Киндер, кюхе, кирхе (СИ) - "Андрромаха"

- Нет, - честно помотал головой Юрка.

- Ну, он еще приедет.

- …А у тебя грусы нет?

- У меня - нет.

- Почему?

- Может быть, меня никто не любит?

Ясные серые глазки тревожно округлились. Юрка обвел взглядом кухню, Наташу, Мишку. Пухлая нижняя губка плаксиво задрожала. Наташа сердито сдвинула брови. Но не успела ничего сказать, как Юркино лицо просветлело. Он взял двумя руками ополовиненный фрукт и протянул Мишке:

- Я тебя люблю. Дейжи!

Мишка очень серьезно, немного дрогнувшим голосом, выдохнул:

- Спасибо! – и наклонился к русой головке быстрым поцелуем. – Я и себе возьму и с тобой поделюсь. Я ведь тоже люблю тебя, правда? – он положил себе в рот небольшой ломтик: - Очень вкусно! – и отрезал ребенку новый кусок.

Наташа со сложным выражением лица нагнулась выключать из розетки утюг. Когда обед закончился, сонный Юрка не протестовал, чтобы его отнесли в кроватку. В комнате Олег сидел над принесенными с работы документами. Но, когда его «мальчишки» пришли укачиваться, молча встал и коротко коснувшись ладонью Юркиной головушки и Мишкиного плеча, вышел. Через минуту щелкнула входная дверь. Уложив пацана и тихо посидев около него несколько минут, Миша вернулся на кухню – ликвидировать оставленные обедом «разрушения». Наташа с чашкой чая стояла у окна:

- Тебе груши хотелось?

Миша посмотрел на нее с вызовом:

- Меня так в детстве бабушка учила: с тем, кого любишь, поделись самым ценным. Зато пока Юрка будет со мной, я никогда не буду голодать. Что – неправильно? Слишком по-деревенски? В городе - не так?

- Да нет, всё правильно, - задумчиво ответила она. – У тебя, наверное, очень хорошая семья?

- Нормальная, - Миша пожал плечами.

- Родители любят друг друга? Папа маму не обижает?

- «Любят-не любят»… там же деревня, а не театр…. Если живут до сих пор вместе, значит – любят. Маму мою не так легко обидеть. Она любого «нА голос» возьмет, так что все соседи сбегутся, и будешь не рад, что связался….

В коридоре щелкнула дверь. Олег вернулся и с торжественным видом явился на кухню, держа на ладони новую, большую, красивую грушу:

- На! Я тоже тебя люблю!

Мишка просиял:

- Спасибо! «Цыган» я, да?

- Немножко! – усмехнулся Олег. А потом с улыбкой повернулся к сестре: - Вот так они на пару с Юркой и вьют веревки из меня.

Огромная долина расстелилась у их ног. Склон падал вниз широкими террасами. И метрах в тридцати от их беседки невысокая, оплетенная ползучими розами живая изгородь венчала край очередного уступа. Глубоко внизу кажущееся ниточкой шоссе повторяло изгибы реки. Раскиданные вдоль него деревни с черепичными крышами тонули в виноградниках. А за долиной гОры – величавые, большие – закрывали горизонт и уходили вдаль двумя хребтами, смыкаясь у самой высокой, покрытой ледником вершины.

- Блин, даже не верится! Словно – не со мной!

Олег улыбнулся восторженным, мальчишеским словам, дотянулся до низкого столика, разлил вино по бокалам и один протянул своему Мишке:

- С тобой, заяц! За нас!

Мимо беседки прошел пожилой садовник. Покосился на улыбающихся друг другу постояльцев, выбрал из тачки, из груды нарезанных веток, чайную розу, поднялся по двум низеньким ступенькам и положил цветок на стол, сказав что-то по-итальянски, из чего непривыкшее к торопливой местной речи ухо могло вычленить только «ум белль рогаццо»*.

Этот отель принимал исключительно гомосексуальные пары. Поэтому широкий диван, прикрученный цепями к потолку беседки, легко бы выдержал даже Арни с каким-нибудь «рогаццо». Удобно приладив под спину подушки, Мишка лежал у Олега на плече. Диван чуть покачивался. И через ажурную, перевитую теми же розами стену беседки, открывался завораживающий горный вид. Олег пригубил светлое вино, нежно забрал в ладонь Мишкины вихры и проговорил:

- Всего ты сам добился, Минь! Диплом защитил – сам. Премию заработал – сам. Даже в ОВИР* сам ходил, а?

- Ага! – засмеялся Мишка. – Только от Эдуарда Вадимыча меня выкупил Лёля. По заднице драл, чтоб я водку не пил – Лёля. В институт идти заставил он же. И пока я премию свою откладывал на отпуск, на свою зарплату мне кроссовки покупал – тоже он. И вот – о чудо! - простой сатарковский парень Самсон отдыхает в Альпах!

Но, надо признать, что в Олеговых словах тоже было много правды. Когда они закрыли платеж по кредиту, то договорились каждый месяц экономить ту же сумму – чтобы после Мишкиной защиты поехать, отметить диплом где-нибудь в Европе. Когда Мишка пришел в техотдел просить тему для диплома, завод снова участвовал в тендере на большой заказ. Анна Львовна подозвала Самсонова к своему компьютеру:

- Вот, смотри: спецификацию* на новую деталь составить сможешь?

Мишка же не зря учился! К тому же, вырос он с нуля, «от сохи». Каждый станок цеха на пузе облазил. Небось, он не станет проектировать монтажный конвейер там, где мешают потолочные балки, и знает, на каких оборотах у каких станков резец в держатель бьет. Короче, Мишка спецификацию сделал. В двух местах – удачней, чем весь техотдел с его многолетним опытом. Кое в чем, правда, наошибался. Львовна показала, где исправить. В институте Мишка защитился на отлично. Олег его встречал после защиты с цветами. В Сатарки позвонили: мать – плакала, отец подозрительно пёрхал, говоря по телефону. Всё-таки первый инженер в семье это – не шутки! И на заводе хорошо отнеслись. Две Мишкиных идеи включили в заявку по тендеру. А Пал Палыч, Андреичев друг, подсуетился у себя в дирекции:

- Смотрите, какие кадры растут. От станка! Простимулируем парня, а не то - уйдет! Вон, на трубном ставка выше нашей.

Дирекция согласилась. Премию Мишке выписали – он аж испугался, что снова – ошибка, только теперь в другую сторону. Когда Олегу озвучил сумму, тот похвалил и завелся:

- Миньк, зачем нам теперь Прага?! Поедем в Италию!

Отель был – спа. И, что самое важное, только для геев. Номер – с широченной кроватью, джакузи, балкон, выходящий к бассейну. Но им даже не этого хотелось больше всего. Круче было обниматься на людях. Обмениваться быстрыми поцелуями, проходя мимо ресепшена. Держаться за руки, греясь на лежаках у бассейна. Этого ведь дома – нельзя. И неизвестно, станет ли можно когда-нибудь в жизни?!

- Ты сегодня «солнышко» на турнике крутил, а на тебя так этот толстый немец пялился! – Олег вкрадчивыми пальцами несильно теребил Мишкино ухо: - Колись, перед кем красовался?

- Фу на тебя! «Толстый немец» какой-то! У меня сегодня, блин, на массажистку встал. Она меня мяла, мяла: по спине, по пояснице. Резинку пониже спустила – почти до самого того….

- Ни хрена себе! И что?! – крепче забирая в пальцы ухо приятеля, игриво возмутился Олег.

- И - ничего! Сделал вид, что ничего не происходит. Евросоюз! Кто знает, какие здесь законы. Еще пришьют харрасмент*. Будешь меня из ментовки выкупать.

- Что, у нее руки нежные? – спросил Олег ревниво.

- Не, мощные, как у нашего Арни.

- Ага, понятно, что тебе нравится. …И как теперь тебя отпускать одного?

- Да ладно ты! Ничего я не сделаю, - голос Мишки был деланно-невинным. – Ну так, в душе пару раз отдрочу на массажистку….

- Отдрочишь под плёткой, понял? Сейчас придем в номер, разденешься, встанешь на коленки, попкой повернешься…. Я тебе смазки возбуждающей на ладонь выдавлю и «горячих» влеплю по самый не балуйся. А уж кого ты будешь представлять при этом – не моя забота!

Мишка вскинул руку Олегу на плечо, уткнулся лицом ему в грудь, потерся пахом о бедро и, млея, прошептал извиняющимся голосом:

- Не надо, Лёльчик. Я больше не буду!

Олег снисходительно чмокнул его в макушку, закинул руки за голову и с наслаждением потянулся:

- Ну, посмотрю еще на твое поведение.

Время текло медленно, словно расплавленное стекло. Облака застыли над горами. Коршун закладывал широкие восьмерки над долиной. Внизу, в горячем мареве дрожали узкие шпили костелов и кряжистые силуэты мельниц. Золотая пчела облетала некрупные, склонившиеся к столику розы.