Трофей для Зверя - Полина Верховцева

class="p1">Воин, как куклу, принес ее к столу и поставил рядом с императором, но стоило только отпустить, и она начала оседать на пол.

— Стой же ты, старая, — досадливо крякнул андракиец и перехватил ее поудобнее.

— Ты когда-нибудь видела это место? — спросил Маэс, едва касаясь пальцами поверхности зеркала.

Старуха по-прежнему тряслась и мотала головой.

Тогда кхассер поймал ее лицо между ладонями, и впился янтарным взглядом:

— Смотри на меня

Она медленно подняла на него почти обезумевший взгляд:

— Тебя никто не тронет. Я обещаю, — его голос звучал глухо и лишал воли, — но ты должна нам помочь. Тебя как зовут?

Глядя на него, словно зачарованная, она неуверенно проскрипела:

— Пэм.

— Отлично, Пэм. Посмотри на зеркало и скажи, видела ли ты это место.

Старуха покорно перевела взгляд на зеркало, нахмурилась и покачала головой:

— Никогда. Но я знаю того, кто мог видеть. Старый Эд. Бывший картограф. Он всю жизнь провел в дороге, составляя карты для Асоллы…пока не пристрастился к бутылке. Если кто и может сказать, что это за место, то только он.

— Найти его, — император отдал короткий приказ, а сам подошел к Мелене.

Задержался на миг, сомневаясь, но потом все-таки прикоснулся. Нащупал на шее слабо бьющуюся жилку и нахмурился. Главной суке Асоллы было плохо, а он не мог отвернуться и сделать вид, что ему все равно.

Не все равно. Это злило.

Резко отдернув руку, он выпрямился и снова отошел к окну, удивленно прислушиваясь к тому, как зверь внутри недовольно ворчит. Кажется, ему было плевать на то, что творила Мел, на ее жестокость, на десятки, если не сотни загубленных ею людей, на обреченных в долине Изгнанников. Зверь просто хотел, чтобы она жила и была рядом.

Мажс медленно выдохнул, силой воли отгоняя наваждение. Он все еще был уверен, что справится с этим. К тому же у него были заботы поважнее, чем Мелена.

Старый Эд нашелся на конюшне. Пьяный в дугу, он спал на куче свежей соломы и даже был не в курсе, что город захватили. Когда его выволокли на улицу, он хрипло ругался, называл всех выкормышами помойной крысы, и вяло отбивался. Пришлось даже макнуть его в бочку под сливом с крыши. После ледяной воды он громко кашлял и еще сильнее ругался, но начал подозревать, что те громилы, которые его куда-то тащат — не местные.

— Валите в ту дыру, из которой выползли, черти здоровенные, — булькал он, когда его снова опустили головой в бочку, — да я вам всем устрою…да вы… я, между прочим, важный человек! Главный картограф. Я пожалуюсь королю. И он всех вас…

— Да заткнись ты, — один из адракийцев не выдержал и встряхнул его так сильно, что клацнули старые, прореженные временем зубы.

— Лекарь нужен, — произнёс другой, — сами мы его сто лет в порядок приводить будем.

— По дороге найдем.

Они подхватили его под обе руки и потащили вперед, так что он едва касался носками земли, а потом, зацепившись за обломок ступени, и вовсе потерял правую калошу.

— Варвары! — вопил он, — верните обувь.

К счастью, на середине пути навстречу попался пожилой лекарь, который без лишних слов привел пьянчугу в порядок, и потом поспешил дальше

Едва протрезвев, Эд испуганно притих. Только спрашивал заискивающе:

— Ребятушки, да что же это? Куда же вы меня тащите?

— Туда, — скупо отвечали они и продолжали путь.

Когда его втолкнули в комнату, где на стуле, свесив голову, сидела Мелена, а у окна стоял мрачный, словно грозовая туча император, Эд совсем сник:

— Я старый больной человек, — жалобно произнес он, — отпустите меня…пожалуйста.

Он даже был готов встать на колени и очень мечтал снова напиться, чтобы выпасть из окружающего кошмара, но ему велели заткнуться и подтащили к столу.

— Скажи мне, что это за место.

В зеркале воспоминаний отражалась старая деревня, подернутая легкой рябью.

Если что-то и было в этой жизни, что Эд любил больше выпивки, так это игра в «угадай место».

Подтерев каплю, свисающую с посиневшего от холода носа, он склонился над изображением и долго всматривался, подмечая лишь ему знакомые детали.

— Это за Лосиным утесом. На Юге, — наконец, произнес он, — только картинка старая очень. Там давно нет ни деревни, ни леса. Лет пятнадцать назад гору тряхнуло, случился пожар и все уничтожил. А потом огонь ушел в глубь торфяных болот, окольцовывающих утес, опустился под верхний слой и до сих пор там прячется. Вся та область затянута ядовитым дымом. Мертвая зона.

— Уверен

— Как никогда.

Император оказался удовлетворен ответом и приказал Рамэю снять корону. Потом сам отвязал Мелену от стула, поднял ее на руки и унес, еще не до конца понимая, что с ней теперь делать.

Глава 10

Так плохо ей не было никогда в жизни. В голове непрерывно гремели колокола, каждый их удар причинял мучительную боль, и казалось, что ей не будет конца.

Мел не могла пошевелиться — тело ее не слушалось, и порой его пронзало разрядом, будто кто-то использовал ее собственную плеть на ней самой. Не могла открыть глаза. А может и могла, но мир все равно оставался черным пятном, в котором ничего невозможно разобрать. Какие-то отголоски, с трудом пробивающиеся сквозь гул, то ли голоса, то ли завывания диких зверей. Потом тишина, настолько мучительная, что хотелось кричать и звать на помощь, но голос тоже не слушался.

Мел была заперта в своем теле, и в те моменты, когда приходила в себя, испытывала ни с чем несравнимый страх, что теперь это ее жизнь. Неужели, все те, кого она отправила под корону, испытывали то же самой? Она даже не могла представить размер той ненависти, которые они должны были к ней испытывать за такие мучения.

Впрочем, мысли тоже в голове надолго не задерживались, и она проваливалась в абсолютную пустоту, в которой не было ни звуков, ни видений, ни ощущений. Ничего. И сама Мел в эти моменты была ничем, и не понимала, что здесь делает, почему не уходит. Ведь там за гранью уж точно должно быть лучше, чем здесь. Там должен быть свет, тепло и еще что-то хорошее. Что-то, чего ей так отчаянно не хватало на этой стороне.

Но стоило только потянуться в сторону грани, как вокруг нее сжималась жёсткая удавка. Кто-то не отпускал ее, не позволял уйти и забыть обо всем.

Потом она почувствовала прикосновение. Легкое, как крылья бабочки, почти невесомое, от которого по всему телу растекалось тепло. Где-то на задворках памяти мелькнул и тут