Без права на слабость - Яна Лари

скалится флуоресцентный череп. На часах полтретьего ночи, а Тимура всё нет. Не самая приятная ситуация. Наливка Анжелы оказалась крепкой, парни кое-как подоили встревоженную таким вниманием козу, разлили большую часть молока, едва не опрокинули ведро с помоями и немного пошатываясь, вышли со двора. Почему-то я уверенна, они непременно должны нарваться на приключения. В этом никакой логики – Беда большой мальчик – но меня всю колотит от волнения. Отвратительное чувство.

Без понятия, что дёрнуло меня выйти именно в эту минуту. Зачем вообще было выходить? Однако, открыв входную дверь, сталкиваюсь нос к носу с виновником своих тревог. Целым и невредимым.

– О, детка! – расцветает Тимур странной улыбкой до ушей. Пытается меня обнять, неуклюже как-то и едва не заваливается набок. От него так разит алкоголем, что непонятно как он вообще добрался до дома. Приходится позволить ему на себе повиснуть. Тяжело, неудобно, а ноги подкашивает совсем другое, что-то сродни облегчению. Теперь всё в порядке. Он цел, это главное. – Я весь день не жрал. Накормишь?

– Ну пойдём, пьянь, – мои руки крепко обвивают напряжённую спину под влажной курткой. На улице моросит и, несмотря на тепло, исходящее от поджарых мышц, он весь дрожит.

Стараясь производить поменьше шума, помогаю Тимуру подняться наверх. На кухню тащить его в таком состоянии небезопасно. Не нужно, чтобы Анжела видела сына таким.

– Беданов, осторожно, тут ступенька. Ещё одна… тише, дружок,  без фанатизма. Ты нас убьёшь.

Криво, косо, периодически приваливаясь к стене и всерьёз рискуя разбить себе головы, мы всё-таки достигаем двери на мансарду.

– Лерка, мне больно, – стонет он, когда я, найдя в темноте кровать, пытаюсь уложить на неё непослушное тело. Беда норовит утащить меня за собой, отчаянно стискивая в душных объятиях. – Кишки сводит…

Чертыхнувшись, с трудом возвращаю нас в сидячее положение и шарю по тумбочке в поисках какой-нибудь посуды, испугавшись, что это выпитое просится назад, но Тимур упрямо отпихивает протянутую вазу.

– Блин… До чего же хреново, – глухо выдыхает он мне в щёку, царапая кожу потрескавшимися губами. Тисками сжимает мои плечи, вжимает в себя, будто хочет раздавить, оглушить грохотом своего сердца, расплавить поднимающимся от тела жаром. Рядом с ним душе внутри тесно, она словно рвётся прочь от переизбытка самых разных чувств. От старой обиды до острой как бритва, болезненной симпатии. От злости до сострадания. – Так страшно, Лерка…

– Чего ты боишься? – шепчу, чувствуя, как из-под закрытых век катятся слёзы и смешиваются с каплями дождя на его скулах.

– Привязаться ещё раз… Оттолкни меня, Лера. Отпусти.

Закусив губу, слушаю наше тяжёлое дыхание. Речь явно о чём-то большем, чем расправа над пернатым другом, тот лишь стал катализатором. Я не знаю, как поступить правильно – я ведь не держу. Что можно ответить, если сама не соображу, что происходит с нами… между нами. Я не нахожу правильных, нужных слов. Верить ему страшно, ненавидеть не получается, а избегать нет ни сил ни желания.

– Полежи здесь тихо, я сбегаю на кухню, принесу бутерброды. Хорошо?

Ответа не следует. Тимур вырубился так же внезапно как появился в дверях дома.

Осторожно подаюсь вперёд, так чтоб его голова с моего плеча скользнула на подушку. Потом я накрою его пледом и тихо уйду, а пока вволю глажу влажные волосы, подрагивающие веки, густые брови, виски.

Кто б меня отпустил…

Останься

beda:

Когда что-то случается с нами в первый раз, будь то любовь или предательство, неважно помним мы или пытаемся забыть, исходный опыт уже наложил свой отпечаток на восприятие всего что будет после. Общество называет это становлением личности. Я – проклятьем.

Никакие единоборства или молитвы не спасут от удара в спину, потому что мы совершенно беззащитны перед теми, кого впускаем в своё сердце. При таком паршивом раскладе проще оставаться одиночкой. Уж лучше я как тот кот, который потратил восемь из девяти жизней – буду сам по себе. Без риска доверить свою единственную жизнь не тому или вручить своё сердце не той. Другими словами – без права на слабость.

Lera:

Бла бла бла…

Вся твоя теория разбивается об одну банальную истину – мы не можем выбирать, кого нам любить. И тем более не в силах отключить эту функцию.

beda:

Чушь.

Lera:

А вот и нет!

beda:

Упрямая?) Хм-м… никогда не мог устоять перед вызовом. Может, продолжим наше общение в личке?

За окном бледно серыми красками брезжит рассвет. Я с дотошностью сыщика штудирую нашу с Тимуром переписку, неоднократно перечитываю каждый абзац, и не устаю поражаться своей слепой наивности. Ведь даже заманивая меня в ловушку, он оставался предельно откровенным. Да, накинул пару лишних лет, зачем-то бессовестно приукрасил достаток, но в главном сохранил себе верность – хоть трезвым, хоть в дымину пьяным Беда всеми силами бежит от привязанностей. На что я надеялась, соглашаясь на свидание?

Нет, умом я точно не думала – с ним это не прокатывает. Когда вмешиваются эмоции сложно сохранять непредвзятость. Сначала то было любопытство, благодарность, интерес, симпатия. Затем страх, стыд, обида… нежность. Переживания сменяются так быстро, что я перехожу к новому не успев распробовать начинку от предыдущего. Вот если б узнать его получше, мы могли бы попробовать помочь друг другу…

Но, к сожалению, до истоков такого поведения мне докопаться не удалось. Сплошные рассуждения, ни излияний, ни имён. Даже персона его бывшей девушки упоминается так обтекаемо, что возникают серьёзные сомнения в реальности её существования.

Может оно и к лучшему: нет отношений – нет проблем. Что-то в этом определённо есть. Ну да ладно, нехорошо ломиться в закрытые двери. Во всяком случае, стоит хотя бы сделать перерыв и, к примеру, поспать оставшиеся до подъёма пару часов.

* * *

Мне снова шестнадцать. Я сижу за столом на кухне и пытаюсь не уснуть, читая заданный на завтра отрывок из Онегина:

Дай окроплю святой водою,

Ты вся горишь… – «Я не больна:

Я… знаешь, няня… влюблена».

– Дитя моё, господь с тобою! –

И няня девушку с мольбой

Крестила дряхлою рукой.

Господи, какой бред! Такое впечатление, будто у этой инфантильной Татьяны совсем нет других интересов кроме стенаний о своих высоких чувствах. Неудивительно, что Онегин смылся в закат. Вот мне Женька Морозов ещё с первого класса нравится. И что с того? Я вспоминаю о нём только когда вижу.

Неожиданно дверь открывается, и мои мучения прерывает промокший до нитки отец. Снова