Отель, портье и три ноги под кроватью - Яков Томский

Меня немного обеспокоило то, что слюна, летевшая с ее деревянных губ, могла быть ядовитой кислотой. Как это возможно?

– Дайте. Я хочу апгрейд прямо сейчас. Сегодня мне пятьдесят три. Дайте мне апгрейд, или я поговорю с менеджером.

И тогда я взорвался. Кто-то наклонился и с силой нажал на ложки в спине, шепнув мне на ухо: «Вот где ты сейчас, Томми. Тебе нет и тридцати, а твое тело умирает. Ты – обезьяна, выдающая ключи, и у тебя нет других вариантов. Ты здесь пожизненно. Дай этой богатой женщине то, чего она хочет. Сейчас. Это твоя работа».

Те, у кого ничего нет, всегда будут служить тем, у кого все есть.

Я передал регистрацию коллеге и ушел прежде, чем на глаза навернулись слезы. Да, да, мне хотелось плакать, это было отвратительно. Я поспешил в камеру хранения на четвертом этаже, где в течение длительного времени хранится багаж и более крупные предметы – например, детские кроватки и велосипеды. Вероятность того, что сюда войдет посыльный и побеспокоит меня, была низка, и я часто приходил сюда во время перерыва почитать. Эль-Сальвахе приходил сюда в ночные смены, чтобы придушить гуся. Он любезно делал это в одном и том же углу, обозначенном знаком, туманно намекавшим на музыкальный автомат. Но в другом углу, за стеллажом, был тайник, полный украденных предметов из мини-бара, чтобы мы немного порадовались.

Я взял плитку «Херши», сел посреди моря чемоданов и заплакал, как девчонка, откусывая большие куски шоколада и не вытирая слез. Это был один из незабываемых, поворотных моментов в жизни.

Почему я с такой грустью все воспринимал? У меня не было финансовых проблем. Не было детей. Но ничего не менялось. Я не мог позволить себе уйти с этой работы; куда бы я пошел? В другой отель? Возможно, именно этот отель – причина моей боли? Абсурд. Прежде всего, я знаю наверняка, что другой отель будет таким же говном, только в другом унитазе. Кроме того, смена гостиниц не только отбросит меня на стартовую зарплату, еще я потеряю свое право на лучшие смены и буду снова назначен на ночные на невообразимо долгий срок, причем, опять же, за меньшие деньги. Ни в коем случае. Оставить эту сферу вообще? Моя квалификация по сравнению с тем временем, когда я только приехал в этот город, понизилась. И Нью-Йорк уже изменил меня. Будучи окружен таким обилием денег, такими большими возможностями, в конце концов, я и сам захотел все это. Я хотел иметь черную карту. Я хотел ходить в театры на Бродвей. Я хотел говорить с менеджером.

Меня не интересовала руководящая должность. Работать в «Бельвью» приходилось даже больше, потому что менеджеры не задерживались в отеле дольше чем на шесть месяцев. В Новом Орлеане менеджерам было не все равно. Они сидели на работе дополнительные часы, чтобы помочь начальнику ночной смены в особенно оживленные ночи. Они жертвовали выходными, потому что какая-то внезапно возникшая группа из ста бизнесменов в последнюю минуту перенесла свою конференцию из Лас-Вегаса в Новый Орлеан. Они отводили нас в сторону и спрашивали, как мы поживаем. В «Бельвью» они звонили из какого-нибудь бара в Квинсе и говорили, что больны (как и рядовые сотрудники) за час до начала смены, вынуждая менеджера оставаться на вторую смену подряд без подготовки. Потом начальник, которого подставили, делал то же самое со следующим начальником – ну, это, знаете, справедливости ради. Менеджеров «Бельвью» увольняли за употребление наркотиков, за то, что они делали ребенка сотрудницам рецепции или крали деньги из кассы, или писали на лестнице; а те, кому случалось ходить на работу регулярно, внезапно приходилось покрывать эти дополнительные смены. Кроме того, мне платили больше, чем им. Я не мог даже представить, что сделаю столь безумный шаг, особенно когда приобрел больше опыта в манипуляциях с наличными. Но чем мне гордиться? Ничем. Гарантированным рабочим местом. Приоритетностью смен. Да пошло оно все.

Но у меня была эта шоколадка. Я медленно доел ее и выплакался как следует. Потом спустился к стойке и доработал свою смену.

А потом – потому что уже пришла пора – мне стукнуло тридцать.

И вот теперь, спустя неделю, передо мной стояла другая гостья, просившая об особом отношении. Но, вы знаете, она не выглядела демонстративно богатой и не была груба. И нам обоим только что исполнилось тридцать. Поэтому я позаботился о ней.

– Понял, – сказал я ее бюсту.

Через десять коротких секунд я перевел ее в номер с видом на Централ-парк и выдал новые ключи.

– Вид на парк, и я пришлю красное вино. Приятного пребывания. Следующий гость, пожалуйста?

– Спасибо. Меня зовут Джули, – ответила она.

– Feliz cumpleanos[26]. Следующий гость, пожалуйста?

Пять минут спустя Кайла сообщила, что меня вызывают из номера 3601.

– Добрый вечер, спасибо за звонок на рецепцию. Это Томас, чем могу помочь? – Опять эти заученные фразы!

– Привет, это Джули. Огромное спасибо. Мне ужасно нравится!

Это было очень мило. Стало понятно, что она довольна. От ее восторженного возгласа у меня на душе немного потеплело.

– Здорово. Я рад.

– Я пригласила несколько подруг, и если они подойдут к стойке, направьте их сюда, пожалуйста.

– Конечно. Я запишу вас в наш список мероприятий на случай, если они подойдут к другому сотруднику.

– Спасибо еще раз. Мне очень, очень нравится.

– Я очень, очень рад, – ответил я с улыбкой.

Через час – снова звонок.

– Спасибо за звонок на рецепцию, – я робот, я робот.

– Привет, Томас, это я.

– Что-нибудь нужно?

– Вы не могли бы подняться?

– Простите?

– Можете ли вы подняться ненадолго, в гости?

– Я не могу.

– У нас тут вечеринка в нижнем белье, Томас. Тут восемь девушек в нижнем белье и…

– Я действительно не могу…

– Подождите, дайте договорить. У нас есть шампанское и клубника в шоколаде. Восемь девушек в дорогом нижнем белье, Томас.

– Слушайте, я здесь работаю. Я не могу тусоваться в номерах.

– Когда вы заканчиваете?

– Нет. Я ни при каких обстоятельствах не могу развлекаться в собственном отеле.

– О. Что ж, вы меня расстроили.

Я положил трубку на рычаг. Подошел посыльный Бен.

– Черт, что с тобой?

– Восемь девушек в трусиках, Бен. Номер 3601, восемь девушек в трусиках.

– Ах, вот в чем дело. Пойду-ка я постучусь к ним, спрошу, не нужен ли им лед. Ну, это, для сосков.

Через три часа я, закончив смену, подсчитывал выручку в подсобке. Данте сообщил мне, что меня снова спрашивают из номера 3601. Я попросил его сказать, что ушел домой.

– Чего они хотят? – спросил я.

– Интересуются, есть ли у нас Библии.

– Они хотели Библию?

– Именно, шеф.

– Что, собственно, все это значит? – почесал я затылок.

– Может быть, молитвенное собрание? Хотя сдается, там просто лесбийская вечеринка.

На следующий день меня ждал конверт. Никаких денег, только номер телефона. Довольно откровенно. Я позвонил, Джули пригласила меня на свидание. На первом свидании я спросил ее про Библию. Они просто хотели забить косяк.

В отеле «Бельвью» нет Библий.

Дело закончилось тем, что в течение следующих нескольких лет я периодически встречался с Джули. Ее жизнь сильно отличалась от моей. Она приехала в Нью-Йорк, чтобы жить гламурной жизнью и, заполучив неплохую должность в финансовом секторе, весьма преуспела в этом. Она обедала в лучших ресторанах и ходила на все театральные премьеры. Ее приглашали на мероприятия с фуршетами в Музее современного искусства, она ездила на вечеринки «Кентукского дерби» в Верхнем Ист-Сайде, где все носили шляпы времен рэгтайма и пили «коляски мотоцикла»[27]. Она брала в аренду лимузины и пила шампанское.

«Я пью только шампанское и никогда никого не жду». Прямо так и говорила.

Но мы прекрасно ладили. Она происходила не из богатой среды и поэтому умела прощать мне недостаточную состоятельность. Ей доставляло удовольствие брать меня с собой в качестве сопровождающего, и мы занимались сексом в общественных местах вроде грузовых лифтов, а один раз – в туалете, наполненном запахом ванили, одного ресторана с мишленовскими звездами.

– Какой твой натуральный цвет волос? – я любил задавать ей этот вопрос. – Серьезно, какого они цвета на самом деле?

Ее красивое лицо кривилось от злости, и она показывала пальцем на голову.

– Вот этого.

Еще одна типичная вещь для Нью-Йорка. Неважно, откуда вы и каким вы хотели стать человеком изначально. Здесь вы могли быть наркоманом, трансвеститом, певцом-бардом, ковбоем, хип-хоппером, художником, – кем угодно.

Что вы за человек на самом деле? Просто покажите на свою голову и скажите: «Вот такой».

Каким человеком был я? Слугой богатых! Притом слугой все более и более неудовлетворенным! Проведя годы среди таких же агентов, я перенял их привычки. Я звонил на работу и говорил, что заболел («халявил», выражаясь языком чемоданных диджеев). Я даже начал халявить по два дня подряд, что, согласно профсоюзным правилам, считалось одним больничным, одной болезнью. Потом я еще больше осмелел и стал брать больничные на два дня до моих выходных, а затем на два дня после них, называя это двумя разными болезнями и, по сути, выкраивая шесть дней неоплачиваемого отпуска практически на ровном месте, когда мне было нужно. За это я получил свой первый документ, первую дисциплинарную бумагу. Они называли это «закономерными отгулами». Я брал шестидневные отпуска постоянно, и, бесспорно, это стало закономерностью. Но, слава профсоюзу, чтобы меня уволили, я должен быть проделать это почти бесконечное число раз. Данте, кроме преследования всех гостей, которых он обслуживал, тоже брал больничные рекордные сорок пять раз только за первый год работы. Его уволили? Нет. Поэтому прецедент был создан, планка снижена до самого подвала, и мы все могли ставить рекорды по числу отгулов из-за болезни и быть уверенными, что получим не больше взысканий, чем он.