Полет бабочки. Восстановить стертое - Татьяна Рябинина

Тогда Инна уселась в кресло и зло прищурилась.

— Это твоя шлюха Верочка из Парижа, — прошипела она.

— Да? — вежливо переспросил Денис. — И что?

— На, любуйся! — заорала наконец Инна и швырнула ему фотографии.

Нагнувшись, Денис подобрал с ковра все те же знакомые снимки — в кафе, на лестнице и в аэропорту. Как скучно! Пожмотились на цифровой фотоаппарат с увеличением. Окна-то у него не зашторены еще. А напротив лестничные лоджии. Таких снимков можно было понаделать!

— И что? — повторил он, аккуратно положив фотографии на журнальный столик.

Инна окончательно растерялась. Ему хотелось злорадствовать, но не получалось.

— Ты что, совсем? — ошарашенно пробормотала Инна. — Ты через три месяца после свадьбы спишь с другой бабой. И это что, в порядке вещей?

— А где написано или нарисовано, что я с ней сплю?

— Но…

— Ты делаешь выводы, исходя из своих измышлений. Но никак не из полученной информации. На этих фотографиях я с ней точно не в постели. И вообще…

— И вообще, ты с ней, наверно, в настольный футбол играешь!

Вот этого ей говорить никак не следовало. И не следовало касаться злополучного дня их знакомства.

— Можешь хоть сейчас собрать мои вещи, — сквозь зубы процедил Денис. — Чемоданы на антресолях.

Инна открыла было рот и… тут же его закрыла. Дальнейший ход мысли изобразился на ее лицо так отчетливо, что Денису стало смешно и еще более противно.

Развод, развод… Но имущество-то у Дениса добрачное, стало быть, отсудить ничего не удастся. И квартира, и машина, и дача. А что касается счета в банке, то он в ближайшие пять минут может позвонить отцу, а еще через десять минут станет бедным как церковная крыса. Временно, конечно. Пока развод не получит.

— Нет, — сказала она, глядя себе под ноги.

— Вот как?

— Я… Я тебя прощаю.

— Как трогательно! Как великодушно! — Вот тут Денис по-настоящему разозлился. Потому что ни на грош ей не верил. Простила она его, видите ли! Если бы это хоть на йоту соответствовало действительности, может быть, в нем что-то и дрогнуло бы. Но только не так.

Не слушая Инну, которая что-то говорила ему вслед, он вышел из квартиры. Обед? Какой тут обед, поест лишний раз в кафе.

Нет, все это безнадежно. И Вера не права. Ничего он не решит сгоряча. Потому что все уже решил. Надо уходить. Сегодня же.

— Это твоя работа?!

Кречетов орал так, что трубка в руках у Андрея вибрировала.

— Да что случилось-то? Объясни, не ори!

— Я про нашу замечательную желтую газету с миллионными тиражами. Питерскую. Давай без дуремаров, это ты?

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но это не я. По-любому не я. У меня прививки нет от гепатита. В чем дело-то?

— А в том, что они статью напахали на целую полосу. О нашей замечательной предположительно Марине. Ну, не о ней конкретно, о том, как тяжело восстановить документы, если человека случайно признали умершим. А Марину приплели как совершенно безнадежный случай. Мол, гадкие менты и прочие чиновники сделали пострадавшего человека бомжом. И преступников не ищут, и ваще… Это-то все ладно, пусть тявкают, но мне уже сегодня начальство с утра шею намылило. Следствие-то не закончено, а материал в газете. А поскольку по делу проходит журналист, все решили, что я тебе информашку слил.

— Найди автора, поговори с ним.

— Ты что, издеваешься? — еще громче завопил Кречетов. — Я уже туда звонил. Разумеется, меня вежливо, но насмешливо послали. И автор у них под псевдонимом печатается, и ничего они мне говорить не обязаны иначе как по официальному постановлению, и материал у них из собственного источника. Ну, Андрей, если я узнаю, что это все-таки ты…

— Да прекрати ты! — Тут уж и Андрей не выдержал, начал кричать, не обращая внимания на любопытные взгляды сослуживцев, с которыми пил кофе в буфете. — Сколько тебе можно говорить? Ты что, не понимаешь, что хуже всего от этой статьи будет Марине? — Тут он осекся и заговорил намного тише. — Если эти типы, ну, которые… если они еще не знали, что она жива…

— По-твоему, я такой баран, что не понимаю? Не факт, конечно, что они газеты читают, но…

— А там написано, куда она уехала? — Андрей переложил мобильник в другую руку и вытер вспотевшую ладонь о брюки.

— Нет, слава богу. Вообще не написано, что уехала.

Андрей вздохнул с облегчением. Закончив разговор с разъяренным Кречетовым, он сразу же позвонил в Сочи бабе Глаше. Узнал, что все в порядке, хотел попросить ее позвать Марину, чтобы предупредить о возможной опасности, но не стал. К чему лишний раз пугать человека. Она и так, наверно, на всю оставшуюся жизнь напугана. Будет ходить, от каждого куста шарахаясь. Если что, все равно найдут, озирайся или нет.

Первое время я легко уставала. Работы по дому было много. Бабе Глаше исполнилось семьдесят, и, несмотря на свой цветущий моложавый вид, она частенько прихварывала. Ей давно уже хотелось найти какую-нибудь женщину, которая согласилась бы за умеренную плату убирать в комнатах жильцов. Так что я пришлась более чем кстати. Денег мне платить не надо было, ела я мало. За собой баба Глаша оставила только походы по магазинам и на рынок и стряпню. Правда, если я чувствовала себя плохо, а это случалось не так уж и редко, баба Глаша никоим образом меня не упрекала, поила лекарствами и отправляла в чулан отлежаться, а сама шла пылесосить ковры и перестилать постели.

Сначала я ее побаивалась, но потом поняла, что бабка она действительно добрая и видит во мне не бесплатную рабочую силу, а человека, который попал в безвыходную ситуацию и которому надо хоть как-то помочь. Еще в самый первый вечер, за чаем с конфетами и зеленым вареньем из местного фрукта фейхоа (баба Глаша называла его не совсем прилично) мне пришлось выложить о себе все. Точнее, все, что я могла вспомнить. Баба Глаша слушала, подперев щеку рукой, и горестно вздыхала.

— Если что, всем говори, что ты моя двоюродная внучка. То есть внучка моей двоюродной сестры. С участковым я договорилась, он тебя беспокоить не будет, но все равно, с чужими поменьше болтай. Если сын мой вдруг придет, Леонид, ему тоже так говори. Мол, внучка бабы Нины из Питера. Он ни сестру мою, ни родню ее никогда не видел. Впрочем, вряд ли он придет. Разве что на мои похороны.

— Почему? — удивилась я.

— Как дед мой помер, они с Лидкой, с женой, хотели меня в свою малосемейку выселить, а дом себе забрать. Знаешь, что такое малосемейка?

— Нет.

— Это такое общежитие. Маленькая комнатка с душиком и туалетиком. А кухня — общая на несколько семей. Иногда бывает и кухонька крохотная в комнате. Но чаще наоборот — не только кухня, но и туалет общий. И ты знаешь, я бы согласилась, если б они по-людски попросили. Много ли мне, старухе, надо? И уборки меньше, и платить тоже. Только вот пенсия у меня… Когда дед жив был, работать мне не разрешал. Мы ведь с ним греки, по нашим старым обычаям замужняя женщина работать не должна. Вот и не разрешал. Сейчас-то я с дома живу, с отдыхающих. А Ленька с Лидкой хотели сами в доме жить, ничего не сдавать. Я говорю: давайте мне хотя бы две тысячи в месяц и забирайте дом. Нет, пожалели. Чуть до суда не дошло. Представляешь, с собственным сыном за свой дом судиться! Не приведи Господи! Только дед мой хитрый был. Он, наверно, что-то такое предвидел, все мне завещал. Так с тех пор и не появляются. И внуку не дают со мной видеться.