СМЕРТЕЛЬНЫЕ СВЯЗИ: ВОЗВЫШЕНИЕ БЕСТЕРА - Дж. Грегори Киз

– Ненавижу заниматься этим там, в Тэптауне. Люди слышат…

– Они не услышат, если ты не будешь так громко…

"Тебе же нравится".

"Ха. Это уязвляет мой слух и что… что ты…"

Она была на нем, ее длинная плиссированная юбка легла вокруг них как упавший парашют. Она взялась за его брюки.

"Лучше заткни уши, велела она ему".

Они оставались там до рассвета, и он снова смотрел, как она спит, лаская каждую черточку ее лица взглядом, обводя контур ее лица пальцем. "Я люблю тебя", передал он, и она улыбнулась во сне.

Неделю спустя они вновь улучили время. Его сосед отсутствовал, и они лежали, сплетаясь на его простынях. Он знал, что она чувствует, но ему нравилось делать это в его комнате. Когда они были где-то, в Женеве или дальше в полях, это было как странный сон. Здесь же она казалась частью его жизни. Это было удобно, реально. Это также помогало ему представить их совместное будущее и сделать его реальным.

Сегодня она была беспокойна, более беспокойна, чем неделю назад. Он с тревогой ощутил как будто противную болячку у себя в груди.

– Альфи… ты когда-нибудь думал… думал когда-нибудь о том, чтобы не вступать в Корпус?

– Не вступать? Я уже в Корпусе.

– Только пока не окончишь академию. Потом ты можешь выбрать.

– Выбрать что? Препараты?

– Знаю. Просто – ты не понимаешь, Альфи. Помнишь фильм, что ты мне показывал? "Расемон"?

– Конечно.

– Ты вырос в Корпусе. Я знаю, ты любишь его. Но – ты знаешь, ты должен знать – что они показывают лишь одну сторону истории, не так ли? Ты знаешь, что есть целый мир за пределами Корпуса, которому нет до него никакого дела.

– Что случилось, Лиз? Кто-нибудь из преподавателей…

– Ничего определенного не случилось, Альфи. Дело лишь в том, что мне не нравится быть под контролем, а Корпус и есть контроль. Дело в том…

– Дело в том, чтобы быть телепатом, – сказал Эл. – Лиз, мы то, что мы есть. Для нас нет другого места. Никакого. Корпус – все, что есть, и я знаю, что здесь есть некоторые вещи, которые тебе не нравятся, но…

– Откуда ты знаешь, что ничего другого нет? Откуда тебе знать? Всю жизнь тебя учили одному – что Корпус – единственный путь. Ты не видишь, что это им на руку?

– Кому "им"? Нет никаких их. Корпус – это мы, Лиз…

– Неужели? – она села в постели. – Когда это "мы" имели право высказаться о регулировании воспроизводства? Когда "мы" вообще имели право что-то сказать? Когда мы приняли решение никогда не становиться адвокатами, или биржевыми брокерами, или политиками…

– Это закон Земного Содружества, Лиз.

– Это то же самое, Альфи. Все это контроль, и мы просто делаем, что нам говорят они.

– Ты говоришь, что у меня не хватает мозгов понять, что я под контролем? – спросил Эл, вдруг немного разозлившись. – Что я верю, будто Корпус лучше всего, лишь потому, что мне так сказали? Лиз, я был вне его. Я видел, что случается с нашими без Корпуса. Я увидел…

– Ты увидел лишь то, что они хотели тебе показать.

– Нет. Я сам погнался за Бразг и Нильссоном. Нильссон был больной. Он бы убил меня. Все подполье такое.

– Как много из одного примера! Ты хотел лишить его свободы. Конечно, он…

– Нильссон был преступник. Какой, по-твоему, свободы заслуживает преступник?

Она посмотрела на него сверху пылающими глазами, и он вдруг ужасно испугался. Не ее, но за нее. Но тут она нагнулась и поцеловала его в лоб.

– Прости, Альфи. Я расстроила тебя, а я не хотела этого делать. Просто иногда мне хочется, чтобы ты увидел больше, чем видишь, хоть на минуту.

– И я хочу, чтобы ты поняла, – сказал Эл. – Я знаю, это трудно. Нам в Первом Звене всегда говорили, что наша работа – довести до понимания поздних…

– Так это все, что ты со мной делаешь? – сказала она, снова вспыхивая. – Доводишь до моего понимания? Выполняешь обязанность интегрировать поздних как хороших членов Корпуса?

– Тебе лучше знать, Элизабет Монтойя. Ты знаешь, что я к тебе чувствую.

Ее лицо было жестким, но теперь вновь расслабилось.

– Знаю, – она вздохнула. – Иногда я хочу не знать. Однако ты лучшее, что когда-либо со мной происходило. Я тебя люблю. – И она снова вернулась к нему, и они совершенно погрузились друг в друга. Скоро она уснула. Элу это удалось не сразу. Он ощущал какое-то небывалое удушье, будто его стукнули в солнечное сплетение. Как в бреду. И он не понимал, что это означает.

Недели шли, и Лиз, казалось, успокоилась. Приближались заключительные экзамены, это означало, что они меньше виделись, но когда они прокрадывались друг к другу на час или больше ночами, им было хорошо. Она все еще казалась несколько рассеянной, но и он был таким же. Менее чем через месяц долгое испытание академией закончится, и они станут, наконец, пси-копами – интернами, во всяком случае.

За неделю до выпуска они встретились за ланчем, и она попросила его о встрече в ее комнате той же ночью.

Он пришел, немногим позже девяти. Связи, подобные этой, были из области двусмысленности – в сущности, каждый знал, что студенты посещают комнаты друг друга, и официально это было запрещено. Пока вы был осторожны, пока видимость была сохранена, никому по-настоящему не было дела. Как добрый родитель, Корпус знал, что иногда лучше быть подслеповатым на один глаз.

Так что прокрасться было просто ритуалом, хотя пойманного и ждало наказание. Ему могли на время запретить общаться с Лиз; увольнительные, и так добываемые с трудом, могли быть совершенно отменены.

Элу нравилось окно. Это было традиционно и давало ему шанс отточить свое умение лазать.

Он постучал в стекло. Немного погодя штора отодвинулась, и там была Лиз. Она мелькнула неуверенной улыбкой и впустила его.

Он сразу увидел, что происходит нечто странное. Одежда была аккуратно сложена на кровати, а ее рюкзак открыт и уже наполовину собран.

– Что такое? Ты получила отпуск?

Она помедлила и закусила губу, и он внезапно понял, что она собирается ему сказать. Что она встретила кого-то еще. Что они взяли отпуск вместе.

"Нет", передала она, "я не получала отпуск".

"Почему же ты собираешься?"

"Я не получила отпуск. Я ухожу".

"Это плохая идея. Я ушел однажды в САМОВОЛКУ, помнишь…"

Она вдруг бросилась в его объятия, обхватила его так крепко, что прямо чуть не задушила. "Не в САМОВОЛКУ, Эл. Я ухожу. Ухожу из Корпуса". Она немного отодвинулась, так что он смог увидеть ее глаза, увидеть, что она серьезна.

"Нет, ты не уходишь. Ты просто чем-то расстроена. Ты не обдумала как следует. Ты страшишься экзаменов…"

"Да. Я боюсь их выдержать. Я проверяла, Эл. Никто из выдержавших экзамены никогда не покидал Корпус".

"Конечно, нет. С чего бы?"

"Кое-кто пытался. Их отправили в центры реабилитации. Я уйду сейчас, до того как кто-то засечет, что я чувствую, до того как они пошлют меня туда".

Он чувствовал, как бьется о него ее сердце. Своего собственного он совсем не чувствовал. Странно.

"Лиз, я люблю тебя".

"И я люблю тебя, Эл. Потому я и прошу тебя – умоляю тебя – идем со мной. Мы можем быть вместе. Не во время отпуска, а всегда. Мы можем делать все, что собирались, и более того. Мы можем быть свободны".

"Мы стали бы преступниками, Лиз. Такими же преступниками, как те, на кого нас учили охотиться".

"Верно. Мы знаем все хитрости. Нас никогда не поймают. И мы можем отправиться во внешние миры, где никому нет дела, куда не дотянется Корпус".

– Господи, – прошептал он. Он не мог стоять. Он сел на кровать возле нее.

– Я сделаю это, Эл. Я должна, и я хочу, чтобы ты понял. Я хочу, чтобы ты был со мной. Но если я останусь здесь, я зачахну. Я задохнусь. Ты единственная причина, чтобы оставаться, и если я сделаю это, то в итоге возненавижу тебя. Я не хочу тебя ненавидеть.

Он обхватил голову руками. Он не мог думать.

– Только… подожди еще несколько дней. Дай мне время подумать.

– Нет. Эл, если я дам тебе время подумать, ты никогда не уйдешь. Именно сейчас, глубоко-глубоко, ты знаешь, что это правильно. Я это чувствую. Ты знаешь, что так лучше для нас. Для тебя. Что дал тебе Корпус, кроме боли? Ты думаешь, что твое место здесь, но был ли ты ему когда-нибудь родным?

– Только тебе, – пробормотал он. – Только ты и Бей когда-либо заставляли меня чувствовать такое.

– Видишь? Впервые в жизни, Эл, поступи как велит тебе сердце. Как велит страсть, я знаю, живущая в тебе.

– Ты не можешь просить меня об этом. Это слишком много.

– Знаю. Но я должна. Если бы я не любила тебя так сильно, я бы просто ушла. Но я люблю, так что я должна была увидеть тебя, – она взяла пальцами его подбородок. – Я хочу, чтобы сейчас ты ушел. Я хочу, чтобы ты встретил меня там, где мы занимались любовью, в парке, в полночь. Если ты не придешь, мы больше никогда не увидимся. Так тому и быть.

Он бродил, пытаясь думать. Мимо статуи Уильяма Каргса, в квартал звеньев, где он не бывал много лет. Неосознанно, он оказался у подножия дуба, того, на который он столько времени пытался взобраться.