Нечеловеческий фактор - Станислав Борисович Малозёмов

вышел в центр круга, помахивая обрывком факса над головой. Моё мнение, Байрам, ещё жестче. Садиться на такую полосу — это смерть всем. Гроб на сто два места.

Вот тогда Байрам Шарипов психанул и Володю толкнул от всего экипажа подальше, и лично от себя.

— Вы трусы все! Вам тротуары поливать с водовозок, а не по небу порхать! — крикнул Шарипов, взял у Шувалова оброненную Володей сводку и порвал её в клочья. — На войне летали в любую погоду. Ты ж, Шувалов, с первого дня до Победы на «Тушке» носился и в бурю, и вслепую под звёздами. Ничего, живой! А тут десять метров ветерок боковой. Не тридцать же! Чего дергаетесь?

— Сам говори с Лопатиным. Он отвечает за всё, что в воздухе по нашему диспетчерскому охвату, по алма-атинской проводке самолётов, — сказал тихо Миша Шувалов. — Лично мне с ним отношения гробить резона нет. Прилечу на три часа позже — никто ругать дома не будет.

— Ладно! — Байрам плюнул прямо на середину круга, на кафель пыльный. — Пойду сам с ним лаяться по телефону. Из кабинета местного руководителя полётов. Сам на него надавлю, раз ты, Шувалов, ведёшь себя как баба, какая дрожит над пирожками, чтобы они у нее подгорели. Ни хрена ты не пилот первого класса и орден на войне тебе дали по ошибке.

— Ширяев Сергей, семипалатинский главный по полётам, вылета нам, кстати тоже не даёт. Не хочет грех на душу брать, — крикнул вслед Шарипову бортмеханик — Да там не только грех на душе будет. Гробанёмся — его под суд отдадут за то, что выпустил, зная про плохое «метео» в Алма-Ате.

— Да пошел ты! — огрызнулся Шарипов и выбежал из комнаты.

— Людей зря загнали в салон, — дёрнула за рукав Шувалова стюардесса Галя. — Там Верка с Наташкой, но что они кроме воды могут пассажирам дать? Что? Движки не работают. Холодно внутри. Простынут люди. Даже газеты свежие забыли отнести. Вон их целая пачка лежит. Может, пусть пока вернутся? Тут тепло.

— Ну, сбегай в самолёт. Вытащи всех сюда. Автобус возле выхода. Зелёный. Шофёру скажи, что опять отложили взлёт. Пусть пассажиров привезёт, — Шувалов напряженно смотрел на дверь. Шарипов не появлялся. Похоже, что и с Ширяевым сцепился. Вот же хорёк неуёмный. — Я пока тоже схожу к Ширяеву. Ещё подерутся. Байрам же без тормозов, может и нахамить. А Серёга — парень самолюбивый. Даст в рыло, не задумываясь. Ну, он-то кандидат в мастера в «полутяже». Боксёр. Покалечит Борю, нам влетит дома. «Почему допустили такое?»

И они оба вышли из комнаты отдыха. Галина в автобус, а Шувалов на лестницу. Кабинет управляющего полётами на втором этаже. И уже с пятой ступеньки услышал Миша Шувалов такие отменные маты, какими далеко не все шахтёры в Караганде владеют. Это беседовали насчёт вылета Шарипов с Сергеем.

— Вот я на бумаге лично своей рукой пишу, что категорически не разрешаю вылет борту № 75 158, на котором проверяющим летит Шарипов и настаивает на том, чтобы я самолёт выпустил. Не разрешаю взлёт по причине отсутствия возможности успешной посадки в Алма-Ате. Число. Подпись моя. Время 22.10. Местное, — Ширяев сунул бумагу под нос Байраму. — Расписывайся, что ознакомлен. И пусть этот документ у меня лежит. Гробанётесь, если самовольно на пилотов надавишь, а мне будет, что на суде показать.

Байрам минуты две смотрел на лист, вытащил из нагрудного кармана золотистую авторучку и под росписью Ширяева написал.

— Решение о запрете на взлёт считаю непрофессиональным. Через час в Алма- Ате будет чистая полоса. Рекомендую уволить т. Ширяева С.К. за полный непрофессионализм и вредительство. Шарипов Б. А.(начальник летно-штурманского отдела Управления ГА КазССР).

Расписался.

Сергей Константинович долго глядел на Шарипова после того как забрал и прочёл обоюдное эпистолярное произведение.

— Вот не будь ты, Байрам Асхатович, этим самым начальником большого республиканского уровня, то дал бы я тебе по печени и снял бы тебя с самолёта вообще. За оскорбление руководителя полётов и постановку под смертельную угрозу жизни ста двух пассажиров. И послал бы тебя на три буквы сначала, а потом на вокзал. Чтоб спокойно дотрясся ты за сутки с хвостом на поезде.

Взял лист и положил в сейф.

— Теперь Сан Максимычу Лопатину то же самое скажи по телефону и делай что хочешь. Вот тебе копия факса с его подписью. Он запрещает взлёт и посадку. Пиши, что не согласен. Потом звони. С красного телефона. Напрямую.

— «Считаю данное распоряжение не соответствующим реальной обстановке. Ответственность за взлёт и посадку беру на себя как вышестоящее должностное лицо», — черкнул Шарипов, потом расписался и здесь.

— Ты, Боря, от меня далеко и хоть сто команд дашь — моё начальство пошлёт тебя на хрен. Дурак ты, Боря, — Ширяев закурил и пустил дым Шарипову в лицо. — Оно меня больше ценит, чем всё ваше управление и тебя в нём. Самому наплевать на себя и экипаж, так хоть людей пожалей. Они-то не знают, что ты у нас хоть и главный, но дурной. И помни. Я вас всех не боюсь. Я боюсь только моих начальников. А они под вашу дудку не станцуют. Не жди.

Шувалов вошел.

— Ну, решили? Мне греть моторы или как?

— Я Лопатину позвоню. Подожди минуту, — Байрам за два широких шага пришел к аппарату. Он за минуту, как сказал, так и управился.

— Слышь, Максимыч, это я, Шарипов Байрам. Я сажусь в кресло борта 75158 командиром. Шувалов вторым, натуральный второй в салоне посидит, а мы летим домой. Готовь полосу и диспетчеров пугни, чтобы пахали на совесть. Ты ведь главнее меня — только пока самолёт в воздухе. А сяду я утром в кабинет свой в Управлении, тебя вызову, строгач влеплю и потом всё сделаю, чтобы ты до пенсии у нас не дотянул. Выгоним к едреней матери. За самоуправство и неподчинение вышестоящему руководству. Понял? Всё. На связи из самолёта. Мы взлетаем. Да сядем нормально, не ори! У меня тоже первый класс, как и у Мишки.

Он бросил трубку и выматерился.

— Сидел бы, мля, по-тихому старикан! Так ведь на тебе — ёжик с шипами колючими. Полёты, видите ли, мля, его только компетенция. Зажрался дед. Уволю, мля!

— Гробанёмся, Боря, — Шувалов сказал это медленно, отделяя каждое слово. — Я с Лопатиным с борта говорил. Он весь прогноз читал мне. Буран — стеной до утра. Туман до полудня следующего. Ветер после полуночи до тринадцати метров с левого от полосы бока. Мне-то ладно. Жаль не себя, а только пассажиров и машину. В семье лада нет из-за моей