Завещание Петра - Велиханов Никита

Когда Свитальская выбилась, наконец, из сил и хищное выражение на её красивом лице сменилось непередаваемым сытым и слегка отрешенным довольством, она сказала усталому капитану торжествующе:

— Будешь меня помнить! — И тут же, совершенно без всякой агрессии, уже совсем по-женски, грустно добавила: — И я тебя тоже...

Настало мгновение, когда можно было подержать в руках эту — ох, не первую и, дай Бог, не последнюю в его жизни —женщину и, быть может, в тысячный раз удивиться, до чего же складно, разумно и красиво в ней все Мама-Природа устроила. Вот так. Однако ж пора и работать. Служба —черт её дери... Таким грязным делом занимаемся, что благословения Господнего ждать не приходится. Упросить бы Его хотя бы о прощении.

Оренбург. 8 апреля 1999 года. 8,11.

— Аня, тебе нужно поехать в Москву. Поедешь вместе с доктором, —сказал майор и, метнув в Ларькина убийственный взгляд, прибавил: — Слушайся его во всем.

...Едва «жигуль» выехал за город, Борисов приказал Виталию и Ане пригнуться и лечь на пол машины. Ларькина для этого предварительно разместили на заднем сиденье —на переднем он просто не смог бы съежиться до такой степени, чтобы этакого геркулеса стало не видно. Аня, сидевшая рядом с майором, справилась с задачей легко — просто поджав ноги.

— Если они будут нас пасти так же плотно, как в городе, придется тебе под Новосергиевкой пересесть за руль, а меня высадишь на шоссе. Покажу им кузькину мать. А вы —ну, в общем, как договаривались...

Майор гнал машину так, что не оставлял возможному «хвосту» шанса мотивированно их обойти. Но если за ними и следили, то издалека. Издалека же было мало шансов заметить, как Борисов высадил Виталия и Аню в лесопосадке на окраине Новосергиевки. Майор только чуть притормозил, чтобы Ларькин успел выскочить и выдернуть из машины Аню, потом дал газ и на выезде из лесополосы уже мчался с прежней скоростью.

Виталий и Аня выбрались на укатанную проселочную дорогу и побежали по направлению к станции. Лесополоса состояла из нескольких рядов высоких деревьев, стволы и ветви которых неплохо скрывали их даже в это время года. Полоса шла здесь поперек дороги, была насажена ещё при Сталине и служила для защиты полей от налетающих из пустыни пылевых бурь. От неё до станции было около получаса быстрой ходьбы — как раз к приходу новосибирского поезда. Новосергиевская — станция небольшая, стоянка поезда здесь очень короткая, взять билет вряд ли успеешь... Бывает. До Самары можно попроситься и без билета.

Первая проводница, к которой Ларькин попросился в вагон, не соглашалась ни в какую, но вторую удалось уговорить. Вагон плацкартный, все на виду, в тесноте, да не в обиде. Будем постель брать? Конечно, будем, девушке надо поспать. Да нет, не жена —невеста... К родителям едем, в Самару. Едем, самое главное —едем. Передвигаемся.

Остановок почти нет. Разве что Кинель...

Маленькая станция, чем-то похожая на остановку московского метро —больше всего тем, что перрон и вокзал расположены посередине между двумя железнодорожными путями. Из-за двух отставших от поезда безбилетников никто шум поднимать не будет — может быть, пассажиры немного посудачат. Но этот инцидент даже не дойдет до ушей бригадира поезда — кто в этом заинтересован?

Теперь нужно было дождаться следующего поезда и опять-таки сесть на него зайцами. Положимся на наше обаяние и на то, что рубли пока ещё в ходу в этой великой железнодорожной державе. Могло пригодиться и имевшееся у Ларькина удостоверение на имя Сергея Тимофеевича Грибова, майора транспортной милиции.

Москва. 8 апреля 1999 года. 4.02.

Получив в среду приказ выехать в Оренбург, Ренат с вечера приготовил машину и снаряжение. Он отправился в путь рано утром, когда движение на улицах столицы было ещё не таким оживленным. Ренат рассчитал время так, чтобы проехать по освещенным московским магистралям затемно. Когда рассвело и за легкой облачной завесой на востоке стало угадываться солнце, город был уже позади, за спиной были и пригороды, старый «жигулёнок» с новым и ухоженным двигателем мчался по скоростному шоссе в сторону Рязани. Прапорщик относился к той категории людей, которые «думают руками», он не умел и не любил рассуждать об отвлеченных понятиях, но приборы и механизмы слушались его беспрекословно, как будто отвечая на его неизменно любовное и заботливое отношение. Нехитрый автопарк ГРАСа, состоявший из казенных «Жигулей» и его личной допотопной огромной «Победы», откопанной на какой-то свалке и отремонтированной, Ренат содержал в идеальном состоянии. Громоздкую «Победу» он любил, как игрушку. Она была у него такой же слабостью, как у Большакова бритва. Но когда Ахмеров спросил у старшего лейтенанта, на какой машине ехать в Оренбург, убийственный взгляд Ильи был ему ответом и объяснил все. А жаль, у «Победы» были свои преимущества.

В девятом часу утра Ренат позавтракал в придорожной столовой на окраине Рязани и немного отдохнул. Рукам и глазам нужен был перерыв, бросок предстоял нешуточный, даже для такого водителя, как он. Всякий раз в таких случаях Ренат вспоминал Штирлица, который мог спать в машине ровно двадцать минут, и завидовал — вот бы так научиться. Экспериментировать и рисковать, как всегда, не хотелось, поэтому Ренат не спал, а просто сидел в машине, расслабившись и негромко напевая татарские народные песенки. Не допев вторую песню, он почувствовал, что готов к предстоящему автопробегу, и выехал на шоссе, постепенно набирая скорость. Замелькали столбы, перелески, деревеньки, сугробы, подтаявшие вдоль дороги и сахарно-белые далеко в полях... Обедал он уже в Пензе.

Короткий отдых, заправка и дальше на юго-запад, в Сызрань. Там Ренат почти не стал задерживаться, торопясь к промежуточной цели своего путешествия. Он свернул в сторону с трассы на местную, не такую ухоженную, дорогу в сторону Сенгилея. Грех было упустить такую возможность и не заехать на родину! Ахмеров вырос в небольшом сельце близ Сенгилея. Сюда вскоре после его рождения переехали из-под Самары и жили здесь по сию пору его родители. Маршрут и особенно назначенное Борисовым время встречи были неудобными —что называется, ни два, ни полтора. Если выезжать утром, переночевав в родительском доме только одну ночь, нужно было подыскивать себе ночлег, а машине стоянку где-нибудь в Оренбурге и уже там дожидаться условленной субботы... Оставшись здесь на вторую ночь, Ренат должен был выехать рано утром и гнать машину непрерывно часов восемь по плохой дороге, чтобы успеть к назначенному часу. Что предпочесть, прапорщик до сих пор не решил, но чем ближе подъезжал к дому, тем сильнее чувствовал, как душа его склоняется ко второй альтернативе. После хорошего отдыха и дорога легкой покажется, а стареньких родителей он уже полгода не видал...

Сейчас он подгонит машину к огромным воротам родительского дома, посигналит и выйдет поздороваться с отцом. «Исянмесез! Сялам! Сез ничек яшисез? Ряхмят, ургача. Нинди яналыклар бар? Яналыклар юк...» Слова все известны были наперед, ничего нового, всё по-старому, вот и хорошо, чего ещё желать? Пусть все будет по-старому, когда возвращаешься в родной дом. Уже почти совсем стемнело, когда он подогнал «жигулёнок» к огромным воротам, приветственно посигналил и сам побежал открывать засов.

Гораздо позже прапорщик Ахмеров узнал, внимание какого количества людей он к себе привлекал, больше суток проторчав в родном селе. Его задержка со стороны очень напоминала ожидание назначенной встречи. Впоследствии она стоила ему и Борисову изрядного количества потрепанных нервов, но именно это самовольное решение было лучшим экспромтом Рената и его самым большим вкладом в данную операцию.

Сызрань. 9 апреля 1999 года.

Ларькин и Аня сошли с товарного поезда в Сызрани. Позади была утомительная поездка на грохочущем тепловозе, который вёз состав из Уфы и объезжал Самару с юга. Ларькину довольно легко удалось договориться-с машинистами. Ехать, правда, пришлось без особых удобств — кабина старенького тепловоза была рассчитана на двух человек, и если в неё забирались трое, не говоря уже о четырех, становилось тесно. Начинали запотевать даже стекла кабины —система кондиционирования воздуха не справлялась с избыточной влагой. Помощник машиниста, протиравший время от времени окна специально припасенной для таких случаев тряпочкой, шутливо сказал Ларькину: