Богатыри не мы. Устареллы - Майк Гелприн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остальные соседи остались дома – кто хлопотал по хозяйству, готовясь к долгим морозам, кто жил бирюком и не искал общества. Чай, не проводы Лешего, не пора ещё собираться всей громадой к осенней братине. Но и так неплохо повеселились. Попарились от души, нахлестались дубовыми вениками, умылись можжевеловой водицей, побултыхались в тазах. Ну и выпили, и закусили, куда ж без закуски-то? Щедрый Вениамин выкатил кадушку маринованных рыжиков. Пафнутьич, загодя пошуровав в печи, натомил горшок дивной перловки – зернышко к зернышку, как жемчуга, политые золотым маслицем. Афиногеныч разжился домашним хлебом и сладкими пряниками. У Федота с лета остались запасы сушеных ягод – вот и вышел густой кисель. Гордый Лелик приволок сыр в золотой бумаге, долго хвастался редким вкусом и чудным запахом, а как развернули – ба, сыр-то протух и как есть плесенью изошел. Только Бася, хищно поводя крысьим носом, отведала городское лакомство.
Настоечки после бани разгорячили кровь, у людов заблестели глазищи, залоснились физиономии. Упрямца Пафнутьича пришлось поупрашивать, без посулов и лести старичок за гармонь не брался. Но как взял, как пробежал корявыми пальцами по кнопкам:
Ох, ты, сукин сын, камаринский мужик,Задрал ножки та й на печке лежит.Лежит, лежит та й попорхивает,Правой ножкою подергивает…
Загудела славная банька, заскрипели полы, задрожали по стенкам веники – лихо, лихо отплясывал люд. По-городскому выкручивал ноги Лелик, богатырь Остывайло, подбоченясь, пошел вприсядку, обдерихи плыли лебедицами, скинув каждая лет по сто, даже Бася притопывала в углу. Счастливого Вениамина носило от одной стенки к другой – ради жаркого пляса он и собирал гостей, чтобы потопотать вволю, покружиться вьюном, покрутить развеселую обдериху, чмокнуть в морщинистую, пахнущую смолой щечку – ах, краса моя, краса!
Из-за бабы и вышла конфузия. Кокетка Матрена прилипла к Лелику как банный лист, рисовала восьмерки задом, подмигивала и облизывалась. Мрачный Остывайло глядел-глядел, а потом, не мудрствуя лукаво, врезал нахалу в ухо и дернул обдериху к себе. Лелик взвыл, словно мартовский кот, подпрыгнул, махнул ногой и хотел было заехать соседу в челюсть, но поскользнулся и шлепнулся на Федота. Тот спросонья куснул агрессора за что ближе лежало – и завертелась куча-мала. Бестолково маша руками, Вениамин сперва пытался утихомирить честную компанию, но вскоре чей-то кулак расквасил ему нос, а чья-то лапа наступила прямиком на мозоль. Банник рассвирепел. Угугукнул, выпучил глазищи, надулся, поднял разом все шайки с тазами и облил с потолка водицей несносных драчунов. Ох и визгу тут было, ох и шуму. Бранясь и отряхиваясь, гости похватали свои бебехи и разбрелись по домам. Лужи и мусор остались на долю Вениамина. Но и бутыль с драгоценной настойкой на княженике, янтарной на вид и осенне-терпкой на вкус, в суматохе оставили под скамьёй. Так что после приборки баннику нашлось чем залить обиду. Так разлакомился, что прикорнул на скамье, укрывшись вениками, а дверей-то не запер. И потерял свою шапочку, дурень сивобородый, проспал как есть.
Вспомнив про потерю, Вениамин тоненько завыл. Банник без шапки-невидимки что домовой без ухвата или леший без своих жабонят. И не купишь её, не попросишь, не сошьешь просто так. Чтобы выслужить шапку, молодому баннику надлежало не один год походить в подручных у старого. С вечера до утра носить воду, прибирать в бане, ворошить угли, собирать целебные травы и сушить их на чердаке, привечать добрых людов и гонять всякую нечисть. Ни сна, ни отдыха – хозяин знай себе дремлет на теплой печи, а работник трудится, не покладая лап. А огрызнешься, заворчишь – вдвое больше в подручных ходить придется. И ведь нужно ещё сговориться с десятком мышей, обменять на что-нибудь старые шкурки, подергать котов за усы, найти в лесу сброшенные змеиные кожи, подыскать доброго скорняка, чтобы скроил и сшил шапочку… И лишь потом можно присматривать свою баньку, заселяться, вести хозяйство.
А без шапки никуда. Невместно Нижнему люду человекам на глаза попадаться, позорно это и против закона. День пошуршишь, два по углам попрячешься, на третий опять углядят. Уходить придется. А кому банник без бани нужен? Так и одичать недолго, котом стать, как Федот Титыч, псиной или кролем, а то и вовсе жабой противной. Ой, беда моя беда, отворились ворота…
– Ишь, разнюнился, сосед, – вредный Пафнутьич был тут как тут, не иначе, наведался в гости к бочке с капустой. – Вижу, несчастье у тебя приключилось. Признавайся, кому насолил, что у тебя шапку сперли?
Вой прекратился. В задумчивости Вениамин поскреб в затылке, потом осклабился. Если вещицу украли, значит, можно её и вернуть. Выменять на что-нибудь нужное, выкупить, а то и взять за грудки вора да встряхнуть хорошенько – отдавай мою шапку, свиной вымесок, козолуп межеумный, мухоблуд культяпый, пехтюк никчемный…
– На себя оглянись, басалай касимовский! Ему дело говоришь, а он браниться…
– Прости раззяву, Кондрат Пафнутьич, задумался я, – в пояс поклонился банник. – Поучи уму-разуму, как вора изыскать и пропажу вернуть на место.
– Давай помаракуем, Веник, кому и зачем понадобиться могла твоя шапчонка?
Пропустив «Веника» мимо ушей, банник задумался, потом пожал плечами:
– Да кому она кроме меня нужна? Крысе или там кошке велика будет, да и не уразумеет зверьё. У банников да обдерих свои есть. У домовых подпояски-невидимки, им шапка и вовсе ни к чему.
– Эх, наивный ты, паря… потому и спросил тебя. Кому насолил, с кем поцапался, кому твоя шапка спать не давала?
У Вениамина заныли виски. Врагов в Коськово у него отродясь не водилось, ссориться он ни с кем не ссорился, обдерих не обижал и мелким дворовым людом не брезговал. Кто бы мог на него разозлиться, да так, чтобы шапку единственную отнять?
– Тссс! – шепнул Пафнутьич и указал глазами на дверь. По лестнице вниз спускались чьи-то неспешные тяжелые ноги, ступеньки скрипели под грузом. – Встретимся в сарае.
Домовой дернул подпояску и исчез из виду. Вздохнув, Вениамин кувырнулся через голову и упал на четыре лапы.
Дед заметил гостя не сразу – сперва унял одышку, набрал капусты в ведерко, проверил горшки со сметаной и маслом. И только потом обратил внимание на пушистый хвост, показавшийся из-за бочки. Не то чтобы Дед не любил котов, но порядок уважал и к ворью относился сурово:
– Брысь отсюда!
Полосатый котище, бывший Вениамином, неуклюже полез вверх по лестнице. Баннику редко доводилось обращаться, в людьем теле он чувствовал себя увереннее, а четыре лапы норовили разъехаться и зацепиться за что ни попадя. И цвета потускнели. А запахи, наоборот, стали намного ярче. Вот пробежал Сашок в вонючих новых кроссовках, вот прошлепал ябедник Ванька – что-то он зачастил в баню, вот прошлась Ольга, припахивая несвежей щукой, вот ковырял землю драчливый черный петух, вот прокралась по двору молоденькая рыжая кошечка – мммм, прелесть. А вот здесь была мышь. Вкусная, жирная, сочная, хрустящая на зубах молодая мышь – ишь, скребется у бревен, не чует котовий запах, глазком блеснула, почти высунулась. Пышный хвост задрожал, подметая сухую траву, спина напряглась, клыки клацнули… «Ты что, сдурел, Вениамин?!» И вправду сдурел. Банник представил, как он глотает сырую мышь, и его чуть не стошнило.
В сарае пахло сеном, пылью и прелью. Когда-то здесь был овин, сушили снопы и хранили зерно. Теперь же держали всякий хозяйственный инвентарь, тяпки, лопаты, грабли. На балке Дед сушил целебные травы. По углам вили гнезда и запасали зерно вездесущие черные крысы. Зубы Вениамина невольно клацнули снова, он фыркнул и перекувырнулся назад. Кому в самом деле занадобилась шапка – ишь, озадачил старый пройдоха…
Деловитый Пафнутьич не терял времени даром. Не жалея ни пряников, ни пшена, он задобрил домовых грызунов и разленившихся воробьев – мол, увидите где невидимую вещицу, пищите мне. Для Кусая нашлась лакомая косточка, но пес ничего не знал. Сам же Пафнутьич нутром чуял – вещица не ушла далеко. Но куда? Повздыхав для порядка, домовой поплелся в сарай.
По здравом размышлении из воровского списка вычеркнули Егория Афиногеныча и Федор Титыча – первый безукоризненно честен и даже еды хозяйской не тронет, ежели не угостят, а второй обессилел и на пакости не способен. Поразмышляв, Вениамин оправдал Остывайлу – если бы грубый банник решился мстить, он бы воспользовался кулаками. Обдерихи? Под пристальным взглядом Пафнутьича Вениамин покраснел – в свой черед он был ласков с каждой из перезрелых красавиц. А ну как проболталась Матрена или там Акулина сговорила подруг отомстить. Домовой согласился – эти могут. Что ж, надо сходить, повиниться, покаяться… Лёлик тоже оставался под подозрением – кто их, чужаков, знает, каким пакостям учат в Санкт-Петербурге. И, пожалуй, следовало заглянуть в нору к Басе, пока овинница шуршала по дневным промыслам, – эта могла прихватить шапочку, не со зла, а так, от простой крысьей жадности. На том и порешили.