Роксолана Великолепная. Жизнь в гареме (сборник) - Марина Дяченко

Эти слова были как мед султану. Схватил жену на руки, закружил…

— Я выполню то, чего ты добиваешься! Забуду дорогу в гарем и больше не прикоснусь ни к одной женщине, кроме тебя!

Роксолана гуляла в парке с сыном Селимом и Мустафой. Была приветлива с обоими. И Мустафа — красивый, живой как ртуть мальчик с умными глазами — был добр и ласков к своему брату. Боролись, бегали друг за другом. Лохматый «Калым» тут же. Смех раздавался на весь сераль. Вдруг к Роксолане, которая вышивала украинский узор, поглядывая на детей, подошла темная, как ночь, Махидевран.

— Я все знаю! — крикнула. — Ты его очаровала, проклятая украинка. Ведьма! Пришлая из Черного шляха, без роду и племени! И рано радуешься! Ты думаешь, что победила меня и весь гарем? Подожди! Вот станет мой Мустафа султаном — посмотришь! А ну, сынок, отойди от этого недоноска Селима!

Пораженная Роксолана побледнела. Испуганного Мустафу забрала служанка, а Селим ухватился за мать. Неподалеку кружил растерянный Хассан.

— Слышала о заповеди Фатиха? — кричала разъяренная черкешенка. — Власть переходит в руки старшего сына, а все его братья уничтожаются! Это закон! Рано или поздно Мустафа станет султаном — а твоих сыновей, сколько бы их не было, задушат черным шелковым шнурком! Вот таким! — воскликнула она, размахивая шнурком. — А я стану валиде, матерью султана! — бросила шнурок в лицо Роксоланы и ушла, гордо подняв голову.

Роксолана перевела взгляд на визиря, который только что подошел и слышал крики Махидевран.

— Заповедь Фатиха — это правда? — спросила его Роксолана.

— Да, о, несравненная Хюррем. — поклонился ей визирь. — Мудрый султан Фатих ввел такое правило, чтобы избавиться от братоубийственной борьбы за власть, которая терзала нашу страну. И теперь мы, ученые улемы, следим, чтобы оно выполнялось обязательно. Это делается для общего блага.

— Но это было в прошлом… Ведь Сулейман никого не убивал!

— Он был единственным сыном. У него не было братьев, — спокойно ответил визирь.

— Как можно убивать невинных детей? — побледнела словно саван Роксолана. — Это немыслимая жестокость!

— Такая судьба сыновей султана, о Роксолана Хюррем… — поклонился ей Ахмед-паша, наслаждаясь отчаянием бывшей рабыни. — У каждого свой кисмет (судьба)!

…Султан гладил по голове дрожащую жену:

— Успокойся, любимая моя. Успокойся…

— Это просто ужас, что говорит эта Махидевран! — шептала. — Я не хочу ее больше видеть!

Рядом играл на ковре маленький Селим. Султан посмотрел на него и вздохнул:

— Хорошо, я отправлю ее в далекую провинцию…Больше ты ее не увидишь. А ты присматривай за Мустафой. Он хороший мальчик, и очень привязан к тебе. Говорил мне, что любит тебя больше, чем свою мать… Потому что Махидевран злая и занимается только собой.

Казнь в султанском дворце

— Отмени приказ Фатиха! — не могла успокоиться Роксолана.

— Этого я не могу сделать… — вздохнул Сулейман. — Не бойся. Пока я жив, ничего с нашими сыновьями не произойдет. Ты мне подаришь сына? — уткнулся лицом в ее живот, словно прислушивался к новой жизни. И вдруг султан и его жена увидели, как забавно карабкался на трон малыш Селим.

Не могла уснуть Роксолана. Месяц пробивался сквозь облака, шел дождь. Молнии где-то далеко пронзали море. Султанша встала, вынула из сокровенного тайника кусок парчи, которой она завернула драгоценные для себя вещи — изорванные брачные туфельки, серую невольничью одежду, в которой впервые встретила Сулеймана и серебряный крестик. Взяла этот крестик в руки… И увидела перед собой печальные глаза Богоматери, крест монастыря, видела, как молния ударила в дерево, под которым стояла она с Сулейманом, и как бурлила внизу темная бездна моря…

Утром маленький Мустафа под наблюдением евнухов учился скакать на коне. Роксолана, отодвинула оконный занавес и наблюдала за мальчиком со второго этажа.

Тяжелый был этот взгляд…

В руке она держала черный шелковый шнурок.

Падал дождь на землю христианскую, которая стонала от Джихада — священной войны, которую вел Сулейман. Он ехал по раскисшей дороге, окруженный стражей, а за стеной дождя гигантским змеем тянулось за ним огромное войско, о размерах которого можно было догадаться по сопровождавшего его шуму, подобному морскому прибою: был здесь и храп лошадей, и скрип колес, и крики начальников, и топот ног, и дыхания сотен тысяч людей.

Падишах ехал на черном как ночь коне, под зеленым знаменем Пророка, с мечом Магомета. Воины, которых обгонял Султан, со страхом и уважением смотрели как на образ в незыблемую фигуру Сулеймана, сидящего на быстром коне как высокая каменное подобие кары Господней, не обращая внимания на дождь. И были аги и паши более пышно одеты, чем их повелитель: никакого металла кроме твердой стали не имел при себе, никакой отделки не было на его одежде.

Солнце закатывалось за горизонт. Султан молча стоял на холме и смотрел, как его моджахеды штурмовали крепостную стену. Кто-то забросал хворостом глубокий ров, а кто-то уже карабкался по лестнице, падал, перелезал на стену…

Вокруг все было в огне и клубах дыма. Ревели пушки, кричали люди…

Сулейман застыл неподвижно, казалось, не слушал гонца, который упавши ниц, докладывал о ходе жестокого боя. Наконец, султан увидел как открылись крепостные ворота, как рванулась туда конница, и как затрепетал на башне зеленый флаг…

И упал властелин половины мира на колени помолиться Аллаху за победу.

Роксолана сидела на троне, рядом стоял Мустафа, подрос Селим, а на руках она держала младенца Баязеда. Итальянский художник рисовал групповой портрет, любуясь улыбкой султанши, разговаривая с ней на своем певучем языке — Роксолана знала немного и его.

Уставший Баязед вырвался из рук.

— Закончим, дети устали… — распорядилась женщина. — Спасибо, сеньора, жду вас завтра… Бегите… — обратилась она к старшим детям. — И слушайте учителя Абдуллаха!

Дети радостно выскочили из зала, а Баязеда забрала служанка.

Роксолана перешла в другой зал, где вместе с Ахмед-пашой стала обсуждать макет имарета и других зданий возле Авретбазара. Султанша вникала во все детали. С уважением и удивлением смотрел на нее строитель. Именно сюда евнух принес на подносе бумаги. Роксолана тут же сломала печать — письмо было от Сулеймана. Пробежала глазами, выпрямилась гордо и сказала Ахмед-паше:

— Войско султана взяло Будапешт! Пусть весь Стамбул, вся страна знает об этой прекрасной победе! Я хочу раздать милостыню!

Когда, в окружении охраны, раздавала милостыню бедным людям, произошло почти чудо. Какая-то старушка, в убогой украинской одежде, прорвалась между лошадей янычар, с плачем и с монетой — милостыней в руке: — «Настенька, дитя мое! — возле лектики султанши упала.