Между никогда и навечно (ЛП) - Бенсон Брит

Вот по этому? Да, полагаю, по этому я буду скучать.

Часть меня уже это понимает.

— Вы, как всегда, были великолепны. Гарден — одно из наших любимых мест для выступлений. — Я оглядываюсь через плечо на Мэйбл. — Не так ли, Мэйбс?

Она отбивает бит в знак согласия, и я подмигиваю ей, прежде чем снова взглянуть на толпу.

— Спасибо за радушный прием. За то, что всегда привносили энергию в наши концерты. За то, что каждое чертово шоу делали незабываемым.

Я сглатываю неожиданно возникший комок эмоций, когда публика начинает скандировать:

— Еще раз. Еще раз.

Это больше, чем просто наш первый хит. Это больше, чем просто наш дебютный альбом.

Это просьба.

Еще одна песня. Еще один концерт. Еще один год.

Скандирование впервые прозвучало в Атланте, сразу после нашего заявления, что этот тур будет последним. С тех пор оно раздавалось все громче и громче. Но сегодня вечером, на нашем действительно последнем концерте, когда до следующего пройдет Бог знает сколько, оно чертовски близко к оглушительному. Я чувствую, как весь организм содрогается от силы эмоций, которые люди вкладывают в эти слова.

С улыбкой сквозь подступившие слезы я играю вступительный аккорд «Just One More» и смеюсь, когда скандирование перерастает в крики и свист. Я уже исполняла эту песню сегодня, но не сомневаюсь, что сыграй ее снова, они бы подпевали так же страстно.

— От всего сердца, Нью-Йорк, мы никогда вас не забудем. Даже если это может быть прощанием…

— Это не прощание! — кричит в ответ толпа, и я смеюсь.

— Но на всякий случай, чтобы вы нас не забыли. На барабанах — Мэйбл, на гитаре — Джона, на бас-гитаре — Торрен, а я — Сав Лавлесс, и вместе мы — «Бессердечный город». Большое спасибо, Нью-Йорк, за то, что всегда зажигаете с нами. Мы вас любим. Приятной вам ночи.

Толпа ревет, и свет на сцене тускнеет. Я снимаю гитару и отдаю ее парню во всем черном, а затем поднимаю с пола сет-лист.

Подойдя к краю сцены, отвязываю с талии черный, расшитый блестками шарф и жестом приглашаю Рыжего помочь мне спуститься. После первого трека я попросила его проследить за тем, чтобы маленькая девочка и ее папа никуда не ушли, и он уже отвел их в сторонку. Рыжий берет меня за руку и поддерживает, пока я спрыгиваю с возвышенности платформы, и поворачиваюсь к девочке, по лицу которой струятся крупные слезы.

— Ох, малышка, не плачь, — уговариваю я, с улыбкой приседая перед ней на корточки, чтобы оказаться на уровне ее глаз. — Как тебя зовут?

— Джессика, — всхлипывает она, вытирая слезы. Отец наклоняется и гладит ее по вьющимся рыжим волосам. — Мне шесть лет.

— Привет, Джессика. Меня зовут Сав. Мне нравится твоя футболка. Ты сама ее сделала?

— Да! Папа помогал. И у меня еще есть вот это.

Она с гордостью показывает подвеску, и мне приходится сдерживать слезы. На розовой пластиковой нити висит маленький замочек в форме сердца; такой бы замочек ребенок прицепил к своему дневнику.

— Мне нравится. — Я берусь за свой замок и показываю идентичную подвеску. Иногда я, вообще, забываю о ее существовании. — Тебе понравился концерт?

Она кивает и шмыгает носом, прижимаясь к отцу.

— Я очень рада, что ты сегодня пришла, Джессика. Ты сделала мое последнее выступление особенным, и я хотела бы подарить тебе кое-что. Ты не против?

— Нет. Не против.

Волнение, охватившее ее лицо, пухлые щечки и ярко-зеленые глаза, наполняет меня теплом. Она не перестает плакать, но улыбается так широко, что у меня сжимается сердце.

Вот оно. Вот по чему я определенно буду скучать.

Я протягиваю ладонь Рыжему, и он шлепает на нее черный маркер. Я подписываю сет-лист и передаю его ей. Затем беру свой шарф и накидываю ей на плечи. Она визжит, и я подмигиваю, прежде чем взять ее руку и вложить в нее один из моих гитарных медиаторов.

— Ох, божечки, спасибо! Спасибо. Ох, божечки.

— Пожалуйста, — говорю я со смехом. — Ничего, если я тебя обниму?

Она не отвечает. Просто бросается ко мне, отчего я отшатываюсь назад, так что приходится держаться одной рукой, чтобы другой обнять ее.

— Спасибо, — повторяет она, плача у меня на плече. Я поглаживаю ее по спинке и крепко сжимаю.

— Спасибо тебе за то, что ты такая замечательная поклонница.

Она сжимает меня крепче.

— Пожалуйста, не заканчивай, — шепчет она мне на ухо. — Пожалуйста, не надо. Я буду скучать по тебе.

Я зажмуриваюсь от боли, сдерживая слезы. Делаю глубокий вдох. От Джессики пахнет детским лосьоном и сладостями. Что я могу на такое сказать? Прости, малышка, но я больше не выдержу? Я должна спасти себя? Протолкнув ком в горле, я только крепче обнимаю ее.

— Я тоже буду скучать по тебе, Джессика.

Это настолько честно, насколько я могу быть по отношению к нам обеим.

Девочка отпускает меня, и я встаю. Ее отец пожимает мне руку и благодарит за то, что я «подарила Джессике целый год».

— Это вам спасибо, — честно отвечаю я ему. — На выходе загляните в киоск с сувенирами, хорошо? Все за наш счет.

Рыжий провожает меня до номера, который мне предоставил Гарден. Раньше группа жила в одном номере, но не теперь.

— Концерт был хорошим, Саванна, — говорит Рыжий, когда я беру бутылку воды из мини-холодильника. — Он войдет в историю.

Я закатываю глаза.

— Рыжий, мы не Fleetwood Mac. И не Stones. — Я опускаюсь на диван и откидываю голову на подушки. Мне пора в душ, но сначала нужно передохнуть. — Через несколько лет «Бессердечный город» будут искать в Интернете с запросом: «Что с ними стало?».

— Ты недостаточно веришь в себя, малышка.

Рыжий уже говорил мне это, и я продолжаю с уважением выслушивать его. Пусть он и мой личный телохранитель, но за последние восемь месяцев стал мне кем-то вроде отца. Нанять его в качестве телохранителя после последнего пребывания в реабилитационном центре было одним из лучших решений, которые я принимала с тех пор, как выписалась. Второе лучшее решение — взять из собачьего приюта Зигга.

— Ты собрала великую группу. Из ничего создала нечто удивительное. А та девочка? Все зрители сегодня? Ты устроила им шоу, которое они никогда не забудут.

Повернув к нему голову, я смотрю, как он ковыряется в подносе с фруктами, забрасывая в рот несколько виноградин. Сама я ненавижу виноград. Прошу его только ради Рыжего.

— Думаешь, я принимаю неправильное решение?

Он задумчиво хмурит брови, но на меня не смотрит.

— Думаю, шесть альбомов и шесть мировых турне за шесть лет — это много для любого, — медленно говорит он. — Твоему телу нужен перерыв… но останавливаться окончательно?

Он делает паузу и пожимает плечами.

— Не знаю, малышка. Только ты можешь быть в этом уверена.

Я вздыхаю и снова закрываю глаза.

В этом-то и проблема. Я больше не знаю, уверена ли хоть в чем-то.

Шесть альбомов, шесть мировых турне, шесть лет. Я даже не знаю, как все это произошло. Все пронеслось будто в тумане. Нас «открыли» в конце лета после нашего импровизированного тура по побережью. Следующий год или около того мы провели, играя небольшие концерты и выступая на разогреве более именитых артистов. Мы сочиняли песни и записывались. Но потом все просто бомбануло и полетело вперед без тормозов.

Мы молчим несколько минут. Достаточно долго, чтобы я, вероятно, задремала бы, но раздайся в дверь стук, свидетельствующий о нежеланном госте, от которого из меня вырывается стон.

— Что тебе нужно, Хаммонд?

— Просто хочу проверить, не пришла ли ты в себя, — ворчит он.

Хаммонд злится на меня еще с Атланты. Как и все остальные.

— Я не передумаю. Я уже говорила тебе это.

Он что-то печатает на телефоне и пока ничего не говорит. Этот маневр — когда он заставлял ждать ответа — раньше жутко меня нервировал, но через некоторое время я пришла к выводу, что это всего-навсего старая добрая манипуляция.

Он больше не может заставить меня извиваться, но не хочет этого принимать.