Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Орсон Скотт Кард

Джейн получила массу удовольствия. Когда Эндер вернулся домой, она включила компьютер и вывела свое лицо на терминал, просто чтобы посмеяться вволю.

– Ну а как еще он мог вывернуться, – сказал Эндер, – живя среди добрых католиков да еще имея дело с биолоджистой – одной из самых уважаемых женщин города! Может, ему и в голову не пришло, для них же это базовые вещи.

– Не извиняйся за него, – ответила Джейн. – Я и не рассчитываю, что ваши водянистые мозги способны управляться с логикой. Но почему бы мне не посмеяться немного?

– В каком-то смысле это очень мило с его стороны, – заметил Эндер. – Он согласен верить в то, что болезнь Маркано пошла иным курсом, чем во всех других зафиксированных случаях, что по какой-то причине родители Новиньи не обнаружили болезнь Маркано и она вышла за него, не ведая об этом. Он верит. А Лезвие Оккама рекомендует брать самое простое объяснение. Болезнь Маркано протекала как у всех: половые железы он утратил в первую очередь, а детей зачал кто-то другой. Неудивительно, что Маркано так злился. Каждый из его шестерых детей свидетельствовал о том, что его жена спит с другим мужчиной. Возможно, это с самого начала было частью договора – то, что она не будет ему верна. Но шестеро детей – это немножко чересчур.

– Великолепные противоречия жизни истинно верующих, – улыбнулась Джейн. – Жена сознательно изменяет мужу, но даже помыслить не смеет о противозачаточных средствах.

– Ты пробежалась по генетическим раскладкам детей, чтобы выяснить, кто может быть отцом?

– Ты хочешь сказать, что еще не догадался?

– Догадался, но хочу быть уверен, что медицина не опровергнет. Понимаешь, ответ слишком очевиден.

– Разумеется, это Либо. Вот кобель! Шестеро детей от Новиньи и еще четверо от собственной жены.

– А вот чего я совсем не понимаю, – сказал Эндер, – это почему Новинья не вышла за него замуж с самого начала. Это же полная бессмыслица – выходить замуж за человека, которого она, очевидно, презирает, о чьей болезни точно осведомлена, а затем – вперед, рожать детей тому мужчине, которого любила всю жизнь.

– Пути человеческой мысли извилисты и запутанны. И извращены, – пропела Джейн. – Пиноккио был таким поленом, когда пожелал стать настоящим мальчиком. С деревянной головой ему жилось бы куда веселее.

Миро осторожно пробирался через лес. Иногда он узнавал деревья, мимо которых шел, или ему казалось, что узнавал, – тут ни один человек не мог сравниться со свинксами: они знали по именам все деревья в лесу. Но, впрочем, люди не поклонялись деревьям, не считали их своими предками.

Миро сознательно выбрал самый длинный путь к поляне, где стояло жилище свинксов. Когда Либо принял Миро вторым стажером и поставил его работать вместе со своей дочерью Квандой, он объяснил, что не должно быть четкой тропинки, ведущей из Милагре к поляне свинксов. Ведь возможно, предупредил его Либо, что когда-нибудь между людьми и свинксами вспыхнет конфликт, нельзя оставлять дорогу, по которой могут пройти погромщики. Потому сегодня Миро шел по дальнему, высокому берегу ручья.

И естественно, скоро из лесу вынырнул свинкс. Наблюдатель. Много лет назад Либо вычислил, что где-то в этом направлении находится поселение самок-свинксов, «жен». И самцы всегда приглядывали за зенадорес, если они заходили в лес слишком далеко. По настоянию Либо Миро никогда не пытался исследовать запретную сторону. Его любопытство сразу же угасало, стоило ему вспомнить, как выглядело тело Либо, когда они с Квандой его нашли. Либо еще жил, он даже оставался в сознании – глаза открыты… Миро и Кванда опустились на колени с обеих сторон, хотели освободить его забрызганные кровью руки… «Либо, твое сердце, вырванное из груди, все еще пыталось гнать кровь по венам. Если бы ты только мог заговорить с нами, одно только слово – почему они убили тебя…»

Берег стал пологим. Миро пересек ручей, прыгая по скользким, покрытым мохом камням. Через несколько минут он почти добрался до места – чуть впереди деревья расступались, образуя поляну.

Кванда уже на месте – учит свинксов снимать сливки с молока кабры и готовить какой-то аналог масла. Последние семь недель она экспериментировала с процессом, и наконец у нее что-то начало получаться. Все прошло бы значительно легче, если б она могла попросить помощи у Новиньи или Элы, – они обе знали о химических особенностях молока кабры куда больше, чем зенадорес, – но, к сожалению, сотрудничество с биолоджистас невозможно. Еще тридцать лет назад ос Венерадос обнаружили, что молоко кабры не содержит питательных веществ, которые мог бы усвоить человек. А потому совершенно очевидно, что проблемы хранения молока или изготовления молочных продуктов могут интересовать только свинксов. А Миро и Кванда не могли рисковать, нельзя было допустить, чтобы хоть кто-нибудь узнал, насколько серьезно они изменили образ жизни пеквениньос.

Младшие свинксы охотно взялись сбивать масло. Они плясали на бурдюках, сделанных из шкур тех же самых кабр, и распевали бессмысленную песенку, смешивая слова звездного, португальского и двух собственных языков в смешную кашу. Миро попытался рассортировать языки. Он, конечно, узнал мужской язык, поймал несколько обрывков на языке отцов – так они называли то наречие, на котором разговаривали со своими деревьями-тотемами. Миро распознал его только по звучанию. Даже Либо не мог перевести ни слова. Язык, казалось, состоял из одних «ме», «бе», «ге», причем разницу между гласными определить было невозможно.

Свинксы, следившие за Миро в лесу, тоже вынырнули на поляну и приветствовали своих собратьев долгим ухающим криком. Танец продолжался, а вот песня немедленно смолкла. Мандачува отделился от группы свинксов, столпившейся вокруг Кванды, и двинулся на край поляны, навстречу Миро:

– Привет, Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением.

Это был дословный перевод имени Миро на звездный. Мандачуве нравилось переводить имена со звездного на португальский и обратно, хотя Миро и Кванда тысячу раз объясняли, что их имена на самом деле ничего не означают и то, что они звучат как настоящие слова, просто совпадение. Но Мандачува, как и многие другие свинксы, обожал лингвистические игры, а потому Миро махнул рукой и стал откликаться на «Я-Смотрю-На-Тебя-С-Вожделением», так же как и Кванда терпеливо отзывалась на «Вага». Это португальское слово значило «чудо»; «чудо» на звездном – «вандер», а «вандер» звучит почти как Кванда.

Мандачува оставался для них загадкой. Самый старый среди свинксов. Пипо знал его и писал, что он обладает среди своего племени наибольшим авторитетом. Либо, по всей видимости, тоже считал его лидером. Разве его имя не было искажением португальского сленгового словечка, означавшего «хозяин», «босс»?[26] Но Миро и Кванде казалось, что Мандачува наименее влиятельный и уважаемый свинкс поселения. Никто не советовался с ним ни по какому поводу, он был единственным, у кого всегда находилось время на беседы с зенадорес, ему почти не поручали важной работы.

И тем не менее именно он поставлял бо́льшую часть информации. Миро никак не мог понять почему: потерял ли свинкс статус из-за слишком тесного общения с людьми или стремился поделиться сведениями, поднять себя в глазах людей, чтобы компенсировать низкий статус среди сородичей? Впрочем, это не имело значения. Миро нравился Мандачува. Он считал старого свинкса своим другом.

– Что, женщина заставила вас есть это дурнопахнущее месиво? – спросил Миро.

– Она говорит, что это жуткие помои. Еще бы, даже маленькие кабры кричат от омерзения, когда им приходится сосать вымя. – Мандачува хихикнул.

– Если вы преподнесете все это в подарок вашим женщинам, они больше никогда не заговорят с вами.

– И всё же мы должны, мы должны, – вздохнул Мандачува. – Они все хотят видеть, масиос долгоносые.

Ах да, это постоянное недоразумение с женским полом. Иногда свинксы говорят о них с искренним и глубоким уважением, даже, пожалуй, с восхищением, обожанием, как о божествах. И тут же кто-нибудь обзывает их масиос – червями, обитающими на ветвях деревьев, или говорит еще какую-нибудь грубость. Зенадорес даже не могут спрашивать о них – свинксы все равно никогда не отвечают на вопросы о своих самках. Было время, и довольно долгое, когда свинксы и вовсе не упоминали, что самки существуют. Либо всегда очень смутно намекал, что перемена как-то связана со смертью Пипо. До его гибели разговоры о самках были табу (разве что случайное почтительное упоминание в особо торжественные минуты), а после свинксы даже стали повторять при зенадорес свои издевательские меланхолические шуточки о «женах». И все равно люди никак не могли получить ответ на любой прямой вопрос о женщинах. Свинксы все время напоминали, что это людей не касается.

Из группы, окружавшей Кванду, послышался свист. Мандачува схватил Миро за рукав и потянул туда.