Элементарно, Ватсон! - Лори Кинг

В прошлом, особенно мальчишкой, услышав от Майкрофта такое вот амбициозное заявление, я пытался его подколоть. Но не теперь, когда он лежал на смертном одре. При этом я знал, что он говорит не об империи как она есть — покрытом трещинами и готовом рухнуть сооружении, возведенном несовершенными и подверженными ошибкам людьми, — но о Британской империи, существующей только в его голове, — мощном фундаменте цивилизации и всеобщего благоденствия.

Я не верю, да и никогда не верил, в империи. Но я верил в Майкрофта.

Майкрофт Холмс. Пятидесяти четырех лет от роду. Он сумел увидеть новое столетие, и королева пережила его лишь на несколько месяцев, хотя родилась почти на тридцать лет раньше; во всех смыслах крепкая старушка. Я спросил себя, есть ли возможность избежать столь печального конца.

— Ты, разумеется, прав, Шерлок, — продолжил Майкрофт. — Если бы я заставил себя заниматься физкультурой. Если бы жил на птичьих зернышках и капусте, вместо того чтобы поглощать стейки. Если бы ходил на деревенские танцы с женой и на прогулки с собакой, да и вообще не шел на поводу у своей натуры. Тогда я смог бы протянуть еще дюжину лет, а то и больше. Но что бы это изменило во всемирном порядке вещей? Очень мало. И рано или поздно у меня началось бы старческое слабоумие. Нет уж. Я придерживаюсь мнения, что потребуется двести лет для создания нормально функционирующих государственных учреждений, не говоря уж о секретной службе…

Я промолчал. Оглядел голые белые стены. Их не украшали ни указы о награждении Майкрофта, ни фотографии, ни картины. Я сравнил аскетическую пустоту с моими апартаментами на Бейкер-стрит, заваленными всякой всячиной, и задумался — не в первый раз — об интеллекте Майкрофта. Все, что ему требовалось, хранилось внутри: то, что он видел, испытал на собственном опыте. Прочитал в книгах. Он мог закрыть глаза и ходить по залам Национальной галереи, или неспешно выбирать книгу в читальном зале Британского музея, или сравнивать сведения разведки с границ империи с ценой шерсти в Уигане и статистикой по безработице в Хоуве, чтобы потом, исходя только из этого, продвинуть человека по службе или без лишнего шума ликвидировать предателя.

Майкрофт с жутким хрипом вдохнул, а потом сказал:

— Это преступление, Шерлок.

— Не понял?

— Преступление. Это преступление, брат мой, такое же отвратительное и чудовищное, как и мелкие убийства, которые ты расследуешь. Преступление против человечества. Против природы, против порядка.

— Должен признать, мой дорогой друг, я не очень тебя понимаю. Какое преступление?

— Конкретно — моя смерть, — ответил Майкрофт. — И смерть вообще. — Он встретился со мной взглядом. — Я серьезно. Разве это не преступление, достойное расследования, Шерлок, старина? Расследования, которое отнимет у тебя несколько больше времени, чем ты потратишь на то, чтобы определить, что бедолагу, который дирижировал духовым оркестром в Гайд-парке, убил третий корнетист, использовав стрихнин.

— Мышьяк, — поправил я его.

— Думаю, ты выяснишь, — прохрипел Майкрофт, — что мышьяк, который, без сомнения, присутствовал, сыпался на его ужин с покрытой зеленой краской эстрады. Симптомы отравления мышьяком — классический ложный след. Нет, прикончил бедолагу стрихнин.

Майкрофт мне больше ничего не сказал ни в тот день, ни позже. Его последний вздох пришелся на вечер следующего четверга, а в пятницу сотрудники похоронного бюро «Снигсби и Молтерсон» вынули оконную раму в комнате с белыми стенами и опустили останки моего брата на мостовую, как гигантский рояль.

На похоронах присутствовал я, мой друг Ватсон, наша кузина Харриет и — в строгом соответствии с указаниями Майкрофта — никого больше. Ни из правительства, ни из министерства иностранных дел, ни даже из клуба «Диоген». Майкрофт при жизни держался подальше от людей — остался отшельником и в смерти. Итак, три человека и священник, который брата моего не знал и понятия не имел, что предает земле не просто человека, а всемогущую руку британского правительства.

Четверо крепких мужчин держали веревки, опуская останки моего брата в глубины его вечного упокоения. Посмею сказать, они едва сдерживались, чтобы не проклинать вслух вес гроба. Каждому я дал по полкроны чаевых.

Майкрофт умер в пятьдесят четыре, и когда гроб опускали в могилу, я буквально слышал, как он, шумно хрипя, говорит мне: «Разве это не преступление, достойное расследования?»

Акцент у чужака оказался не такой уж сильный, и, несмотря на ограниченный словарный запас, он пытался говорить на местном наречии или похожем на него. Обучался он быстро. Старый Гао откашлялся и сплюнул в пыль. Ничего не отвечал. Не хотелось ему вести чужака на холм, не испытывал он желания тревожить пчел. По опыту старый Гао знал: чем меньше беспокоишь пчел, тем лучше они себя ведут. А если они ужалят варвара, что тогда?

Волосы у чужака были серебристо-белыми и редкими, а нос — первый варварский нос, увиденный старым Гао, — громадным и крючковатым и напомнил старому Гао орлиный клюв. Цветом загоревшая кожа чужака не так уж и отличалась от кожи старого Гао, и ее прорезали глубокие морщины. Старый Гао сомневался, что в состоянии прочитать выражение лица варвара так же верно, как выражение лица нормального человека, но у него сложилось ощущение, что человек этот настроен очень серьезно и при этом, возможно, несчастен.

— Зачем это вам?

— Я изучаю пчел. Ваш брат говорит: здесь есть большие черные пчелы. Необычные пчелы.

Старый Гао пожал плечами, но поправлять чужака по части неточно указанного родства не стал.

Чужак спросил, поел ли старый Гао, и когда тот ответил, что нет, попросил вдову Цань принести им супа и риса, а также чего-нибудь вкусненького, что найдется на кухне. «Вкусненьким» оказалось тушеное блюдо из древесных грибов, овощей и крошечной прозрачной рыбешки размером чуть больше головастика. Мужчины ели молча. Когда закончили, чужак сказал:

— Я сочту за честь, если вы покажете мне своих пчел.

Старый Гао промолчал, но чужак щедро заплатил вдове Цань и закинул мешок на спину. Подождал и, когда старый Гао встал, отправился за ним. Варвар нес мешок, словно тот ничего не весил. Силен для своего возраста, решил старый Гао, и задумался, так ли сильны все остальные варвары.

— Откуда вы?

— Из Англии, — ответил чужак.

Старый Гао помнил рассказы отца о войне с англичанами из-за торговли и опиума, но с тех пор много воды утекло.

Они поднимались по склону холма, возможно, даже горы. Слишком крутому и каменистому, чтобы нарезать на нем пригодные для земледелия террасы. Старый Гао шел быстрее обычного, проверяя варвара на выносливость, но тот не отставал, несмотря на мешок за плечами.

И все же чужак несколько раз останавливался, чтобы рассмотреть маленькие белые цветы, которые ранней весной расцветали по всей долине, а поздней — здесь, на этом склоне. На один цветок села пчела, и чужак опустился на колено, чтобы ее рассмотреть. Затем полез в карман, достал большое увеличительное стекло и принялся разглядывать пчелу через него, что-то записывая в маленький карманный блокнот.

Старый Гао никогда раньше не видел увеличительного стекла и подошел посмотреть на пчелу, такую черную и такую сильную и столь отличающуюся от тех, что водились по всей долине.

— Одна из ваших пчел?

— Да, — подтвердил старый Гао, — или очень похожая.

— Тогда мы позволим ей самой добраться до дома, — решил чужак. Так и не дотронувшись до пчелы, он спрятал увеличительное стекло.

Отель «Крофт»

Ист-Дин, Суссекс

11 августа 1922 г.

Мой дорогой Ватсон!

Нашу вчерашнюю дискуссию я принял близко к сердцу, хорошенько обдумал и готов изменить точку зрения.

Я разрешаю вам опубликовать отчет о происшествиях 1903 года, включая последнее дело, непосредственно перед моим отходом от дел, на следующих условиях.

В дополнение к обычным изменениям, необходимым для того, чтобы скрыть реальные имена и места действия, я предлагаю изменить весь сценарий (речь о саде профессора Пресбери; более уточнять не стану), выведший нас на обезьяньи железы или на сыворотку из семенников обезьяны или лемура, присланную неким загадочным иностранцем. Возможно, обезьянья сыворотка заставила профессора Пресбери передвигаться на манер обезьяны — кстати, может, назвать его Человеком Крадущимся? — и позволила ему лазать по стенам домов и деревьям. Я даже готов предположить, что у профессора начал отрастать хвост, но такой поворот чересчур фантастичен даже для вас, Ватсон, хотя и не более фантастичен, чем многие затейливые отступления, коими вы украшаете ваши истории, которые в противном случае превратились бы в скучные описания событий моей жизни и работы.