Полдень XXI век, 2012 № 05 - Александр Тюрин

Вот, пожалуйста, болтался бы сейчас без цели, десять раз бы влип в какую-нибудь ерунду, а появилось простое человеческое желание, на один микрон отличное от инстинктивного стремления сберечь свою шкуру, и Василий невредимым прошёл через весь город и ступил под тихие своды Зоологического музея.

Закрытый по летнему времени гардероб, ступени, ведущие в обширный зал, где красуется костяк синего кита.

Привычно не обращая внимания на пояснительные надписи, Василий прошёлся вдоль муляжей и скелетов, свернул в следующий зал. Двадцать лет не был здесь, а ноги ведут сами, и каждый экспонат немедленно вспоминается и кажется едва ли не родным.

В прозрачной синеве поддельного аквариума, имитирующего морские глубины, неподвижно пикировали гигантские манты.

Сразу вспомнилось, как в детстве боялся этой витрины. Удивительное слово «вспомнилось». Человек — это память, но память живёт совершенно самостоятельно и от владельца отдельно. Захотелось памяти — вспомнилось что-то. А не захотелось — и бегает вместо человека суматошное не пойми что.

Зашёл в музей, и вдруг, ни с того, ни с сего, вспомнилось детство. Полно, было ли оно, если знание о вчерашнем дне отрезало как ножом, да и вместо всей остальной жизни зияет чернота? Однако вспомнилось и, значит, было, даже если не было ничего.

Он много раз приходил сюда… с родителями? неужто были такие?., или со школьной экскурсией… — это ещё что за чудо? — не помню. Не можешь вспомнить семьи, учёбы, первой любви, значит, не было их нигде и никогда. А Зоологический музей был, и гигантские скаты надвигались из мутной голубизны, исполненные жути и безмолвной угрозы. Наконец, они, в самом деле, выплыли из назначенного им объёма. Василий не знал, спасся он тогда или был изничтожен уродливой рыбиной, но сейчас отчётливо вспомнился не только детский страх, но и ощущение безысходности при виде ската, плывущего в метре над тротуаром.

Оживший страх едва не захлестнул сознание, но Василий упрямо тряхнул головой, не поддаваясь панике. Утро давно прошло, и раз мистические ужасы не вырвались на волю, то уже не вырвутся. Чучела мант не оживут.

И всё же что-то было не так. Инстинкт, выработанный забытыми годами, заставлял напряжённо всматриваться и вслушиваться, пытаясь понять, что неправильно в извечном спокойствии музея. И лишь потом Василий сообразил: нет старушек-смотрительниц, наблюдающих за тишиной и порядком. Непременная фигура, сидящая в уголочке, без неё музей перестаёт быть музеем и превращается в сборище предметов неясного, но зловещего предназначения.

Скучающая походка музейного посетителя немедленно обрела упругую осторожность следопыта.

Не надо было этого делать! Может быть, бабушка, пользуясь отсутствием посетителей, отошла попить чаю или в туалет пописать. Музейные бабушки тоже иногда писают. Но воспалённая психика принялась искать угрозу, и угроза явилась.

Ещё несколько шагов, и за очередной витриной он увидел хранительницу зала. Удивительно, как много крови может натечь из тщедушного тела. Женщина лежала ничком, лица её не было видно и не видно раны. Случиться могло что угодно: старушка могла поскользнуться и расшибить голову об острый угол, могла умереть от обильного носового кровотечения, могла пасть жертвой одного из тех параноиков, что считают, будто выживут, если сами начнут убивать других. Последнее было всего вероятнее, эти типы искали себе жертв в местах тихих, где убийство не сразу будет обнаружено. Но Василию первым делом вспомнились экспозиции музея: оскаленный уссурийский тигр, белые медведи, седой полярный волк…

Время чудес и фантастических превращений давно миновало, раз они не прорвались в реальный мир и не затопили город с утра, то в полдень можно ожидать разве что атомной бомбардировки. Однако правила на то и существуют, чтобы их нарушать. Последнее относится не только к людям, но и к природе.

В глубине музейной анфилады что-то шевельнулось, и оттуда, мягко ступая, появился березовский мамонт. Живым он казался гораздо больше, нежели сидящим в своей яме.

Василий оглянулся, ища пути к отступлению, но за спиной, освободившись из голубого плена, плавно парили гигантские скаты.

Василий судорожно вскрикнул и побежал.

А вот этого делать не следовало ни в коем случае.

Василий Серченко, сорока двух лет, инженер-технолог химического производства, бездетный, разведённый, с огнемётом в руках сидел в развалинах жилого дома и ждал очередной атаки. Кто нападает, так и не удалось выяснить, враг двигался настолько стремительно, что его не удавалось рассмотреть. Единственное спасение — бить на упреждение, поливая огнём или свинцом всё впереди себя.

Чертовщина выплеснулась на город разом, из подворотен, канализационных люков, помоек. У людей тоже откуда-то обнаружилась прорва оружия, и началось самое безобразное месило-во. Стрельба, крики, яростный визг тварей. И ожившее чучело манты, невредимо плывущее сквозь огненный ад.

Атака задерживалась. Возможно, твари накапливали силы для нового рывка, а быть может, попросту исчезли, возвратившись в небытие, что отрыгнуло их. Последнее было так хорошо, что просто не верилось.

На всякий случай, Василий начал отходить. Нечего дразнить судьбу и геройствовать на пустом месте. Пересёк улицу, нырнул в парадную уцелевшего дома. Кодовый замок был кем-то выжжен ещё до него, так что ничего вышибать не пришлось. Квартиры второго этажа зияли проёмами выбитых дверей. Видимо, здешние обитатели надеялись пересидеть выходной день дома, но кто-то или что-то не позволил им это. Трупов видно не было, и это уже хорошо. До смерти надоел вид смерти.

В квартире, выбранной наугад, царил разгром. Распоротый диван, бельё и одежда, раскиданные по полу. Сервант с разнокалиберным хрусталём, в который запустили чем-то тяжёлым. А на кухне всё в порядке; не считать же признаком разгрома немытую посуду, сваленную в раковину.

Василий открыл холодильник, достал кастрюлю, в которой обнаружился борщ. Сразу засосало под ложечкой. Круассаны он похитил в девять, а сейчас уже не меньше пяти. День отдыха перевалил за середину.

Тремя пальцами Василий выволок из борща кусок грудинки, впился в него зубами. Вот так же его почти тёзка жрал ночью мясо из борща. Как странно: раз известно и хорошо знакомо имя Васисуалия Лоханкина, следовательно, бывали такие дни, когда можно было спокойно читать книги или заниматься ещё чем-то, не имеющем отношения к инстинкту самосохранения. Ситуация непредставимая, однако в жизни всегда есть место фантастике, надо только верить и ждать.

Шестое чувство, которое по праву должно называться первым, прервало обеденные мысли, подсказав, что в пустой квартире есть ещё кто-то, кроме самого Василия. Вряд ли это собака, та давно бы выскочила облаять незваного гостя. Возможно, в доме забыт котёнок или хомячок в клетке. Но в любом случае, нужно проверить комнаты и узнать, что потревожило мирный обед.