Викинг - Эдисон Маршалл

Я не хотел вновь наткнуться на мель, поэтому встал на носу, чтобы измерять глубину. Но затем я решил, что это лишнее. Гораздо важнее убедиться в том, что никто из преследователей не останется в живых и не доберется до берега. Я попросил грести потише, перебрался на корму и вытащил своего Тисового Сокола. Расстояние было все же довольно велико, и я не мог как следует прицелиться в качающиеся на воде головы. Однако я наложил на тетиву стрелу и отправил ее в полет. Она пролетела по длинной дуге и упала среди пловцов. Было видно, как чье-то бледное лицо залила алая кровь. Человек забил рукам по воде в агонии, а затем скрылся под волной.

Я решил подождать, пока они не подплывут ближе — зачем зря тратить стрелы? Я мог подпустить их хоть на десять ярдов, и все равно каждый из них пошел бы на дно с острой стрелой в груди. Тут другая мысль поразила меня, словно удар молнии. Странно, что она не приходила ко мне раньше: теперь все, кого пощадило море, находились в моей власти.

Мои мысли пошли еще дальше. Если любого из этих крепких воинов, которых я раньше опасался, я мог поразить стрелой, оглушить веслом или убить другим способом, то почему бы не захватить одного в плен?

Эта идея позабавила меня, но я не решался принять ее всерьез. Тем временем Рагнар, чью голову нельзя было спутать ни с какой другой, успел намного опередить своих товарищей. Мне было жаль, что такой герой умрет бесславно, слишком усталый, чтобы воззвать к Одину, слишком измученный, чтобы в полной мере осознать, кто был виновником его поражения. И кстати, я не забыл, как он грозил мне смертью от Красного Орла.

— Пожалуй, я возьму Рагнара в плен, — коротко сообщил я Китти.

— Я не сомневалась в этом.

— Как ты могла знать, если я только что это решил?

— Моя душа чувствовала это давно.

— Он приказал Красному Орлу лететь ко мне, но тот потерпел неудачу и теперь возвращается обратно.

— Он сам отозвал Красного Орла и бросил тебя крабам.

— Я решу его судьбу без помощи желтокожей женщины.

— Его судьбу решили боги, когда он купил тебя по просьбе Мееры.

— И что это за судьба?

— Он купил тебя, чтобы сделать рабом. Так что тебе тоже следует продать его в рабство.

Я был слишком занят, чтобы осознать ее слова. Мы подпустили Рагнара на двадцать ярдов и какое-то время сохраняли это расстояние, чтобы он окончательно выбился из сил. Мы словно играли с пойманной акулой, которую не рискуют поднять на борт, если она еще в состоянии кусаться. Когда в ярости Рагнар напрягался, делая броски к лодке, Куола и Берта одним ударом весла увеличивали расстояние.

Он был так близко, что я видел блеск его голубых глаз. Рагнар Лодброк был славнейшим из викингов, но я, Оге, держал его жизнь в своей руке. Я убегал от него, как когда-то от его Брата, еще более могучего, косматого, но в несколько раз менее грозного.

Вода поменяла цвет на сапфировый, волны стали реже, но выше. Глаза Берты, ярко-зеленые, лихорадочно блестели от азарта, Моргана не смотрела на меня. Куола жестко улыбался. Лицо Китти посерело, как у ведьмы.

Рагнар плыл за нами в открытое море. Все его воины остались далеко позади. Теперь он уже не пытался догнать нас. Его сил не хватало даже на то, чтобы поддерживать расстояние. Я велел гребцам сбавить скорость. Если бы мы не вмешались, он бы вскоре утонул от изнеможения. Мы подпустили его совсем близко, и Китти удалось накинуть петлю на ноги хёвдинга, который уже не имел сил сопротивляться. Резкий удар весел — и рывок лодки развернул викинга ногами вперед. Веревка натянулась, и Рагнар ушел под воду. Затем мы втащили его в лодку.

— Может, и вправду продать его в рабство? — задумчиво сказал я.

— Тебе решать, — ответила Китти.

Когда Рагнар изверг из себя с полведра морской воды, кровь ожила в его жилах, тело начало согреваться, и лицо стало менее бледным. Он потерял сознание, очнулся и провалился в сон. Проснувшись, он равнодушно посмотрел на свои стянутые веревками руки и ноги.

— Вообще-то, Оге, не следовало позволять тебе брать меня в плен, — сказал он, — я знал, что ты всегда мечтал об этом, но не мог же я нырнуть под лодку и прокусить дно.

— Ты будешь спорить со своей судьбой? — спросил я.

— В такой ситуации это будет нелегко. Но я встречу Судьбу как воин, лицом к лицу. Вчера был веселый денек, но мне казалось, что всех нас заколдовали. Небо никогда не было таким голубым, а море таким красивым. Недавно пришло послание от Хастингса о твоем похищении дочери Родри. За возвращение ее в целости и сохранности он готов отдать драгоценное ожерелье, доставшееся ему от матери. Оно стоит не меньше десяти фунтов золота, уж я-то знаю. А за мертвую он заплатит пять.

— Зачем ему труп?

— Чтобы лишить тебя твоей возлюбленной. Мой сын Хастингс почтил тебя своей ненавистью, над которой я когда-то смеялся. Больше не смеюсь. Но продолжим. Разумеется, я ждал тебя здесь не ради золота. Мне нужно было выдернуть больной зуб, или, по крайней мере, утихомирить его.

— Не понял.

— Меера бы поняла. Я шучу всю жизнь. Все время ты был для меня словно зубная боль. Я как-то говорил, что не могу смотреть на тебя. Что-то в твоем лице путает мои мысли так, что я не сразу могу привести их в порядок. Пришла пора рассказать тебе, как ты попал к нам.

— О боги! Мне почти страшно!

— Все, что я знаю, ты слышал раньше. У истории нет ни начала, ни конца, она словно обрывок латинской рукописи. Меера попросила меня купить Китти у ютского работорговца, а так как ты не выжил бы без нее — она была твоей кормилицей, — то он дал тебя в придачу за сломанный моржовый клык. Но кого хотела приобрести Меера на самом деле, тебя или Китти?

— Почему, во имя Одина…

— Не обращайся с его именем так свободно. Ты ведь столько лет был рабом. Той ночью Меере приснился сон, что если я продам тебя, то умру в доме твоего покупателя. Откуда мне знать, что она не придумала это? Может, у нее был какой-то план насчет тебя.

— Какой еще план? Ты сказал, что это она предложила для меня смерть от Красного Орла.

— Это правда.

— А раньше она пыталась уморить меня непосильным трудом и скудной пищей.

— Она считала, что раз уж нельзя тебя продавать, это самый простой способ от тебя избавиться. Но затем ты вырос в долговязого парня, пасущего коров. Она изменила свои намерения, увидев, что ты становишься крепким и смышленым малым. После этого она стала кормить тебя получше, впрочем, скрытно от меня. В ночь, когда я бросил тебя крабам, она попросила Хастингса вытащить тебя, так что я не могу понять, как она относится к тебе на самом деле.

— Она была христианкой?

— Говорила, что да — из тех, кого называют несторианцами. Я нашел ее в Кордове, где она навела меня на богатство иудейского принца. Оно было сказочно велико. Если бы не она, я бы никогда не добыл сокровище, так как арабы и иудеи стерегли его словно псы.

— Может, она любила Хастингса так сильно, что хотела дать ему возможность отомстить за его девять ран? — спросил я.

— Если так, то не знаю, почему они были подругами с матерью Хастингса. Она должна была бы питать к Эдит ненависть вместо любви. Через месяц после того, как я увез ее из Кордовы, я выгнал ее из постели ради Эдит. Эдит ненавидела меня, но родила сына. Меера любили меня сверх всякой меры, но была бесплодной.

Рагнар засмеялся, но будь его руки развязаны, он бы вряд ли стал веселиться.

— Ты не мог узнать ее секрет с помощью кнута?

— Меера странная женщина, на вид она кажется красивой, ее кожа нежная и теплая, но она не возбуждает меня. Чем больше я порол ее, тем сильнее она целовала мои ноги. Ее спина была в крови, он кричала, что не заслуживает такого обращения, и просила кусочек ремня на память. Я перевел немало ремней, прежде чем узнал ее секреты. А может, она солгала мне в последний раз.

— В какой «последний раз»?

— В самый последний. Не смейся, когда я говорю правду. В душе я знал, что ты будешь причиной моей смерти. Почему же я не убил тебя, когда имел возможность? Я не понимал почему, и только сейчас, когда уже слишком поздно, я знаю. Потому что я боялся тебя. Я, Рагнар, боялся своего раба. Однажды я обрек тебя на смерть в канаве с водой. Эдит с небес одобрила бы это, а я избавился бы от тебя — двух птиц одним ударом. Но Эгберт, которого Меера посоветовала мне приютить, когда король Нортумбрийский изгнал его, спас тебя. Эгберт, враг Аэлы, который ненавидит меня лютой ненавистью, — какая между ними связь? Однажды я подумал, что разъяренный медведь разорвет тебя надвое, но он повернул ко мне, и лучше бы он убил меня тогда. Затем он бросился на Эгберта, а ты пронзил его своим копьем, и Эгберт освободил тебя.

— Почему тебе жаль, что он не убил меня?

— Эй, не надо шутить со мной. Я все еще Рагнар Лодброк, величайший убийца христиан со времен Аттилы. Когда Эгберт освободил тебя, ты гордо выпрямился, и я знал, что твоя слава затмит мою, и ты приведешь меня к гибели. Возможно, ты разберешься во всем этом, но от меня смысл скрыт. Меера предложила похитить Моргану, невесту Аэлы. Почему не невесту любого другого? Почему Аэлы, сына великого эрла и наследника его ненависти к Рагнару? Какая здесь связь? И, пытаясь отбить эту девушку у тебя, я пал твоей жертвой. Когда ты сыграл шутку с парусом, я подумал, что все же увижу твой труп. Но судьба, которая сделала меня королем викингов, подшутила надо мной. В глубине души я знал, чем это кончится — моей смертью. Я угадывал отмель впереди, но не хотел показывать, что боюсь ее. Когда ты плыл над ней, я не мог заставить себя остановиться. Меня уничтожила моя судьба, а не ты, хотя ты ее достойное орудие. И больше не смейся надо мной.