Камень Януса - Гриффитс Элла

Нельсон все еще испытывал нервное потрясение после вчерашнего откровения. Ну до чего же не везет! Одна-единственная ночь — и на тебе, пожалуйста, он снова отец. Другие мужчины — он знал это от Клафи — гуляют почем зря, и никакого урона. Какого черта он не пользовался контрацептивами? А Рут? Его чувства к этой женщине менялись от злости к восхищению и берущему за сердце состраданию. Он восторгался ее решимостью сохранить ребенка и был ей благодарен за то, что она ничего от него не хотела. Но в то же время испытывал раздражение: она вознамерилась одна растить ребенка, полностью присвоить его себе, а ему позволит лишь иногда дарить игрушки на день рождения. Он в отличие от нее знал, что значит родительский удел, когда приходится всем заниматься одному. Помнил, как крутилась Мишель, особенно после того, как они переехали на Юг и он до ночи пропадал на работе. Рут не к кому обратиться за помощью, кроме ее свихнувшихся на религии родителей и психованной подружки. Разве что Катбад предложит посидеть с ребенком. И что, это жизнь для его сына?

Его сына! Кстати, Нельсон никогда так уж сильно не мечтал о сыне. Всегда восхищался своими дочерями. Ему нравилась их непохожесть, умение раствориться в женских привычках, даже то, что с ним не считались в доме. Так ему было спокойнее (папа, это девичьи штучки, тебе не понять). Сын же — теперь у него есть сын — пробудит забытые чувства. Нельсон никогда не ощущал близости с отцом. Он был единственным мальчиком в семье — кроме него росли две старшие сестры — и достаточно рано понял, что от него ждут совсем не того, что от них. Никто не рассчитывал, что он вырастет таким же хорошим. Все ждали, что он станет крутым, спортивным, скупым на эмоции, но страстно увлеченным футболом. И Нельсон стал примерно таким. Расстался с детской любовью к пони, стал азартным футбольным болельщиком, играл за школу, а потом в командах графства. Отец всегда присутствовал на матчах и с боковой линии выкрикивал маловразумительные советы, хотя сам ни разу в жизни не участвовал в игре. У него была высохшая стопа — последствие детского полиомиелита, — и он ходил с палочкой. Как физический недостаток повлиял на его восприятие мужественности? Может, именно благодаря своей хромоте отец хотел, чтобы его сын стал выдающимся спортсменом? Нельсон никогда его не спрашивал, а теперь это вообще невозможно. Отец умер, когда Нельсону было пятнадцать лет. Так и не узнал, что его отпрыск поступил на службу в полицию — такой выбор карьеры привел бы его в восторг.

На Нельсона гораздо сильнее повлияла его мать, Морин. Вспыльчивая ирландка, она часто кричала на детей, а иногда и поколачивала. Отец же никогда ни на кого не поднимал руки и не повышал голоса. Но, несмотря на это, Нельсон был ближе к матери. Когда он стал подростком, они крупно ссорились, но он знал, что мать его пылко любит. Видимо, поэтому он до сих пор предпочитает общество женщин. О, он прекрасно обходится в компании мужчин, иначе не ужился бы в полиции. Играет в футбол и гольф, любит проводить вечера в пабе, ценит чувство товарищества на службе. Но его также тянет в общество умных, волевых женщин. Потянуло его и к Рут. И он теперь влип.

Нельсон вздохнул и остановился у входа в дом Спенса. Все воскресенье пришлось выступать в роли примерного мужа. Он не только свозил Мишель в садовый центр, но затем накормил в пабе и даже согласился сходить с ней вечером в театр. И теперь с облегчением вернулся к работе. Эдварду Спенсу не удастся укрыться в своем великолепном доме, с гаражом на две машины. Ему придется дать ответы. Почему он с самого начала не упомянул, что его семья владела домом на Вулмаркет-стрит? И забыл рассказать о мертвом ребенке. Пусть тот умер не при его жизни, но в годы, когда его родные являлись хозяевами дома. Ребенка убили, тело похоронили под стеной, а голову бросили в старый колодец. Это было нечто вроде их семейной тайны.

Эдвард Спенс приветствовал Нельсона, словно тот был его давно потерянным другом:

— Гарри, рад вас видеть! Заходите!

Нельсон мысленно обругал Уитклиффа и обстоятельства, благодаря которым этот человек решил, что имеет право называть его по имени.

— Доброе утро, мистер Спенс, — сдержанно произнес он.

— Называйте меня Эдвардом.

Хозяин провел Нельсона через кухню, которая занимала заднюю часть дома и выходила окнами в сад. Мишель умерла бы от зависти, если бы увидела эту кухню, подумал Нельсон. Все превосходного качества: от сверкающих поверхностей столов до желтых роз на столе, голубых подушек на диване (диван в кухне, вот уж чего никогда не будет в Блэкпуле) и пыхтевшей в углу дорогой итальянской кофеварки.

— Кофе? — спросил Спенс. — Эта машина готовит сносный капуччино.

— Если можно, обыкновенный черный.

Пока Спенс возился с кофе, в кухню из сада вошла эффектная женщина. Блеск соломенного цвета волос, искорки в голубых глазах, ровный загар и ощущение приятного аромата, богатой одежды. Женщина протянула Нельсону руку.

— Моя жена Мэрион, — представил ее Спенс.

Мэрион не присутствовала на том «средневековом» приеме. Так что это была их первая встреча. А первой мыслью старшего инспектора стало: не верь мужчине, у которого красивая жена. Кому, как не ему, это знать. У него у самого красивая жена.

— Рада познакомиться, — улыбнулась Мэрион Спенс. Вблизи ее лицо показалось совершенным, очертания плавными. К тому же она, казалось, нервничала и, прежде чем заговорить, бросила взгляд на мужа.

— Гарри пришел задать несколько вопросов о доме на Вулмаркет-стрит, — объяснил тот.

— Там нашли останки? — Мэрион снова покосилась на Спенса. — Родди мне сообщил.

— Родди? — Нельсону было известно, что детей Спенсов звали Себастьян и Флора. Типичные имена для Ньюмаркет-роуд.

— Мой отец, Родерик. Он без ума от истории.

— Предполагает, что останки могут быть средневековыми, — подхватила жена.

— Боюсь, он ошибается, — возразил старший инспектор. — Мне необходимо задать вам несколько вопросов по поводу владения вашей семьей этим домом. — Его вполне устраивало, что говорить придется в присутствии Мэрион. У него сложилось впечатление, что из нее можно вытянуть больше, чем из мужа. Но у Эдварда были иные планы.

— Нет проблем. Берите кофе и пойдемте в кабинет. Извини нас, дорогая.

Кабинет был, разумеется, отделан кожей и темным деревом. В шкафу стояли нечитаные книги в твердых переплетах и хорошо потрепанные в мягких обложках. Стены были цвета непрожаренного ростбифа.

Спенс сел за стол, Нельсон занял стул, который предназначался для посетителей. Со стен ему улыбались люди с семейных фотографий, на большом снимке замерла команда регбистов, и старший инспектор готов был поспорить, что тот, который держал кубок, и был сам Эдвард.

— Что ж, Гарри, все это очень загадочно.

— Вовсе нет. Просто ведется расследование. Ваша семья владела домом на Вулмаркет-стрит с…

— С 1850 года. Дом построил мой прапрадед Уолтер Спенс.

— Меня интересует период с 1949 по 1955 год. Кто жил в те годы в доме?

— Мой дед Кристофер Спенс, его жена Розмари и их дети Родерик и Аннабел.

— Родерик — ваш отец?

— Сэр Родерик. Да.

— Мне надо с ним поговорить. Он живет поблизости?

Эдвард помолчал, вертя в руках взятую со стола дорогую игрушку.

— Он живет с нами.

Нельсон заинтересовался, почему Спенс ему сразу об этом не сказал.

— Он дома?

— Вероятно.

— Могу я с ним побеседовать?

— Разумеется, — ответил хозяин, но не двинулся с места. А затем медленно произнес: — У моего отца первая стадия старческого слабоумия. Он может казаться вразумительным, вполне вразумительным, но легко путается. А если путается… сразу сильно огорчается.

— Понимаю, — кивнул Нельсон, хотя на самом деле мало что понимал. Ему не приходилось встречать людей со старческим слабоумием, и он не представлял, что значит жить с человеком, который постепенно теряет сознание собственного «я». Это заставило его посмотреть на Эдварда и Мэрион по-иному. — Должно быть, вам трудно.