Прекрасная изменница - Барбара Смит

– Говори быстрее, уже поздно. Не собираюсь терпеть твое присутствие дольше, чем это необходимо.

– Да, – задумчиво согласился Грант. – Действительно поздно. Ты почти весь день провела в магазинах, так что наверняка устала.

Он неожиданно протянул руку и, бережно взяв Софи за щиколотку, поставил ногу к себе на колено, ловко снял черный башмачок и, сжав ладонями маленькую ступню в шелковом чулке, принялся нежно растирать.

Массаж доставил ни с чем не сравнимое наслаждение – настолько острое, что Софи почти забыла о его неуместности и непристойности. Опомнившись, она попыталась вырваться из цепких рук.

– Прекрати немедленно!

– Но тебе всегда нравилось, когда я массировал ступни. Вспомни, как мы однажды всю ночь танцевали. – Он медленно провел пальцем по изгибу стопы. – А потом сидели в саду, и я вот так тебя ласкал: снимал усталость и успокаивал зуд.

– Сейчас мы не танцевали. К тому же ты давно уже не мой кавалер. – Она высвободила ногу и опустила на пол, но Грант преспокойно поднял другую и с прежней невозмутимостью снял второй башмачок.

– Сиди спокойно, – приказал он. – Будешь дергаться, достойного массажа не получится.

– Ничего достойного нет, Грант. Тем более что я не в состоянии вести серьезную беседу, пока моя нога остается в твоих руках.

– Я тоже, – с улыбкой согласился Грант. – Поэтому пока можно поговорить о чем-нибудь не слишком серьезном – например о твоих ножках.

– О моих ножках?

– Да. У тебя чудесные ножки. Маленькие и изящные, как и вся ты. Особенно мне нравится, как поджимаются пальчики, когда я глажу вот здесь. – Он нежно потер стопу возле пальцев, вызвав ту самую реакцию, о которой только что сказал.

Как же хорошо он ее знал! Слишком хорошо. С каждым, движением сильных ладоней Софи чувствовала, как смягчается, тает, уступает. И в то же самое время рождалось и набирало силу иное напряжение. Да, искуситель медленно, но верно направлял энергию и волю совсем в другое, глубоко чувственное русло. Хотел соблазнить… а она жаждала соблазнения.

Окончательно смущенная и растерянная, Софи высвободила вторую ногу и поджала пальцы на мягком ковре.

– Хватит, – решительно заявила она. – Не собираюсь с тобой играть. Больше не уступлю.

– Понимаю.

Он выглядел спокойным и вполне уверенным в себе.

– Нет, не понимаешь, – продолжала настаивать Софи. – И до сих пор злишься из-за того, что десять лет назад тебе предпочли Роберта. Но исцелять уязвленную гордость я не намерена. Если ты проник в мою спальню с этой целью, то зря теряешь время.

Темные глаза слегка прищурились, словно Грант обдумывал и рассчитывал подробности какой-то замысловатой операции. Поставив локти на колени, он слегка наклонился.

– Да, я действительно мечтаю о тебе, Софи. Не стану отрицать. Но пришел сюда вовсе не за этим.

– Будь добр, изложи истинную цель своего прихода.

– Тема не настолько проста, чтобы с легкостью начать разговор.

– Ради всего святого, Грант. Или говори искренне, или уходи.

– Что ж, постараюсь быть не столько искренним, сколько прямым. – Проницательный взгляд не позволял ни на мгновение отвести глаза. – Дело в том, что до меня донесся неприятный и тревожный слух относительно Роберта. Будто бы в постели он собственной жене предпочитал мужчин.

Софи окаменела и оледенела. Искрящееся чувственное желание погибло под гнетом неожиданной и безжалостной истины. Она сидела молча, неподвижно, опасаясь, что рассыплется от малейшего движения. Итак, Грант все-таки узнал правду. Но как? Господи, как ему это удалось?

Очень просто: кто-то сказал. Кто-то раскрыл тайну, которую Роберт всеми силами прятал от мира. Но кто?

А может быть, хитрец всего лишь отважился на дерзкое, отчаянное предположение? Роберт был уверен, что никто ни о чем не догадывался. Но, возможно, наблюдательный друг когда-нибудь заметил неясный, смутный намек и вот теперь хочет убедиться или, напротив, получить опровержение.

Сохраняя внешнее спокойствие, Софи холодно рассмеялась.

– Не говори нелепостей. С каких это пор ты начал верить сплетням?

– Мне необходимо услышать правду. Если боишься осуждения, то, пожалуйста, поверь…

– Здесь нечего осуждать или не осуждать. Твой осведомитель ошибается. Ничего подобного не было. – Она поднялась. – Все, вопрос исчерпан. Уходи.

– Невозможно винить тебя за стремление скрыть правду, – мягко успокоил он Софи. – Больше того, желание защитить доброе имя супруга достойно восхищения. Должно быть, это очень нелегко.

Несмотря на теплое прикосновение, Софи била дрожь. Если бы Грант знал…

Он понятия не имел, сколько раз она безутешно рыдала в своей спальне, не сомневаясь, что вина лежит на ней и только на ней: окажись она искуснее, красивее, нежнее, возможно, удалось бы разбудить в муже желание. Роберт ложился с ней лишь во время беременности, но дальше теплых объятий не заходил, объясняя спокойствие опасениями навредить ребенку. Тогда нежность и понимание вызывали благодарность – ведь сердцу требовалось время, чтобы залечить раны. Но когда супруг не вернулся в спальню через несколько месяцев после рождения сына, она сама пришла к нему. Пришла, мечтая о мужских объятиях, нуждаясь в любви и страсти. Но увы, ее надежды не оправдались.

– Ты заблуждаешься. Роберт был прекрасным мужем и замечательным отцом. Я не позволю осквернять его память.

– А я и не собираюсь. И никогда не выдам его тайну. Не забывай, герцог был моим другом.

– Был ли? В таком случае почему ты ни разу ему не написал? Еще до того как ты уехал из Англии, Роберт просил у тебя прощения. Умолял понять, уговаривал сохранить дружбу. Но ты набросился на него с кулаками. А потом исчез. И за все десять лет не написал ему ни строчки.

Грант помрачнел.

– Я не мог ему писать, – признался он. – Не мог, пока ты оставалась его женой. Ты, единственная женщина, которую я страстно желал и продолжаю желать.

– Если я расскажу о Роберте правду, обещаешь уйти?

– Обещаю.

– Нарушаю данную мужу клятву, а потому должна быть уверена, что сказанное не покинет этих стен. Обещаешь?

– Обещаю.

Софи внимательно посмотрела Гранту в глаза и кивнула.

– Дошедший до тебя слух – правда. Роберт действительно имел особые потребности, которые мог удовлетворить только мужчина. Поначалу я этого не понимала. В первый год брака Роберт не давал повода подозревать, что ведет тайную жизнь. Казалось, супружество воодушевляет и вдохновляет его.

Камень на душе Гранта ощутимо потяжелел. Он готовился к суровой правде, подтверждавшей порок друга, а вовсе не к рассказам о страстных объятиях. Черт подери, оказывается, можно ревновать даже к мертвому. Прислонившись плечом к изогнутой спинке шезлонга, он взял себя в руки.