Мой Бердяев - Наталья Константиновна Бонецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, «нездоровой вере в Канта» Штейнер противопоставил антропософский путь познания – специфический медитативный тренинг, призванный обновить человеческую природу, а затем жизнь и культуру. В 1913 году им было основано международное Антропософское общество, куда вступило немало русских; вокруг Общества возникло широкое антропософское движение. Антропософией увлеклись близкие друзья Бердяева – Андрей Белый, Евгения Герцык; к антропософскому посвящению рвался Вяч. Иванов; в 1908 году со Штейнером познакомились супруги Мережковские и т. д. Философскую культуру Серебряного века молниями пронизали тайные антропософские истины. Бердяев, со свойственным ему прекрасным историко – философским чутьем, очень рано заявил, что «в русской философии совершается переход от отвлеченного идеализма к идеализму конкретному»[256]. Но конкретный идеализм в любом его изводе есть эвфемизм для воззрения оккультного характера. Попытаемся осмыслить очень противоречивое отношение Бердяева к Штейнеру и антропософии, – это притяжение – отталкивание, любовь – ненависть, союз – конфликт.
2. Гносеология раннего Штейнера
а) Штейнер и Гёте
В 1886 году недавний выпускник Венского высшего технического училища Рудольф Штейнер, изучавший там не только естественные науки, но и философию, опубликовал книгу «Очерк теории познания Гётевского мировоззрения». Штейнер получил Гёте из рук своего любимого учителя, знатока немецкой литературы К. Ю. Шрёера, который в 1889 году уже рекомендует Штейнера на должность редактора и комментатора натурфилософских трудов Гёте: тексты эти предназначались для полного гётевского собрания сочинений. Штейнер, как уже было сказано, обладал даром некоего сущностного, по его мнению, познания, к которому послекантовский разум ключа не имел. В Гёте Штейнер увидел родственное своему собственному душевное устроение. Природу Гёте воспринимал как живое, одухотворенное Существо (гимн «Природа»), божественную Мать всего сущего, отличную от русской Софии главным образом отсутствием в этом концепте традиционно – авраамического теистического элемента. Познание природы Гёте рассматривал как диалог с нею, расходясь здесь с mainstream’ом естествознания, помеченного именем Ньютона. Наука математизированная, чьи априорные положения (уравнения) как бы подкрепляются данными искусственного – инструментального опыта – вот то, против чего гневно восставал Гёте. И если позитивное естествознание пошло по пути Ньютона – великие открытия, ставшие основой невообразимых в эпоху Гёте технических достижений, своей изнанкой имели абсолютное выветривание из научных теорий физической реальности, – то гётеанский подход возродился в ХХ веке в знании тайном.
Штейнер взял у Гёте прежде всего концепцию научного опыта. Как известно, Гёте особенно возмущали эксперименты Ньютона по разложению светового луча с помощью стеклянных призм: навстречу им Гёте выдвинул свою теорию цвета, обоснованную в принципе иным опытом. Гёте считал, что исследования с помощью приборов отрывочны, субъективны и просто не в состоянии подступиться к глубинам великих природных тайн, – например, тайны света. «Исполненная тайн, Природа не позволит при дневном свете снять с себя покрывало [аллюзия на Изиду. – Н.Б.]. И ты не выманишь у нее с помощью рычагов и винтов того, чего она не пожелает открыть твоему духу», – сказано в «Фаусте»[257]. Исследования должны вестись в естественных условиях; сам Гёте изучал цветовые явления в горах, наблюдая в разное время суток за игрой света в альпийских снегах. Опыт Гёте был вдумчивым созерцанием; именно Гёте ввел в философский оборот термин «einfűhlen» – вчувствовать, к которому кое-кто в XIX веке стал прибегать в попытках оппонировать кантовскому рационализму.
Так вот, Штейнера в гётевской натурфилософии привлек именно созерцательно – медитативный метод исследования: с его помощью, согласно Штейнеру, можно добиться того, что весь изучаемый предмет выступит в явление, откроет себя наблюдателю. При этом Штейнер – гносеолог изначально не то что откровенно отбросил кантовский концепт вещи-в-себе, но встал на путь его мягкого, постепенного, но самого непреклонного вытеснения из своего воззрения. Метафизика, агностицизм, трансцендентный теизм, вера, религия – в вещи – в – себе стянулись в одну точку все враждебные Штейнеру тенденции. Никаких вещей – в – себе нет, – он, Штейнер, воочию зрит[258] существо предметов; пределов знания потому не существует – некогда всем будет открыто то, что ныне ведомо немногим. И человек в своей деятельности должен опираться лишь на себя самого, а не измышлять на собственный манер Бога, помещая Его в вечный мир: вот те первичные убеждения, которые молодой философ Штейнер противопоставил Канту и его традиции. Подобный монизм тоже восходил к мировоззрению Гёте. Великий язычник хотя и упоминал при случае Творца мира, тем не менее хотел заключить человека в границы тварного бытия. Примечательно начало гимна «Природа»: «Окруженные и охваченные ею [Природой. – Н.Б.], мы не можем ни выйти из нее, ни глубже в нее проникнуть»[259]: здесь отказ от устремленности как к Богу, так и к вещи – в – себе.
Одно из ключевых для гносеологии раннего Штейнера положений точно соответствует этой гётевской установке: «Человеческий дух фактически никогда не выходит за пределы действительности, в которой мы живем, да и не имеет в том нужды, так как всё необходимое ему для объяснения мира находится в этом мире»[260]. Но в сферу «действительности», где живет человек, Штейнер включает и мир духовный, доступный лишь ясновидцам и «посвященным». Его ранняя гносеология это уже первый – пропедевтический этап антропософского посвящения. Гёте также проводит своего Фауста путем посвящения – это спуск к Матерям и овладение Еленой, Душой мира. Но вопрос о собственной причастности Гёте к тайному знанию (сосуществовавшему в его эпоху с победно шествующим духом Просвещения) для меня открыт. Дискурс Штейнеровой «духовной науки», начиная с книги 1905 г. «Как достигнуть познаний высших миров?», в принципе иной, чем стиль натурфилософа Гёте – характерный для Просвещения стиль философских неназойливых «разговоров». Именно Гёте был для Штейнера образцом поведения ученого: Штейнер – философ противопоставил свою концепцию господствующему кантовскому гносеологизму подобно тому, как Гёте собственным учением о научном опыте увещал сторонников ньютоновского естествознания.
Тем не менее главное, что Штейнер получил от Гёте, это вдохновляющий импульс. Гёте не был для Штейнера объектом доскональной интерпретации. В «Очерке теории познания Гётевского мировоззрения» о Гёте как таковом почти ничего не говорится. Это, разумеется, было отмечено современной Штейнеру критикой: за Гёте отрицали вчувствуемый в него Штейнером гносеологизм, а с другой стороны, находили в книге Штейнера «нечто гораздо большее, чем объяснение Гётевского воззрения на природу» (Р. Гаммерлинг). Для нас данную ситуацию проясняют слова самого Штейнера в письме от 25 ноября 1886 г. к Ф. Т. Фишеру: «Я совершенно откровенно говорю, что хотел в первую очередь сделать вклад в теорию познания, а вовсе не в гётеведение»[261]. Итак, если свои специфические медитации, выводящие (по его словам) в духовный мир, Штейнер впоследствии называл «естественно – научным методом», а собственное учение – «духовной наукой», то понятие науки
