Все твои совершенства - Колин Гувер

складываю руки на коленях и начинаю реветь. Наконец она садится рядом со мной.

– Что случилось?

В подобные минуты мне хочется, чтобы мама действительно сочувствовала мне, когда я плачу, но от нее этого не дождешься. Она просто повторяет заученные движения, жесткой рукой поглаживая меня по спине. Я даже не рассказываю ей о Грэме. Я вообще ничего не говорю, потому что мне мешают слезы. Когда я наконец успокаиваюсь настолько, чтобы перевести дыхание, все выходит намного хуже, чем я хотела, потому что единственное, на что я способна, это спросить:

– Почему Бог дал детей такой, как ты, а мне не дал? – Мама цепенеет. Я тут же приподнимаюсь и смотрю на нее. – Извини. Я не хотела, чтобы это прозвучало так бессердечно.

Но вопрос, похоже, не так уж ее задел. Она просто пожимает плечами.

– Может быть, Бог тут ни при чем, – говорит она. – А просто у кого-то репродуктивная система работает, а у кого-то нет.

Да, в этом, пожалуй, больше смысла.

– А откуда ты знаешь, что я никогда не хотела детей?

Я невесело смеюсь.

– Ты сама говорила. Много раз.

Теперь вид у нее виноватый. Она отводит от меня взгляд и смотрит на передний двор.

– Я хотела путешествовать, – говорит она. – Когда мы с твоим отцом поженились, то планировали, прежде чем купить дом, переезжать в другую страну каждый год в течение пяти лет. Просто чтобы успеть познакомиться с другими культурами до того, как умрем. Но в одну безумную ночь мы забыли про осторожность, а последствием стала твоя сестра Ава. – Она смотрит на меня и продолжает: – Я никогда не хотела быть матерью, Квинн. Но делала, что могла. Честное слово. И я благодарна тебе и Аве. Даже если мне трудно это показывать. – Она хватает меня за руку и сжимает ее. – Да, моя жизнь оказалась не такой, какую бы я себе выбрала, но, черт возьми, я уверена, что сделала все возможное с той, которая мне досталась.

Я киваю, вытирая слезы. Даже не верится, что она признается мне во всем этом. И не верится, что я спокойно сижу и выслушиваю, как она говорит мне, что мы с сестрой вовсе не то, чего она хотела в жизни. Но сам факт, что она так откровенна и даже, если верить ей, благодарна – это уже больше, чем я когда-либо от нее ожидала. Я обнимаю ее за плечи.

– Спасибо.

Она обнимает меня в ответ – равнодушно, не так, как я бы обнимала своих детей, если бы они у меня были. Но она рядом и обнимает меня, и это что-нибудь да значит.

– Ты уверена, что не хочешь зайти? Я бы заварила тебе чай.

Я качаю головой.

– Уже поздно. Мне, наверное, пора домой.

Она кивает, хотя явно не хочет оставлять меня здесь одну. Она просто не знает, что сделать или сказать больше того, что уже сказала, так, чтобы это не выглядело слишком неловко.

В конце концов она уходит в дом, но я уезжаю не сразу. Я еще немного сижу на ее крыльце, потому что пока не хочу возвращаться домой.

И здесь оставаться не хочу.

Вообще не хочу нигде быть.

19

Прошлое

– Я соскучилась.

Я хочу скорчить обиженную гримасу, но мы говорим по телефону, и он все равно не увидит, поэтому я только выпячиваю губу.

– Завтра увидимся, – говорит он. – Обещаю. Просто мне кажется, что я слишком навязчив, а ты слишком деликатна, чтобы сказать мне об этом.

– Ничего подобного. Я грубая и прямолинейная и, если бы хотела, чтобы ты ушел, так бы и сказала.

Это правда. Если бы мне потребовалось личное пространство, я бы ему сказала. И он предоставил бы мне его без лишних вопросов.

– Я заеду за тобой завтра сразу после работы и заберу тебя. И пойдем знакомиться с твоей мамой.

Я вздыхаю.

– Ладно. Но давай поваляемся перед тем, как идти к ней, потому что я уже психую.

Грэм смеется, и по его смеху я понимаю, что мое предложение вызвало у него самые непристойные мысли. Он смеется по-разному, в зависимости от того, что чувствует, и мне страшно нравится угадывать его мысли. Мой любимый вид смеха – утренний, когда я рассказываю ему о том, что мне снилось. Мои сны всегда веселят его, и в его утреннем смехе слышится хрипотца, потому что он еще не совсем проснулся.

– Увидимся завтра.

Он говорит тихо, словно уже скучает по мне.

– Спокойной ночи.

Я поспешно вешаю трубку. Мне не нравится разговаривать с ним по телефону, потому что он все еще не сказал, что любит меня. Я тоже не сказала. Поэтому, когда мы прощаемся, я всегда боюсь, что он решит признаться в любви именно в этот момент. Не хочу, чтобы он впервые сказал это по телефону. Хочу, чтобы он сказал это, глядя на меня.

Следующие два часа я занимаюсь тем, что пытаюсь вспомнить, какой была моя жизнь до Грэма. Я принимала душ одна, смотрела телевизор одна, играла в игры на телефоне одна. Может быть, не так уж это все и плохо, но надоело бы мне довольно быстро.

Странно. Я встречалась с Итаном четыре года и обычно проводила с ним один-два вечера в неделю. Когда я встречалась с Итаном, мне нравилось быть одной. Даже в самом начале.

С ним было хорошо, но одной мне было ничуть не хуже. С Грэмом все не так. Через два часа мне становится безумно скучно. Я наконец выключаю телевизор, выключаю телефон, выключаю лампу. Когда все погружается в темноту, я пытаюсь выбросить из головы все мысли, чтобы заснуть и увидеть его во сне.

* * *

Начинает дребезжать будильник, так громко, что я хватаю подушку и закрываю ею лицо. Обычно, когда Грэм рядом, он выключает будильник и дает мне пару минут, чтобы проснуться. Значит, теперь он будет звонить, пока я не буду готова повзрослеть.

Я сдвигаю подушку, и как раз в тот момент, когда собираюсь прихлопнуть будильник, тот отключается. Я открываю глаза, и Грэм поворачивается ко мне лицом. Он без рубашки, похоже, только что проснулся.

Он улыбается и целует меня в губы.

– Не мог заснуть, – говорит он. – Наконец сдался и после полуночи приехал сюда.

Я улыбаюсь, хотя в такую рань мне обычно не до улыбок.

– Ты соскучился?

Грэм притягивает меня к себе.

– Так странно, – говорит он. – Раньше я любил одиночество. Но теперь, когда у меня есть ты, мне одиноко, когда тебя нет рядом.

Иногда он говорит ужасно приятные вещи. Слова, которые мне хочется записать и сохранить навсегда, чтобы никогда их не забыть. Но я никогда не записываю их, потому что каждый раз, когда он говорит что-то приятное, я сдираю с него одежду: мне гораздо важнее, чтобы он оказался внутри меня, чем чтобы его слова попали на бумагу.

Именно это происходит и сейчас. Мы занимаемся любовью, и я забываю записать его слова. И когда в последнюю минуту пытаемся отдышаться, он поворачивается ко мне и спрашивает:

– Что я пропустил, пока ты спала?

Я качаю головой.

– Это полная дичь.

Он приподнимается на локте и смотрит на меня, давая понять, что просто так я не отделаюсь.

Я вздыхаю и переворачиваюсь на спину.

– Ну хорошо. Мне снилось, что мы у тебя. Только твоя квартира была какой-то крошечной, занюханной дырой на Манхэттене. Я проснулась раньше тебя, потому что хотела сделать что-нибудь приятное и приготовить тебе завтрак. Но я не умела готовить, а у тебя были только коробки с хлопьями, поэтому я решила сделать тебе тарелку «Лаки Чармс». Но каждый раз, когда я пыталась насыпать хлопья в миску, из коробки сыпались только крошечные комики с микрофонами.

– Подожди, – говорит Грэм, прерывая меня. – Ты сказала «комики»? В смысле, чуваки, которые ведут юмористические передачи?

– Я же говорю тебе, полная дичь. Да. Они