Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф

Тогда выступил с предложением граф Буриан. Дескать, Четверной союз должен сам проявить инициативу и публично выразить готовность заключить мир с противником. Невзирая на сильное сомнение относительно положительного исхода подобного шага, я полагал, что попытаться все же стоит. Нельзя было только давать хотя бы малейший повод истолковать нашу позицию как безусловное признание собственной слабости. Это повлияло бы отрицательно на настроения в вооруженных силах и среди населения и лишь побудило бы Антанту удвоить усилия для достижения победы над Германией. Я участвовал в выработке условий мирного соглашения в той мере, в какой меня привлекал рейхсканцлер, но просил подождать выходить с ними до окончания военной кампании против Румынии. 9 декабря пал Бухарест, и я посчитал наше положение настолько прочным, что уже не имел ничего против обнародования наших предложений, касавшихся прекращения войны.

Его величество кайзер с искренним интересом воспринял наши мирные инициативы. Ясно обозначилось его четкое понимание ответственности скорейшего окончания вооруженного конфликта.

12 декабря Четверной союз выступил со своими предложениями о мире. Отклики на них в печати стран Антанты были самые неблагоприятные. Рассчитывать на какое-то понимание со стороны Тройственного согласия, таким образом, не приходилось. Входившие в него государства связали себя различными обязательствами и тайными договорами, реализовать которые можно было только при условии полного поражения Германии. Последовавший 30 декабря ответ Антанты устранил всякие сомнения относительно намерений блока в этом смысле. Упрек в том, будто сам тон наших предложений заранее исключал положительный ответ, не выдерживает критики. Наше положение обязывало нас разговаривать твердым тоном. Я настаивал на этом и в интересах германских вооруженных сил. Немецкие солдаты сражались не жалея сил, совершали настоящие подвиги; и как восприняли бы они наши переговоры, если бы мы вели их иначе? Предложения о прекращении войны не должны были подрывать боевого духа войск, и этого на самом деле не произошло. Если государства Антанты действительно желали справедливого мира, они могли и должны были сесть за стол переговоров, где и изложить свои условия. В том случае, если бы переговоры потерпели неудачу из-за якобы экспансионистских притязаний немецкой стороны, Антанта получила бы прекрасный повод, ссылаясь на наши неприемлемые требования, вновь призвать свои народы к решительной борьбе до окончательной победы. Нам же в этих обстоятельствах было бы практически невозможно воодушевить собственный народ, страстно жаждавший мира, на продолжение военных действий. Еще меньше было бы у нас шансов заставить наших смертельно уставших союзников воевать вместе с нами и дальше. Эти рассуждения ясно показывают, что, выступая с нашими предложениями, мы искренне стремились к справедливому миру. Отклонение этой и всех последующих попыток закончить взаимное истребление не менее ясно свидетельствовало о нежелании Антанты участвовать в любых переговорах, которые бы убедительно продемонстрировали всему свету миролюбивую политику Германии. Противник серьезно опасался снижения боевого настроения в собственном лагере и не хотел отказываться от своих планов разгрома и ослабления немецкого государства.

Между тем президент Вильсон все-таки направил воюющим государствам ноту, чтобы узнать от них «условия, на которых эта война может быть остановлена». По-видимому, президент намеревался изучить различные требования сторон и найти приемлемый для всех какой-то компромиссный вариант. Он думал, вероятно, о мире без победителей и побежденных.

Уже 26 декабря правительства стран Четверного союза предложили представителям воюющих государств собраться на какой-нибудь нейтральной территории, однако Антанта ответила отказом. В ее ноте от 12 января еще сильнее, чем в аналогичном документе от 30 декабря, просматривалось желание уничтожить Германию. Чувствовалось влияние железной воли Ллойд Джорджа, в начале декабря возглавившего английское правительство. Полезно хорошенько вчитаться в содержание ответов Антанты на наши мирные предложения и на ноту Вильсона, чтобы составить себе четкое представление о существонии возможности соглашения между воевавшими коалициями.

Обе попытки добиться прекращения враждебных действий потерпели неудачу. По воле стран Тройственного согласия войну следовало вести до победного конца и решать все спорные вопросы только с помощью оружия. Победа во что бы то ни стало или смерть – таков был девиз наших противников. В итоге началась невиданная гонка вооружений, развернулась целенаправленная кампания по поднятию боевого духа народа, в ход пошли все средства ведения войны, какими тогда располагала Германия.

Мы с генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом уже на ранней стадии оперативного планирования рассматривали вопрос ужесточения подводной войны против Антанты в запретной зоне.

Тотальная подводная война являлась последним и крайним средством победоносного окончания военного конфликта в обозримом будущем. Если подводный флот во взаимодействии с надводными кораблями мог сделать это, то в нашем трудном положении долг перед собственным народом просто обязывал нас пустить в ход это средство.

Как уже упоминалось, 30 августа 1916 г. мы высказались против неограниченной подводной войны, считая, что подходящее для нее время еще не наступило. Это утверждал рейхсканцлер фон Бетман, который тогда же добавил, что окончательное решение по данному вопросу он примет после получения соответствующего разъяснения от генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга. Если, мол, генерал-фельдмаршал сочтет неограниченную подводную войну в зоне блокады необходимой, то он, рейхсканцлер, препятствовать не станет. То же самое рейхсканцлер повторил, выступая 28 сентября в рейхстаге. Вопрос о целесообразности подводной войны в подобных масштабах вызвал острые разногласия между политическими партиями и чрезвычайно взбудоражил умы. В то время как правые партии горячо поддерживали эту идею, левые проправительственные партии не менее темпераментно высказывались против. Благодаря оговорке господина Бетмана главное командование вооруженных сил впервые было втянуто в политические распри, и я глубоко сожалел об этом. Такое недопустимо. Главное командование всегда держалось подальше от политики и не имело желания менять свою позицию в данном вопросе. Тем не менее из-за господина Бетмана я и генерал-фельдмаршал фон Гинденбург оказались в весьма неловком положении. Как ни крути, а виноваты в любом случае – начнем ли беспощадную подводную войну или воздержимся – были бы мы с генерал-фельдмаршалом.

В начале октября мы обсуждали данную проблему с начальником главного морского штаба, при этом не исключили возможность осуществления подобных действий в запретной зоне. В связи с упомянутым высказыванием рейхсканцлера мы 5 октября обратились к нему за разъяснением относительно компетенций. Как известил нас в своем послании, датированном 6 октября, канцлер, решение о проведении тотальной подводной войны хотя и является прерогативой Верховного главнокомандующего, т. е. кайзера, но поскольку она затрагивает интересы и нейтральных государств, то также относится к сфере деятельности министерства иностранных дел. А потому, по конституции, говорилось далее в послании, вся ответственность за последствия ложится на него, рейхсканцлера. Но генерал-фельдмаршал фон Гинденбург и в мыслях не держал освобождать рейхсканцлера от ответственности. Я полностью разделял его позицию. Вместе с тем послание от 6 октября являлось прямым доказательством отступления рейхсканцлера от его прежней позиции, основанной на предположении, что мы оба будто бы против подводной войны.

По сути подводно-надводная эпопея началась в октябре 1916 г. и имела успех; многочисленные суда задерживались, и их грузы подвергались тщательному досмотру. В стане врага возникло сильное беспокойство: страдала экономика, и прежде всего производство вооружений. Однако мы отчетливо понимали: положительный эффект не будет долгим, противник быстро найдет способ защититься.

При определении степени воздействия совокупных форм подводной войны на политико-экономическую ситуацию во вражеских государствах нам приходилось полагаться на оценки начальника главного морского штаба и рейхсканцлера. Генеральный штаб сухопутных войск поддерживал с обеими службами постоянную связь, подробно обсуждая с ними на каждом этапе военных действий вопрос целесообразности продолжения тотальной подводной войны.

После нашей победы над Румынией ОКХ больше не ожидало вступления в войну на стороне противника Голландии и Дании. И тем не менее не следовало рисковать. Блокировать при помощи поводных лодок все морские пути можно было лишь тогда, когда немецкие воинские части, участвовавшие в Румынском походе, снова окажутся в Германии или займут прежние места на Западном и Восточном фронтах. Мы отлично сознавали, что это произойдет не ранее первых чисел февраля. Кроме того, нужно было обождать реакцию на посредническую ноту президента Вильсона и на наши повторные мирные предложения. Если бы появилась надежда на прекращение конфликта, то отпала бы необходимость переходить к другим, более жестким формам подводной войны. Полностью проясниться ситуация должна была в конце декабря или в начале января. Это обстоятельство тоже указывало на необходимость обождать с началом неограниченной подводной войны до первых чисел февраля.