба женщины тоже имеет во многом социаль­ное объяснение. Так, героиню «Бедных людей» выдают замуж за нелюбимого человека, пользуясь ее необеспеченностью. В «Ел­ке и свадьбе» пожилой герой подбирает невесту — ребенка с боль­шим состоянием. В перспективе — два «случайных семейства». Од­но от бедности, другое от богатства. Но оба от денег как факто­ра явно социального.

Роль денег в обществе, как следует из произведений Достоев­ского, огромна. Первая суета вокруг денег — в «Господине Прохарчине», после смерти героя. Первая, но не последняя. Отдель­ные герои будут считать, что деньги, обеспеченность дают все, в том числе и счастье. Автор убежден в обратном. Он позволил Неточке пройти через бедные и богатые семьи — счастья не было нигде.

Два полюса жизни обозначены уже в первом произведении Достоевского: Фонтанка как символ серого и сирого и Гороховая как символ богатства и блеска. Полюсы взаимодействуют и по­рождают многие социальные проблемы.

Казалось бы, что можно найти социального в насмешках окружающих над Ползунковым? Мало ли кто над кем смеется. Но социальное тут есть. Оно не только в том, что материально необеспеченный постоянно просит взаймы и играет роль шута. Социальное здесь — в извращении в обществе понятий, ценностей. Смеются над словами героя, что он не брал взяток. И не потому смеются, что герой элементарное ставит себе в заслугу. Смеются потому, что, с их точки зрения, Ползунков не дорос до взятки. Социальная иерархия.

В досибирский период жизни Достоевский мало касался про­блем государства, его институтов. В частности, суда. Возможно, потому, что не имел непосредственных столкновений с этим ин­ститутом. Несправедливость этого института показана лишь че­рез долгую волокиту по делу Горшкова. Но в конечном счете суд героя оправдал.

Почти во всех произведениях существует служебная зависи­мость героев. Исполнители зависимы от других. Служба не при­носит им радости. Небольшой, но важный штрих. Макар одному и тому же адресату в один и тот же день пишет два письма. До работы — тон розовый. После — тон мрачный. Конечно, возмож­ны разные причины этого явления, автор их не называет. А по­тому и службу сбрасывать со счета не следует.

В «Двойнике» дана строгая иерархия людей служащих: титулярный советник (Голядкин), статский советник (Берендеев), коллежский советник (Андрей Филиппович). Место каждого стро­го определено, независимо от их внутреннего мира. Очень ярка обнажено это в одной сцене. Его превосходительство, Андрей Фи­липпович, ждет карету, остановившись на лестнице, внизу. Оста­новились и идущие вслед за ним — кто где шел. Замерла лестни­ца, застыла, окостенела. Сам разговаривает и улыбается. «Не­много поодаль от двух советников и Андрея Филипповича стоял Антон Антонович Сеточкин и кое-кто из других чиновников, ко­торые весьма улыбались, видя, что его превосходительство изво­лит шутить и смеяться. Столпившиеся наверху лестницы чиновники тоже улыбались и ждали, покамест его превосходительст­во опять засмеются» [1, 199].