Чёрный о красных: 44 года в Советском Союзе - Роберт Робинсон

Будь у меня силы, я бы бросился вон из кабинета.

Зебры! Я только на картинке их видел.

Врач приказал мне раздеться, чтобы продолжить осмотр. Медсестра, очевидно, потрясенная его грубостью, помогла мне. Тут он как рявкнет: «Встаньте!»

Он приставил стетоскоп к груди, потом положил ладонь мне на спину, постучал по ней и снова приказал покашлять. Я послушно кашлянул.

«Сильнее, сильнее», — требовал он. Потом мне было велено снять ботинки и положить ногу на ногу. Он достал из кармана резиновый молоточек и так сильно стукнул им меня по колену, что нога подскочила, и я невольно ударил его под подбородок.

Врач покраснел как рак: «Ах, так вы еще и драться! Давайте-ка другую ногу». Он снова ударил меня по колену, стараясь держаться подальше. И снова с рефлексами у меня было все в порядке. Я встал, еще раз покашлял, после чего сестра проводила меня в другую комнату, где я оделся. По дороге она шепнула: «Он не злой. Он просто любит подтрунивать над больными».

Когда я выходил от врача, тот протянул мне письмо, адресованное заводскому начальству, где говорилось, что если я в ближайшее время не покину Куйбышев, то, скорее всего, умру. Кроме того, он прописал мне какие-то таблетки, которые нужно было принимать несколько раз в день.

Когда мы с дядей Мишей вернулись домой, тети Ольги не было — она ушла в магазин. На улице было градусов сорок ниже нуля, и для женщины ее возраста идти пять миль до магазина, а потом еще стоять в очереди на морозе за продуктами было тяжело. Мы оба за нее волновались. Наконец тетя Ольга вернулась. Она промерзла до костей и всхлипывала, как ребенок. На лице виднелись следы застывшей на морозе крови, которая сочилась из трещин. Миша помог ей снять пальто и усадил возле печки. Когда эта старая женщина, дрожавшая от холода и боли, спросила меня, как я себя чувствую, я готов был забыть и собственную болезнь, и холод, и грубость врача.

На следующий день наконец пришла врач и поставила диагноз: плеврит левого легкого. Кроме того, у меня гноилось левое ухо. Врач подтвердила, что мне следует срочно переехать из Куйбышева в более теплые края, и тоже написала записку в заводскую администрацию. Теперь, вооружившись двумя письмами, я мог надеяться на отъезд. Однако мне не хотелось ехать в Ташкент или еще куда-нибудь на юго-восток. Я мечтал вернуться в Москву, чтобы продолжить занятия в институте. Благодаря суровой зиме и предпринятому Красной армией декабрьскому контрнаступлению, ситуация изменилась к лучшему. Теперь проблема была не в немцах. Главное — убедить начальство в необходимости возвратиться в Москву, где климат мягче, чем в Куйбышеве.

Через несколько дней, благодаря заботам тети Ольги, температура спала, и я отправился в Куйбышевский городской совет за разрешением вернуться в Москву (без специального разрешения в СССР невозможно переехать в другой город или деревню). Городской совет выглядел так, словно здесь только что пронеслась буря или толпа бунтовщиков. На улице собрались тысячи людей: закутанные кто во что, они дрожали от холода, притопывали на заснеженном тротуаре и хлопали рукавицами, надеясь стимулировать кровообращение и согреться. Моя задача состояла в том, чтобы войти в здание, миновав каким-то образом очередь, растянувшуюся мили на две.

Я решил воспользоваться своим старым моссоветовским удостоверением. Это было рискованно, но оставаться в Куйбышеве было для меня еще опаснее. Я поискал глазами наименее недружелюбного милиционера. Ошибка грозила тюрьмой, а с моим здоровьем это было равносильно смерти. С бьющимся сердцем я выбрал милиционера, в уме прорепетировал, что я ему скажу, и решился.

«Добрый день, товарищ, — обратился я к милиционеру, — можно вас на минутку?» Я достал свое моссоветовское удостоверение, открыл его так, чтобы была видна моя фотография и слова «Член Московского городского совета и старший инструктор Первого государственного шарикоподшипникового завода».

Милиционер внимательно изучил удостоверение, потом несколько минут смотрел на меня.

«Товарищ, — добавил я, — у меня два письма от врачей к начальнику, который выдает разрешения на отъезд. Не могли бы вы пропустить меня к его секретарше, чтобы я мог оставить ей эти письма? Помогите мне, пожалуйста, будьте добры».

Милиционер, не раздумывая, ответил: «Пойдемте со мной».

Я ликовал. Мы подошли к очереди, и он прокричал: «Пропустите! Дорогу!»

Несколько минут спустя я уже стоял перед секретаршей. Когда я показал ей свое моссоветовское удостоверение, письма врачей и институтскую зачетку, она велела мне подождать, а сама скрылась в кабинете начальника. Потом появилась с улыбкой на лице: «Он вас примет, как только закончит с товарищем».

Через несколько минут начальник тепло со мной поздоровался и пригласил сесть. Вид у него был смертельно усталый. Он едва взглянул на удостоверение, быстро прочитал письма и, внимательно изучив оценки в зачетке, воскликнул: «Удивительно! Как вам это удалось? Сдать такие сложные предметы по-русски и получить хорошие оценки! Вы, должно быть, способный человек. Поздравляю». И добавил: «Я было собрался отправить вас в Ташкент, но передумал. Возвращайтесь-ка в Москву и продолжайте учебу. Сейчас, когда немцы отступают, институт, скорее всего, откроют».

«Да, надеюсь, занятия начнутся уже в апреле», — сказал я.

«Постарайтесь принести сегодня же две фотографии и в половине седьмого получите пропуск в Москву».

Я был на седьмом небе. Казалось, у меня крылья выросли. Хотя я еще не совсем оправился от плеврита, мне даже мороз был нипочем. Шесть миль до дома прошел, напевая что-то себе под нос. Войдя в избу и увидев тетю Ольгу на печи, я не смог сдержать улыбку. Так и не привык к этой картине, которая по-прежнему казалась мне смешной и нелепой! Не теряя времени, я достал из сундука фотографии, на ходу сказал несколько слов тете Ольге. Едва я вышел на улицу, как из-за угла вывернул трамвай, замедлил ход и остановился. Вот уж поистине мой день! Я вскочил в трамвай и доехал до горсовета в тепле и комфорте. К середине дня очередь у здания короче не стала. Я испугался, что не найду знакомого милиционера. Но тут случилось нечто странное. Едва я подошел к хвосту очереди, как люди стали расступаться и давать мне дорогу. Как видно, они запомнили меня и приняли за важную персону. Секретарша взяла у меня фотографии, сказала, что передаст их своему начальнику, и посоветовала мне не ждать, а зайти часов в шесть за пропуском.

И на третий раз все прошло как нельзя гладко. В очереди все еще стояли, покашливая и притоптывая ногами, пытаясь согреться, те же люди, которых я видел утром. Начальник протянул мне мой пропуск со словами: «Надеюсь еще услышать о ваших успехах. Желаю удачи. Завтра в восемь утра идите с этим пропуском к начальнику вокзала. Узнаете у него, когда будет поезд на Москву».

Я поблагодарил его за все, пожал ему руку и ушел. В тот день я так обессилел, что едва добрался до дома. Меня била дрожь. Тетя Ольга принесла термометр. Я смерил температуру: 38,9.

«Иди-ка сюда, милый, съешь горячего борща, — сказала она. — Это тебе поможет».

Есть не хотелось, но я послушно сел за стол. Съел ложку, вторую и начал жадно глотать горячую жидкость. Мне и вправду полегчало. Хозяйка улыбнулась, дала мне таблетку аспирина и налила стакан горячего чая из самовара. Я словно ожил. Рассказал хорошие новости дяде Мише и тете Ольге. Они не могли поверить своим ушам.

«Не могу взять в толк, как это тебе удалось так быстро попасть к начальнику», — сказала тетя Ольга.

Я улыбнулся: «Наверное, на то была воля Божья».

«Даже тяжело больные люди больше месяца пытались попасть на прием к начальнику, а потом уходили от него ни с чем. Тут с одним прямо в очереди случился сердечный приступ. Несмотря на справки от врача, ему все равно отказали… Никак ты околдовал начальника», — сказала тетя Ольга, глядя на меня с восхищением.

В ту ночь я долго не мог заснуть — думал о предстоящем отъезде в Москву. Проснулся в половине шестого, в семь был на ногах. Смерил температуру: 38,9. Но это не должно было помешать походу к начальнику вокзала. Тетя Ольга накормила меня завтраком. Я дал ей денег и попросил собрать еды в дорогу.

На вокзале я разыскал начальника и показал ему свой пропуск. Он внимательно посмотрел на меня: «Когда будет следующий поезд на Москву, не знаю. В основном они сейчас обслуживают армию. Но поживем — увидим».

Пожал плечами и добавил: «Советую вам заходить ко мне два раза в день — в половине девятого утра и в два часа дня».

С вокзала я бросился на завод; нужно было до отъезда получить разрешение администрации. Сразу пошел к директору, товарищу Юсину, объяснил ему ситуацию, показал два медицинских заключения и пропуск от коменданта города. И все-таки разрешения на отъезд он мне не дал.

«Вы нужны здесь, — сказал он, — я не могу вас сейчас отпустить».