Поводырь - 4 - Андрей Дай

Оставался отсиживающийся на дачах в пригороде губернской столице, Павлуша Фризель. И если царский порученец сможет укротить идиотизм майора Катанского, все мой бывший незаменимый заместитель оформит в лучшем виде.

Сколков не подкачал. Это мне на следующий же день Миша Карбышев сообщил. Теперь, после того, как приезжему генералу удалось прорваться через "шлагбаум" доктора Маткевича, ко мне смогли приходить и другие посетители. А секретарь так и вообще заявился с самого утра. Он ведь, пока я по губернии катался, в усадьбе жил. Так что бросить все дела и тащиться через полгорода ему не требовалось.

В общем, как выяснилось, царский порученец воспользовался моим советом и поговорил-таки с отставным жандармским поручиком. В талантах Карбышева докладывать все четко и по существу я не сомневался, так что уже через час Иван Григорьевич отправился на городскую станцию телеграфа, где и засел, пока не получил от Государя практически карт-бланш на любые действия в Томске. Больше того! Генерал-адъютанту было обещано, что подчиненные господина Мезенцева более не станут беспокоить ни, вдруг оказавшегося незаменимым специалистом, статского советника Фризеля, ни кого-то еще из весьма обширного списка подозреваемых в сепаратизме сибиряков.

Уже ночью Сколков вызвал к себе в номер гостиницы майора Катанского, и применив все очарование русского военно-командного языка, объяснил ошибочность излишней ретивости жандарма. Голос у боевого генерала был весьма... гм... зычный, а некоторые словосочетания оказались настолько, скажем так - неожиданными, что основное содержание разговора двух офицеров уже на следующий день стал достоянием общественности. А еще через сутки базарные кумушки уверяли, будто бы жандармский майор уже пакует вещички, чтоб отправиться продолжать опасную и трудную службу в какие-то неведомые дали. Направление движения Сколков указал совершенно точно, но конечную точку так и не назвал. Впрочем, народная фантазия, на основе опыта общения с высоким начальством, справилась и с этой непростой задачей. Временного исполняющего обязанности начальника губернского жандармского управления в городе никто не любил, но впечатление от мгновенного решения судьбы этого хорошо известного человека, вызвало у обывателей даже некоторую жалость к потерпевшему. Ну или, во всяком случае, его судьбе уж точно никто не завидовал.

После обеда, когда Миша как раз читал мне газеты, Павла Ивановича Фризеля навестил десяток столичных кавалеристов со штабс-капитаном во главе, который тактично, почти натурально смущаясь, если в речи проскальзывали неприличные слова, предложил председателю губернского правления немедленно вернуться к месту службы. Павлуша, который поначалу решил, что незнакомые всадники явились, дабы препроводить его в неуютную тюрьму, немедленно приободрился, сменил атласный халат на мундир, и отправился прямиком в мою усадьбу. В некую абстрактную высшую справедливость опытный чиновник давно уже не верил. Как и в то, что какой-то неведомый, явившийся аж из самого Санкт-Петербурга, благодетель вот так, просто, с бухты-барахты, решил все его проблемы. Потому - рассудил, что без моего участия тут точно не обошлось, а посему он просто обязан навестить раненого покровителя, дабы выразить свою благодарность.

Кроме того, Фризель вполне здраво рассудил, что раз я жив и нахожусь в Томске, дома, а не на какой-нибудь гауптвахте в Омске, значит этот визит никак его, государственного чиновника пятого класса, не скомпрометирует. А в случае, если моя счастливая звезда не погасла, вполне возможно, что вскоре все может вернуться. То есть - я вновь усядусь в губернаторское кресло, а Павел Иванович снова станет моей правой рукой в присутствии. Амбиции Павлуша имел скромные, человеком был спокойным и обстоятельным. Прекрасно понимающим, что систему не переделать - следующий чин он получит хотя бы уже по выслуге лет, но получить действительно высокую должность без протекции совершенно не реально. Если только не стать кому-то, обладающему связями, совершенно необходимым. Потому сразу после тихо мною ненавидимых вопросов о моем самочувствии, изъявления безмерного почтения и благодарности за участие в его судьбе, председатель правления немедленно поинтересовался дальнейшими инструкциями.

На его счастье, к тому времени я уже, опытным, конечно же, путем уже выяснил, что если пальцем немного подвинуть кожу над глазом вверх, к ране, то выговаривать слова получается достаточно четко и каждый звук не вызывает вспышку нестерпимой боли. Так что, совсем немного поднапрягшись, сумел, буквально в двух предложениях, обрисовать Паше его ближайшие задачи.

И все-таки, как же не вовремя он явился. Ну хоть бы еще пару минут в коридоре промедлил! Мысль же на самом пороге разума крутилась. Казалось, вот она уже. Сейчас, еще миг, и я схвачу ее за длинный вертлявый хвост... И сразу пойму, что именно, какая-такая высшая государственная необходимость гонит больного Николая в не слишком комфортабельную для чахоточных Сибирь.

- Миша, - позвал я Карбышева, когда Фризель раскланялся, и убыл организовывать торжественную встречу Его Императорского Высочества, Великого князя, государя цесаревича, Николая Александровича. - Прочти статью снова...

Передовица в "Русском Инвалиде" сообщала своим читателям об отправлении кортежа нового, высокородного наместника Западной Сибири, из Нижнего Новгорода в сторону Перми. С перечислением свиты, офицеров конвоя и командиров, отправляющихся с царевичем за Урал, подразделений. И вот в какой-то момент, когда Миша читал этот сухой, перенасыщенный титулами, чинами и должностями, список фамилий, что-то такое, похожее на хитрый хвост ускользнувшей мысли и появилось.

Карбышев послушно взялся сызнова продираться через титулования многочисленной свиты царевича, а я вдруг стал считать штаб-офицеров. Сначала - просто, потом, попросив секретаря читать только тех, кто занимает реальные командные должности, начальников военных частей и подразделений. Вот тут парню пришлось напрячь зрение. По неряшливости ли, или повинуясь какой-то извращенной логике, нужные мне господа оказались разбросанными по всей статье.

В итоге, у меня вышло, что вместе с новым наместником, в качестве войск, призванных обеспечить безопасность царевича, на восток двинулось полных четыре полка пехоты, полк кавалерии и, что совсем уж странно - четыре батареи пушек. И это не считая казаков собственно конвоя, отряда конных жандармов и оркестра. О прочих, причисленных к свите, офицерах я уж и не говорю.

Пусть, размышлял я, в каждом полку по пять батальонов. В каждом из которых - по пять рот. Даже если по скромному, в каждой роте по сто человек... Реально может оказаться, что и по двести, но пусть - по сто. Так считать проще. Итого - в регион едет более десяти тысяч солдат. Плюс штабы. Мама дорогая!

Первой мыслью была - где же их всех планируют разместить?! Омская крепость больше трех тысяч не вместит. Даже при условии, если всех узников гауптвахты выгонят на улицу. В Томске казармы губернского батальона в таком плачевном состоянии, что этим блестящим генералам и показывать стыдно, не то чтоб еще и предлагать разместить там солдат. Чаусский острог - по сути, просто пересыльная тюрьма. Бийская и Кузнецкая крепости практически в развалинах...

Да и зачем столько? Ну ладно, можно допустить, что тот, кому следует, все-таки поверил в готовящееся в наших краях восстание ссыльных поляков. Так местных казаков с городскими пехотными батальонами хватит, чтоб пол Китая завоевать, не то чтоб каких-то там бунтовщиков успокоить...

- Манифест, Миша, - дергая бровь, и пытаясь унять сорвавшееся в крещендо сердце, выкрикнул я. - Какие губернии входят?

Секретарь с полминуты рылся в пачке газетных листов, прежде чем выудить нужную и зачитать:

- Омский округ, Тобольская и Томская губернии, включая район Алтайского Горного округа, Акмолинская, Семипалатинская, Семиреченская и Сырьдарьинская области...

И тогда я засмеялся. Потому что разом все понял. Вычислил и догадался. И увидел мое место во всем этом муравейнике. Чуть ли не наяву увидел, с каким именно предложением придет ко мне кто-то из свитских Великого князя. Мог с высокой точностью предсказать, как именно будут дальше развиваться события в наших краях, и какие выгоды для моих сибиряков можно с этого получить.

- Мне нужны все, - заявил я. - Варешка в первую очередь. Но и всех остальных - тоже собери... И вызнай, наконец - что именно со мной. Что за ранение, и сколь долго я еще вынужден буду здесь валяться. Дел много... Некогда болеть...

Поболеть в свое удовольствие мне и не дали. С будущего же утра посетители - один за другим. Апанас поначалу еще пытался важных господ как-то образумить, усовестевить. Смешно было слушать, как под дверьми моей спальни простой, малограмотный белорус всерьез спорит с купцами и чиновниками, прямо-таки грудью защищая мой покой. Я наверное даже смеялся бы, если бы это не было так больно. Тем не менее, гостям я был даже рад. Поверьте, скучать в одиночестве, погрузившись в океан неприятных ощущений, гораздо хуже чем, даже отрывистыми фразами, но общаться с различными, весь день не иссякающими, ходоками.