Между нами и горизонтом (ЛП) - Харт Калли

— Не стой без дела, Лэнг. Давай. Соберись. — Схватив меня за руку свободной рукой, он начинает вытаскивать меня из воды за собой.

Я спотыкаюсь и падаю, едва поспевая за ним, но вот уже вся мокрая стою на коленях в песке, а Салли берет мои руки и кладет их на безжизненного человека, которого положил передо мной.

— Вот так, — говорит он. — Соедини руки вместе и нажимай. Вверх-вниз, вверх-вниз. Не останавливайся, пока я не вернусь.

Продолжаю нажимать своими переплетенными руками вверх и вниз на груди парня, как он показывал мне, ошеломленная, не в силах произнести ни слова, а Салли бежит назад тем же путем, которым мы пришли. На нем нет башмаков, ноги босые. Он снял их в лодке? Или потерял в океане? На моей руке кровь. Кровь на песке рядом со мной, там, где он только что стоял.

Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

Продолжаю нажимать, не смея остановиться. Рев мотора лодки снова оживает, и когда я поворачиваюсь, оглянувшись через плечо, Салли и Линнеман уже снова подняли лодку на плечи, направляясь назад в океан.

— Они ведь вернуться? — Я оглядываюсь вокруг, ища кого-нибудь, кто объяснил бы мне, что, черт возьми, происходит, но люди на пляже отчаянно бегут к машинам, неся одеяла, неся тела, делая искусственное дыхание, как и я, и никто меня не слышит.

Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

Смотрю в лицо лежащего передо мной человека. Его губы посинели, приоткрылись, обнажив белые зубы. Кожа испещрена морщинками. На вид, ему лет шестьдесят с лишним. Может семьдесят. Сколько бурь он пережил в этих водах? Сколько раз он чуть было не расставался с жизнью, но возвращал ее обратно?

Я впадаю в транс. Продолжаю давить вверх и вниз грудь незнакомца, пока мои руки не начинают гореть и болеть, и чувствую, что не могу продолжать еще мгновение, но затем продолжаю еще немного.

Приехала еще одна «Скорая помощь», а потом раздается звук, похожий на барабанный бой, на биение моего сердца, стук лопастей по воздуху, и все смотрят вверх с облегчением. Вертолет «Скорой помощи», ярко-красный с белым, спускается с небес, как разгневанный Архангел. Санитары выскакивают из вертолета, перекинув сумки через плечо, и рассыпаются по пляжу.

— Мэм? Мэм, благодарю вас. Если вы отойдете на минутку, я смогу взглянуть на него. — Молодой парень, стоящий передо мной, не выглядит достаточно взрослым, чтобы профессионально спасать жизни. Однако он, кажется, точно знает, что делает, когда опускается на колени и начинает проверять жизненно важные показатели.

— Пульса нет. Как давно вы делаете искусственное дыхание, мэм?

Небо, словно разверзлось, и яркий, белый свет пронзил мрачное утро, ненадолго осветив пляж, прежде чем облака снова сомкнулись.

— Мэм?

— Хм?

— Как давно вы делаете искусственное дыхание?

— Не знаю.

— Он был в сознании, когда его вытащили из воды?

Я отрицательно качаю головой.

— Мне очень жаль, мэм. Этот человек мертв. Могу я вас проверить? Вы были в воде?

— Нет. Нет, я в порядке. Я... — Мой мозг отключился. Все было снимками, неподвижными кадрами, маневрирующими и прыгающими вокруг, на которых трудно сосредоточиться. Санитар накинул мне на плечи одеяло из серебристого, сморщенного материала и усадил на скамейку у пирса.

— Оставайтесь здесь, мэм. Кто-нибудь придет проверить вас через минуту, хорошо? — Молодой медик умчался, а я сижу неподвижно, пытаясь понять, что происходит.

Прошло очень много времени, прежде чем лодка снова вернулась.

Когда это произошло, я наблюдаю, как Салли и Линнеман вытаскивают еще пятерых мужчин из лодки и тащат на берег.

— Поверить не могу, — говорит один медик, — Парень в белой рубашке плавал за ними всеми. Он вытащил каждого.

— Это Салли Флетчер, — говорит другой.

— Брат Ронана Флетчера?

— Ага.

— М-да. Наверное, героизм — это семейная черта.

Больше я ничего не слышу. Я наблюдаю, как Салли носится взад и вперед по пляжу, пытаясь скоординировать всех, убирая мокрые волосы с глаз, срывая мокрую рубашку через голову, чтобы прижать промокший материал ко лбу пожилого мужчины, оказывая давление. Наблюдаю, как он закрепляет лодку, подтягивая ее к берегу, мышцы на его спине напрягаются и бугрятся, когда он работает. Он ранен довольно сильно, его кожа поцарапана, красная и кровавая. Наблюдаю, как он помогает поднимать парня на носилки, а затем вижу, как его колени подкашиваются. Салли падает на землю, глаза закатываются назад.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Добрый самаритянин

— По-видимому, все далеко не так плохо, как они думали. Обычное переохлаждение. Сегодня вечером его привезут обратно в медицинский центр.

— Боже, это безумие, что на острове нет настоящей больницы. Идиотизм.

Еще безумнее было наблюдать за тем, как Салли с тремя выжившими членами экипажа «Посейдона» увозят с острова на вертолете. В общей сложности Салли вытащил из воды одиннадцать человек, но восемь из них либо уже были мертвы, либо умерли на берегу.

Роуз варит куриный суп, а я учу детей арифметике и английскому за обеденным столом. Эми совершенно не обращала внимания на события прошлой ночи. Коннор заснул до прибытия Салли и не просыпался до прибытия вертолета, так что он увидел только часть спасения. Слава богу, он вообще не видел Салли. Парень, копия Ронана, мечущийся взад и вперед по пляжу? Это вызвало бы больше, чем несколько вопросов, а я не уверена, что прямо сейчас готова справиться с монументальной задачей — рассказать о брате-близнеце Ронана. Коннор все спрашивал, нельзя ли ему пойти посмотреть на обломки «Посейдона», которые все еще валялись на берегу. Но я слишком напугана, чтобы позволить ему это. Шесть человек все еще считались пропавшими без вести, и последнее, что мне было нужно — чтобы он увидел раздутый, искалеченный труп, вынесенный на берег.

— Я все еще корю себя за то, что не спустилась на пристань, — говорит Роуз. —Видела огни и машины, мчащиеся по дороге, но было так холодно. Я не могла этого вынести. Все еще говорят об этом. Это была самая большая суматоха за очень долгое время. — Роуз останавливается, бросив на меня косой взгляд, который я скорее чувствую, чем вижу. — Я также, возможно, слышала, что ты была очень расстроена из-за сама знаешь кого, — лукаво говорит она. Мы старались не упоминать имя Салли в присутствии детей. — Это правда?

— Конечно, я была очень расстроена. Он рисковал своей жизнью в этой маленькой лодке. Он столько раз входил и выходил из воды. Думаю, все беспокоились о нем.

— Майкл Гилфорд сказал, что видит все совсем не так. Он сказал, что у тебя была истерика. Ты вопила на санитаров, чтобы они делали свою работу. Бегала взад и вперед по пляжу, как одержимая женщина. Он сказал, что ты выглядела так, будто вот-вот схватишь нашего задиристого друга и сама утащишь его домой.

— Пффф. Что за нелепость?

Роуз тихонько смеется себе под нос, хватая щепотку соли из ладони и высыпая ее в бурлящий чан, стоявший перед ней на плите.

— Бедный Майкл. Каждый раз, когда женщина ступает на остров, он начинает ее обхаживать. А потом бац и она влюбляется в сама знаешь в кого. И все.

— Я не влюблена в сама знаешь в кого.

Эми с горящими глазами, вскидывает голову, отвлекаясь от лежащего перед ней листка бумаги, на котором усердно снова и снова писала буквы алфавита.

— Ты влюбилась? — удивленно спрашивает она. — Знаешь, это мерзко. Это значит, что ты должна целовать мальчика с открытым ртом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты права, звучит мерзко, — соглашаюсь я. — Но ты не волнуйся, Роуз ошибается. Я не влюбилась.

— Хорошо. Думаю, что мальчики и девочки не должны целоваться. Они даже не должны держаться за руки. Это не гигинично.

— Гигиенично?