Очерки поповщины - Павел Мельников-Печерский

Получив такие сведения об Анфиме, святейший синод поручил киевскому митрополиту Тимофею войти в непосредственные сношения с молдавским митрополитом и самым энергическим образом требовать от него, чтоб он прекратил возникшее в его епархии незаконное и ложное раскольническое архиерейство. За болезнью митрополита Тимофея, киевская консистория писала об этом в июле 1757 года к Иакову молдавскому, но был ли какой ответ от него, из дела не видно.

Положение Анфима было самое неприятное; оно было несравненно хуже, чем положение Афиногена перед обращением его в католическую веру. С одной стороны, отыскивает его русское правительство, с другой — люди ясского митрополита ищут, чтоб обрить и отправить в соляные копи, с третьей — некрасовцы, самые сильные теперь враги его, стерегут Анфима и во все места, где живут казаки, пишут, что если где появится «еретик Анфим», тотчас же его «в куль да в воду». Находясь в таком положении, он не смел никуда выглянуть из Ветрянки, где еще были у него немногие приверженцы. Но и эти отстали, когда получено было послание от ветковских отцов, в котором они уверяли своих одноверцев, что Анфим сущий обманщик и никогда в архиереи законным образом посвящен не был, что он даже и в иеромонахи-то никогда посвящен не был и сказался священником ложно. Анфим, видя, что и в Ветрянке от него отступаются, бросился в Чобурчи, но здесь ожидала его подготовленная некрасовцами беда. Войт слободы Чобурчей, Назар Алексеев, получив от некрасовцев требование утопить Анфима за то, что он, будучи у них, «много пакости учинил», давно поджидал несчастного лжеепископа. Как только он появился в Чобурчах, Назар Алексеев собрал «круг» на мосту через реку Днестр и объявил вины Анфима и требование некрасовцев. «В куль да в воду!» — закричали слобожане. Молодые схватили Анфима, связали ему руки и ноги, к шее привязали чувал и бросили с мосту в Днестр.[172]

Так кончил жизнь свою Анфим, сначала пользовавшийся громадным авторитетом у старообрядцев, а потом ненавидимый ими и пустившийся в доносы к православным митрополитам и патриарху на своих одноверцев, которых считал своею паствой. Не сохранилось о нем доброй памяти ни в одной раскольнической общине. Остались верными ему только — игуменья Елизавета, дьякониссы с малолетними детьми, да два попа: Матвей и Иосиф Буркины. Эта обедневшая семья несчастного лжеепископа не могла оставаться в Ветрянке: там все смеялись над ними, и нельзя было поручиться, чтоб участь Анфима не постигла рано или поздно и его приверженцев. Собрав остатки расхищенного имения, они уехали в ветковские пределы и жили там в Боровицах.[173] Раскаялась ли Елизавета в том, что растеряла все свое богатство на Анфима, и долго ли горевали хорошенькие дьякониссы по своем милом архиепископе, — не знаем.

VII. ИСКАНИЕ АРХИЕРЕЙСТВА В КОНЦЕ XVIII СТОЛЕТИЯ

Соблазн, произведенный между старообрядцами в пятидесятых годах прошлого столетия лжеепископами Афиногеном и Анфимом, не охладил ревнителей «древляго благочестия» в искании архиерейства. Они по-прежнему собирались на соборы, по-прежнему толковали о необходимости иметь своего епископа и по-прежнему пытались добыть его. Иван Алексеев говорит, что в 1755 году, то есть когда Анфим еще был в чести у некрасовцев и принимал сан «архиепископа всего православия», ветковские и гомельские жители, вместе с старообрядцами стародубских слобод, после долгих рассуждений о необходимости иметь епископа для поставления попов и освящения мира и антиминсов, решились подать просьбу о том, чтобы великороссийские архипастыри рукоположили им выборного от них человека.[174] Алексеев не знает, чем кончилось это дело, что отвечали на челобитную старообрядцев. Мы тоже не знаем, ибо не встретили в архивных делах упоминания об этой просьбе. Без сомнения, старообрядцам было отказано в их ходатайстве. Не такое было время.

С кончиною императрицы Елизаветы Петровны настали новые, лучшие для старообрядцев времена. Ее преемник, Петр III, тотчас по вступлении на престол издал относительно старообрядцев такое узаконение: «никакого в содержании закона, по их обыкновению, возбранения не чинить, ибо во всероссийской его императорского величества империи и иноверцы, яко магометане и идолопоклонники, состоят, а те раскольники-христиане, точию во едином застарелом суеверии и упрямстве состоят, что отвращать должно не принуждением и огорчением их, от котораго они, бегая за границу, в том же состоянии множественным числом проживают безполезно, и для того его императорское величество высочайше указать соизволил, о том сочиня сенату обстоятельное учреждение предложить к высочайшей апробации».[175] Это было первое доброе слово, сказанное о раскольниках с самого начала раскола. Кратковременность царствования Петра III была причиной, что этот государь не успел докончить задуманного им дела. При Екатерине II последовал целый ряд узаконений, отменявших прежние крутые петровские меры против раскольников и постепенно расширявших их гражданские права. Зарубежным старообрядцам объявлено было прощение за их бегство из отечества, они вызваны были в Россию, им отведены были для поселения плодородные и обширные земли в Сибири и в нынешней Самарской губернии. При этом было предписано местным начальствам, чтобы «возвращавшимся из-за границы старообрядцам и следовавшим в места избранных ими поселений не только в пути ни малейшаго задержания не было, но до определенных к населению их мест свободно пропускаемы и квартиры им везде беспрепятственно даваемы были, равно ж и по прибытии в определенные места, в поселении ни от кого никакого препятствия чинимо не было б, и не отбирая и не требуя из их имений ничего, оказаны были им при том новом поселении все удобовозможныя вспоможения».[176] Вслед затем раскольническая контора, ведавшая дотоле дела старообрядцев, была уничтожена, и они были подчинены общим присутственным местам. В указе Екатерины 14 декабря 1762 года зарубежные раскольники призывались в Россию вместе с иноземцами (колонисты). Замечательно, что самые земли тем и другим были отведены в одних и тех же местах: в саратовском Заволжье, а потом в Новороссийском крае. Число выселившихся из польских владений старообрядцев было значительно, ибо, вызывая их в отечество, правительство, кроме всепрощения, кроме разрешения носить бороду и ходить не в указанном платье с желтым козырем, освобождало их на шесть лет от всяких пошлин и податей и предоставляло им избирать род жизни по их желанию: или записываться за прежними помещиками, или поступать в государственные крестьяне и в купечество (то есть городское сословие) по собственному их желанию, «а против желания, прибавлено было в указе, никто инако приневолен быть иметь».[177] Вскоре затем последовали новые узаконения, имевшие целью уже прямо успокоение умов старообрядцев посредством возвращения им гражданских прав, которых со времен Петра I и даже ранее они были лишены. Сюда относятся: указы 1764 и 1782 об уничтожении двойного оклада, который платили они в силу постановлений Петра I, 1769 года о даровании им права судебного свидетельства и 1785 г. о дозволении им вступать в общественные должности. Самым важным последствием всех этих узаконений было водворение старообрядцев в городах, на что до тех пор права их были значительно стеснены. Старообрядцы вообще и прежде были и теперь остались плохими хлебопашцами; в их общинах всегда преимущественно развивались промышленная и торговая деятельность. Но в купечество, то есть в городское сословие, старообрядцам, принадлежавшим к сельским обществам, до указа 1764 года приписываться было почти невозможно; теперь они поселились в городах, преимущественно в больших, и в обеих столицах. Быстро развились в их руках капиталы, что следует отнести вообще к отличающей их домовитости и бережливости, а в особенности к внутренней связи, скрепляющей их общества, в которых взаимное вспомоществование составляет едва ли не главнейшую основу. Достоверно известно, что в конце XVIII и в начале XIX столетия значительная часть русских капиталов оказалась у старообрядцев, принадлежавших к городским сословиям.

Вследствие сказанного, центры старообрядческих обществ изменились; старые упали, возвысились дотоле незначительные, возникли новые. Ветка снова была опустошена. Так как тамошние жители не послушались пригласительного указа Елизаветы и притом производили разбои как в польских владениях, так и, переходя границу, в пределах империи, то в 1764 году послан был генерал-майор Маслов с войском, который разорил слободу и 20 тысяч старообрядцев вывел в Россию. Их водворили в Сибири. Зато возвысились стародубские слободы, снова возникли и усилились опустошенные сначала Питиримом, а потом переселениями старообрядцев за границу[178] скиты керженские и чернораменские, явились большие, богатые деньгами и попами монастыри на Иргизе, сделавшиеся в конце XVIII столетия митрополией поповщины.