Дело петрушечника - Роман Валериевич Волков

видал, — ответил старик, — имени не припомню, а этого как не знать — это ж наш художник Ромка Никольский, только куда как старше. Он тогда везде рисовал и при суде прислуживал и на всех совещаниях. Видать, в зеркале себя намалевал, точно, вон и подпись. Да, вот и доктора припоминаю, он служил недолго у нас, потом переехал. Но в сиротском совете заседал, это точно. И этого еще… секретаришку, как бишь его…

Старик потер ладони и закрыл глаза. В тишине было слышно лишь, как майор глотками допивает очередной бокал джина, уже без вермута.

— Ничипоренко! — вдруг вскрикнул Гефест. — Точно! Валька его звали! Уж и не хлопец, а все в сектретаришках сидел. Поди и сейчас секретарит?

— Нет, учиться пошел, — грустно вздохнул Муромцев, — только не доучился.

— Ну, я и не удивлен, — ответил с удовлетворением старик, — способностей у него маловато. Писанину любил, а писал черт знает что.

— А вот этого человека узнаете? — Роман показал новую фотокарточку.

— Может, и видел, не знаю.

— Это Евген Радевич, учитель.

— Нет, шановний пан, не помню! Вы лучше вот что, поезжайте завтра к нынешнему голове. Он в архивы заглянет, и вы все сверите. Я хоть память пока ясную имею, что-то подзабывать все стал. С вашего позволения я пойду, господа, к ужину готовить.

Старик по-военному отдал честь, повернулся и захромал прочь.

Глава 18

Ночь Муромцев провел в захудалой гостинице с громким названием «Версаль», которую посоветовал радушный и гостеприимный Купчинский. Выспаться ему не удалось по ряду причин: сначала его атаковали комары, налетевшие в раскрытое окно, затем, когда летающие кровопийцы ретировались, за свою кровавую трапезу принялись клопы. Благо, Роман Мирославович предусмотрительно не стал полностью раздеваться, и насекомые не сильно докучали, к тому же в саквояже нашелся немецкий порошок от этих тварей, коим сыщик обильно посыпал скрипучую кровать.

На рассвете Роман Мирославович спустился в пустой ресторан с намерением выпить кофе, однако никого из персонала так и не смог найти. Настроение испортилось окончательно, и Муромцев вышел на улицу.

Город начинал просыпаться. Розовые лучи солнца красили дома и заборы, прогоняя ночные сумерки куда-то на запад, в овраги и низины. Из-за угла показался бородатый дворник с метлой. Он шел медленно, хромая и подволакивая ногу в обрезанном валенке. Во рту его дымила короткая трубочка, и пепел с нее сыпался прямо на бороду, очень похожую на метлу, которую он нес на плече.

Роман Мирославович остановился и, когда старик поравнялся с ним, спросил:

— Доброе утро! Не подскажете, где мне городского голову вашего найти? В думе, наверное?

Дворник остановился, оперся о метлу и, почесав подбородок, ответил:

— И вам не хворать, шановний пан. А чего голове в такую рань в думе сидеть? Они завтракают в «Черноморской звезде» кажное утро. А после в управу пойдут.

— А далеко эта «Звезда»?

— Никак нет, пан начальник, в квартале отседова, в ту сторону, — старик махнул метлой вдоль улицы и пошел дальше.

Муромцев быстро отыскал нужное заведение. Городской голова действительно сидел за одним из столиков на веранде и пил кофе. Роман Мирославович сглотнул слюну и решительно пошел в ту сторону.

После недолгого объяснения за чашкой недурного кофе по-турецки сыщик и голова, которого звали Сидор Евграфович Омельчук, отправились сразу в управу. Роман не стал на этот раз скрывать свою личность и род занятий, чем весьма заинтересовал городского голову. Зайдя в просторный кабинет, Омельчук предложил Муромцеву сесть и продолжил разговор, начатый в ресторане:

— Да, Роман Мирославович, вы правы. Помимо управления городом и всем его хозяйством, в мои обязанности входит и руководство сиротским судом. Сейчас времена, конечно, поспокойнее и посытнее, что ли, чем раньше. Но сиротки все равно появляются и нужно определяться с опекунами.

— Скажите, — спросил Роман, доставая портсигар, — а двадцать лет назад как дела обстояли?

— Ну, это было при другом голове, — ответил Омельчук, услужливо поднося зажженную спичку Муромцеву, — Аркадии Тарасовиче Непришейке. Ныне уж нет его в живых, несколько лет назад скончался от удара, так что, увы, по старым делам я вам не советчик.

Голова тяжело вздохнул, подошел к окну и отдернул тяжелые и пыльные шторы.

— Вот ведь раньше какие времена были у нас! — тихо сказал он, не оборачиваясь к сыщику. — Пожары, засухи, неурожай! Прямо казни египетские, прости Господи! И все это выпало на время Аркадия Тарасовича! Эх, не повезло ему. Столько смертей было, ужас сколько! И как раз лет двадцать назад. И сирот, конечно, из-за этого было просто тьма — суд сиротский тогда собирался чуть ли не раз в неделю, представляете? Я тогда на эти суды не ходил, так как мелким чиновником еще служил в присутствии. Зато сейчас приходится иногда на такое смотреть, на слезы сиротские в том числе. Но ничего-с, закалился я через это как булат, теперь меня ничем уже не проймешь, да-с.

Муромцев достал фотокарточки и выложил их веером на столе:

— Узнаете здесь кого-нибудь, Сидор Евграфович?

Голова подошел к столу и принялся рассматривать карточки, близоруко щурясь.

— Увы, эти господа мне не знакомы.

— Хорошо, — вздохнул Муромцев, — тогда вот что. Насколько мне известно, сиротский суд состоит из членов, избираемых на три года частными собраниями купеческого, мещанского и ремесленного сословий, так?

— Да, все верно, — подтвердил голова.

— Можно ли поднять архивы лет за пятнадцать-двадцать и выявить все заседания, на которых могли присутствовать вот эти господа? — Роман протянул листок с фамилиями жертв.

Омельчук принялся читать список, шевеля толстыми губами:

— Валентин Ничипоренко. Так, доктор Евдоким Пилипей, художник Роман Никольский, учитель истории Евген Радевич, купец Нечитайло Егор Тарасович. — Он положил список на стол и сказал: — Валька Ничипоренко был секретарем, долго причем. Протоколы записывал почти всех заседаний, писал еще как поэт, так он сам говорил, даже переписывать заставляли. Как раз лет пятнадцать назад, да. Давайте вот как поступим — сходим в архив. Там есть человек один, Давид Альбертович, архивариус. Он из старослужащих и точно скажет, кто где был из них.

Городской архив располагался в полуподвальном помещении недалеко от управы. Здесь царили сумрак, мыши и витал запах прелой бумаги. За конторским столом сидел старый архивариус и что-то писал. Когда вошли голова с Муромцевым, он поднял глаза и, не вставая, поздоровался:

— Милости прошу, Сидор Евграфович! Какими ветрами вас надуло в мои владения?

— Попутными, Давид, попутными, — улыбнулся Омельчук, — дело к тебе есть сурьезное. Вот, пан сыщик из самой столицы приехал, Роман Мирославович Муромцев.

Муромцев кивнул и подошел к старику.

— Что же за дело вас привело в нашу глушь, Роман