Место, где зимуют бабочки - Мэри Элис Монро

– Ошибаетесь. Есть. И вы тоже сильная и мужественная женщина. Вы прошли такой тяжкий курс реабилитации и не сломились. А это что-то да значит.

– Ах, пожалуйста, не надо меня хвалить, Сэм! Я этого терпеть не могу! И это вовсе не доблесть, достойная ликования…

Голос Марипосы предательски дрогнул. Последние слова она не произнесла, а он их почти угадал.

– Что, очередной приступ самобичевания?

И тут ее прорвало:

– Сэм! Много лет тому назад я сделала выбор. Заставила своих мать и дочь поверить в то, что меня больше нет. Я бросила своего ребенка. – Слезы брызнули из ее глаз. – Совсем еще малышку. Я совершила этот безумный шаг ради мужчины, которого сейчас даже не помню. Еще одно звено в бесконечной цепи совершенных мной глупостей. Он поманил меня перспективой новой, красивой жизни, обещал увезти подальше от этих шумных заводских цехов, забитых всякими станками. Но главное, он обещал увезти меня туда, где тепло. Я ненавижу холод.

– А все его обещания в итоге свелись к тому, что он подсадил вас на наркотики.

Сэм произнес слово «наркотики» столь обыденно, подобно тому как хирург, приступая к операции, просит подать ему скальпель, чтобы сделать первый надрез. И для нее это слово сразу отозвалось болью: надрез сделан. Она повернулась к Сэму и на секунду посмотрела ему в глаза. Они были похожи на два глубоких бездонных озера, и в них она не прочитала ни осуждения, ни порицания. Голая констатация факта, и все. Ей вдруг захотелось разозлить его и даже шокировать. Чтобы увидеть, как это непроницаемое лицо исказится в приступе отвращения. Да! Пусть бы он возненавидел ее! Она этого заслуживает.

– Вы правы. Наркотики были всегда. Куда ж я без них! – бросила она с вызовом. – И вереница все новых и новых мужчин в придачу. Каждый следующий гнусней предыдущего. Но мне было все нипочем, главное, чтобы я получила дозу. – Лицо Сэма было по-прежнему непроницаемо. Не человек, кремень… А ее вдруг накрыло волной раскаяния. – Я презираю себя за свое прошлое, – пробормотала она. – Какая женщина может пасть так низко?

– Зависимая женщина.

Марипоса закрыла лицо руками и всхлипнула:

– Мне так стыдно. Я не достойна даже попросить у них прощения – у мамы… у дочери….

– Марипоса! Все, за что вы себя корите, осталось далеко в прошлом. Отпустите же наконец от себя это прошлое! Перестаньте заниматься самоуничижением, прекратите казнить себя. Сейчас это непродуктивно. Вы должны жить настоящим. Учитесь жить сегодняшним днем.

– Не могу. Я постоянно думаю о том, что со мной было. И о том, почему же мама не позвонила Марии…

– Три недели тому назад вы были внутренне готовы к разговору со своей матерью. Так что случилось за эти три недели? Почему сегодня вы категорически отказываетесь ей позвонить?

– Потому что они не захотели общаться со мной.

– Вы не можете утверждать это наверняка.

– Тогда почему мама не перезвонила Марии?

– Не могу ответить со всей определенностью. Как вы верно заметили, я пока еще плохо знаю вашу мать. Но думаю, вы принесли в ее жизнь достаточно много горя. Вполне возможно, сейчас она переживает потрясение, пытается совладать с эмоциями. Ей нужно время, чтобы и самой свыкнуться, и подготовить к встрече с вами вашу дочь.

– Луз, – едва слышно выдохнула Марипоса. Слезы высохли сами собой. – Конечно, вы правы!

– Запаситесь терпением, Марипоса. Терпение и немного веры. Вы терпели целых шестнадцать лет. Так потерпите еще немного. Пару недель, и все. Поверьте мне. Скоро, очень скоро они дадут о себе знать.

Глава девятая

Жир в форме липидсодержащих протеинов не только обеспечивает данаид энергией, необходимой для совершения столь дальнего перелета протяженностью до трех тысяч миль, но он сохраняется в теле бабочки до следующей весны, когда данаиды возвращаются на север. По пути на юг бабочки время от времени делают остановки, чтобы подпитаться нектаром. Как правило, во время зимних перелетов бабочки-данаиды обычно набирают вес.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда утром четвертого дня путешествия Луз въехала в Сент-Луис и покатила по улицам города. Солнечные лучи сверкали и отражались всеми цветами радуги в окнах многочисленных небоскребов. Разумеется, она с восхищением заезжего провинциала полюбовалась знаменитой аркой Святого Луиса, которую еще называют Вратами на Запад. Но, как истинное дитя Среднего Запада, с наибольшим восторгом она пересекла мост через могучую и полноводную Миссисипи. И мельком невольно подумала: а нет ли в них с Офелией чего-то от Тома Сойера и Гека Финна – героев известного на весь мир Марка Твена. Ведь и они пустились в дорогу навстречу тому новому и неизвестному, что ожидает их в Канзас-Сити.

Ровное полотно автострады убаюкивало монотонностью движения. Накручивая милю за милей, Луз пыталась сообразить, когда и где она в последний раз нормально спала. Ночью, когда ее разбудила Офелия, она проспала не более четырех часов. И вот теперь более семи часов неутомимо крутит баранку. Правда, за последние три часа они сделали три остановки. Офелии нужно было пи-пи, а Луз тем временем подкрепила силы с помощью кофе и нескольких порций «Рэд бул». Но усталость одолевала.

Она опустила окно. Однако вместо прохлады салон машины заполнил теплый и влажный воздух. Офелия пересела на заднее сиденье, где можно было немного вытянуть ноги. Луз громко зевнула и в сотый раз пожалела, что в машине нет радио. Хоть немного отвлекало бы ее и помогало бы оставаться в тонусе. Она взглянула на сиденье рядом. Место Офелии заняла чихуа-хуа, вальяжно разлегшись на измятом атласном пальто хозяйки.

– Офелия, – не выдержала Луз. – Ты проснулась?

– Да.

– Прости. Это, наверное, потому, что я открыла окно. Я думала, там посвежее…

– Свежий воздух – всегда хорошо. Только здесь он какой-то вонючий.

Луз бросила в зеркало взгляд назад. Сиденье было завалено пустыми бутылками из-под воды, растрепанными журналами, упаковками от леденцов и фастфуда. А Офелия над чем-то там озабоченно колдовала, уложив у себя на коленях.

– Что это ты там делаешь?

Последовала короткая пауза.

– Я… готовлю тебе небольшой сюрприз.

– Что еще за сюрприз? Мне не надо сюрпризов.

– Пожалуйста, не волнуйся. Не понравится – вернешь все как было. Я для твоей бабушки стараюсь.

– Что? – Луз чуть не выпустила руль из рук.

– Да не бойся. Мне просто стало жаль твою бабушку. Ты везешь ее в такой простецкой коробке. Как-то не по-людски получается.

– Не понимаю… Ты про то, что я не заказала для нее красивую урну?

В салоне машины повисло неловкое молчание. Луз почувствовала, как краска ударила ей в лицо.

– Я специально не стала покупать дорогую урну в похоронном бюро, – пустилась она в оправдания. – И вовсе не из-за жадности. Я подумала, что это тетя Мария должна решить, как и в чем захоронить прах своей матери. Она и купит что-то для этого подходящее в Сан-Антонио. Не забывай, она же бабушке родная дочь. А на похоронах ее не было.

– Не приехать на похороны родной матери, – искренне ужаснулась Офелия. – Уму непостижимо!

– Ее вины в том нет. Я не смогла до нее дозвониться. Так что она ничего не знает. Наверное, переехала куда-то в другое место. Или сменился номер телефона.

– И ты не попыталась выяснить?

– Пыталась, – почти грубо ответила Луз. – Надеюсь, мы встретимся.

– Погоди! – воскликнула Офелия, помолчав. – То есть ты хочешь сказать, что едешь в Сан-Антонио без адреса своей тети?

– Без адреса.

– Лихо! Катишь к тетке, а она и не знает, что ты к ней едешь.

Луз неопределенно пожала плечами. Офелия разразилась потоком испанских слов. По ее возбужденным интонациям Луз поняла, что лучше ей и не знать, что думает о ней подруга. Но подруга не пожелала скрыть того, что она думает:

– Нет, ты точно чокнутая. Сумасшедшая!

– Я чокнутая, да? А что тебе известно о своей тетке, а?

– Во всяком случае, у меня есть номер ее телефона. И я даже уже позвонила ей пару раз. – Офелия замялась. – Правда, никто не ответил.

– Вот-вот, а туда же! – злорадно усмехнулась Луз. Как же они одиноки! Никому в этом мире нет до них дела… Она снова бросила взгляд в зеркало. Что там Офелия делает? Кажется, что-то творит с коробочкой. Какую-то тесемочку навязывает на нее, что ли?

– Так что ты там… мастеришь? – не удержалась она от очередного вопроса.

– Я тут подумала… – Офелия кашлянула. – Знаешь, в моей родной деревне мы все на День поминовения шли на местное кладбище и украшали могилы своих близких. Так выказывали им любовь и уважение. Сказать по правде, это мой самый любимый праздник в году. В Мексике в этот день повсюду в городах и деревнях устанавливаются цветочные лотки и там продают цветы мертвых, ярко-оранжевые бархатцы. Их еще у нас называют «цветками двадцати пяти лепестков». Это любимый цветок богини Шочикецаль, богини цветов. А еще бархатцы напоминают всем нам, что человеческая жизнь очень похожа на красивый цветок. Тоже быстро увядает.