История Льва - Микита Франко

- Я не могу с родителями, моя мама беременна, она будет переживать. Я не хочу её нервировать сейчас.

- Приходи с папой, - справедливо заметила девушка.

- Он не поймёт, - тихо ответил Лёва.

Он был готов поклясться, что на секунду увидел во взгляде девушки готовность пропустить его в процедурный кабинет. Что-то в нём мелькнуло – такое сочувственное узнавание, какое бывает, когда другой человек рассказывает грустную историю, очень похожую на твою собственную.

Но, кажется, он этот взгляд не так расценил. Потому что девушка ответила:

- Конечно поймёт. Просто поговори с ним.

Она беседовала с ним тепло и доверительно, но Лёва понял: не пропустит.

Поникнув, Лёва вышел из центра (предусмотрительно прихватив с собой анкету – нечего им знать, кто он такой) и встретился с Власовским за воротами – тот сидел на поребрике с рожком шоколадного мороженого в руках. Лёва сел рядом.

- Ну как? – спросил Яков, откусывая от мороженого приличный кусок. Похоже, он был из тех, у кого от холода не сводит зубы.

- Не приняли без родителей. Сказали поговорить с папой – он всё поймёт, - на последних слова Лёва ухмыльнулся.

- Может, правда?

- Ага, конечно поймёт, - саркастически ответил Лёва. – А потом догонит и ещё раз поймёт.

- Ты просто не говори про Шеву. Скажешь, что был секс с девушкой.

- С какой? С наркоманкой? Вот он будет рад! – нервно посмеивался Лёва. – Ты не понимаешь, с таким, как он, вообще невозможно разговаривать.

- Ты уверен? Может, ты к нему несправедлив.

Лёва как обычно отшутился, попросив Якова не городить херни, но по дороге домой заметил, что чем больше об этом думает, тем сильнее готов согласиться с Власовским. Может, его предложение и правда сработает. А почему нет? Отец всегда казался ему простым примитивным мужланом – из тех, что измеряют свою успешность, как личности, «сексуальными победами». Он никогда не скрывал, что изменяет матери, и даже гордился этим: мол, поглядите, я нарасхват. Может быть, Лёве тоже изобразить, что он… ну… нарасхват?

Когда он вернулся домой, его встретила только мама – Пелагею он видел во дворе, та играла с девчонками в прятки, а вот отец…

- Папа дома? – осторожно уточнил Лёва.

Такие вопросы в их семье задавались почти шепотом, словно папа – буйный. Может быть, был в этом резон.

- Утром ему позвонил Павел Борисович, позвал на охоту.

Павел Борисович был коллегой отца, если так вообще можно говорить о военных. Они с отцом вместе работали в кадетском училище в качестве начальников курсов, а в свободное время выбирались на охоту – почти каждые выходные. Полтора года назад, зимой, впервые взяли с собой Лёву (он не очень хотел, но отец начал своё излюбленное: «Любой нормальный мужик должен…»), выехали в сосновый лес, разбили палатки, костёр развели. Из хорошего Лёва запомнил только стрельбу по банкам – они с Павлом Борисовичем соревновались, кто больше собьёт. Лёва тогда думал, что лучше бы Павел Борисович был его отцом, вместо этого, который достался на самом деле. Он даже думал, может ли быть такое, что на самом деле он и есть его отец, что мама сбежала с ним в ночи, как в какой-нибудь романтической истории, но его злобный псевдопапаша догнал их и принудил мать жить с ним. Но вряд ли: ничего не сходилось. И выглядели они с отцом, как разновозрастные близнецы.

В общем, с тех пор Лёва на охоту никогда не ездил, потому что отец поставил на нём клеймо нюни и размазни. Он не смог застрелить зайца, а отец – смог. Не добившись от Лёвы никаких действий, папа выстрелил сам, превращая пушистого грызуна в кровавое месиво на снегу. Лёва потом плакал в палатке не меньше часа, и единственная причина, почему отец не избил его за эти слёзы – Павел Борисович. Ему, наверное, было неудобно перед другом.

При упоминании об охоте, эта сцена промелькнула перед глазами, как кадры из фильма, и Лёва вздохнул, уходя в свою комнату:

- Ясно.

Отец вернулся к шести вечера – грохнул входной дверью так, что у Лёвы в комнате с потолка упал кусок штукатурки. Парень безошибочно угадал: папа «неудачно» поохотился. Неудачно – значит никого не убил.

Лёва внутренне съёжился, когда отец с размаху открыл дверь его комнаты, но виду не подал. Он читал, устроившись в кровати, и при появлении отца флегматично поднял глаза над книгой.

Тяжело дыша, тот спросил:

- А где эта?

«Эта», то есть, Пелагея.

- Гуляет.

- Заведи домой, нечего шляться по ночам.

Лёва покосился за окно, где вечернее солнце и не думало клониться к закату – не так давно прошёл период белых ночей, и настоящая темнота наступала после одиннадцати.

Он кивнул, а сам решил, что не пойдёт за сестрой. Нечего ей здесь делать, когда папаша в таком настроении.

В родительской спальне отец вызверился на мать.

- Ты здесь вообще когда последний раз убиралась? – орал он за стенкой.

Мамин голос звучал глухо, едва различимо:

- Вчера.

- Вчера? А это что? Вот здесь, под кроватью?!

Мама заговорила громче, даже будто бы возмутилась:

- Как я, по-твоему, на седьмом месяце должна мыть полы под…

Она недоговорила, Лёва услышал хлёсткий удар и мамин вскрик. Он вздрогнул, сжимая книгу в руках, не замечая, как сминает страницы.

- Прекрати делать вид, что ты больная! – орал отец. – Это не болезнь! Это нормальное бабское дело – вынашивать детей! Чё ты из себя строишь?!

Глухой удар, мамин крик, опять удар, крик. Лёва пытался различить по звуку, куда он бьёт, и не понимал: удары по лицу обычно звонкие, а тут…

После третьего вскрика он не выдержал и побежал в спальню родителей. В детстве Лёва часто так делал: цеплялся за отцовские руки, умоляя прекратить, а тот откидывал его, как тряпичную куклу, и он летел в стену, больно ударяясь всем телом. Но теперь он не маленький, пусть попробует откинуть!

Мама лежала на полу у подножия кровати, прикрывая руками живот, отец стоял над ней, сжимая кулаки, но бил не ими, а ногами. Он её пинал.

Лёва испугался, когда увидел его широкую грозную спину, его сильное тело, нависающее над матерью. Что он может сделать такому телу? Как смешно и глупо будет выглядеть, если он сейчас кинется на отца с кулаками – просто жалкое зрелище.

Поэтому Лёва кинулся к