Planescape: Torment: "Пытка Вечностью" - Рисс Хесс

 Харгримм обещал встретить меня у дверей, ведущих в Залы Затопленных Народов, так он их назвал... И если бы не слова Дак'кона...

 — Я желаю говорить с тобой,— раздался его голос, как только мы оказались вне тронного зала.

 — Дак'кон?

 — Я желаю ЗНАТЬ, что станет с тем, кого убили.

 — С оборотнем? — спросил я.

 — С оборотнем. С тем, чье знание было порабощено плотью.

 — Они похоронят его,— я пожал плечами.

 — Гит прав,— вмешался Морти,— этот парень будет нам кстати. Подумай сам, хозяин, а что, если воздыхатели мертвечины из Мавзолея решат проведать, что стало с их отщепенцем. А тут мы им подарочек...

 — Я желаю, чтобы ты взял череп оборотня,— добавил Дак'кон.

 Кровь, грязь и желтоватые сгустки застыли на шкуре Соего. Я отсек мечом голову оборотня и сложил ее в заплечный мешок. Полукрысиное - получеловеческое тело осталось лежать на полу на растерзание другим крысам. Размозженный труп Соего скоро найдет свое предназначение, как нашла его душа. Вечное странствие в чаще Истинной Смерти. «Умереть без надежды выжить среди тех, кто живет, умерев, что может быть нелепее». Думал я, сознательно идя навстречу собственной смерти.

 Харгримм уже ждал меня и спутников у входа в Залы Затопленных Народов...

 — Иди,— пробормотал он,— И держи свое слово,— серый туман окутал его глазницы.

 — Иди и держи свое слово,— неслышно произнес Морти,— Нет, вы подумайте, иди и держи свое слово!

 ...Никогда еще прежде в этой моей жизни не было так темно. Мы стояли, ощущая присутствие друг друга в этой странной темноте, что прерывалась только тихим хлюпаньем будто чьих- то лап по воде, поскребыванием и нашим собственным дыханием.

 Темно- зеленым вспыхнул в кромешной тьме карах и осветил то, что нас окружало - лишь на мгновение. Затем извернулся в немыслимой спирали, пронзил темноту и снова взмыл вверх. Дак'кон бился за наши жизни. Карах взлетал раз за разом, за тем я услышал клацанье челюстей Морти и я почувствовал острую боль в шее. Необычайно крупный и грязный упырь ел кусок мяса, вырванный им из меня. У меня не хватило даже времени подумать, и то, что сделала Меббет, принесло свои плоды. Маленькая синяя искра, сорвавшись с моей ладони, впилась в упыря. Но магические силы мои в одночасье пришли в упадок. Я бросился на него, кроша руками на части мускулистое, проросшее гнилью тело. Коротко сверкнули челюсти Морти, и голова упыря с куском моего тела во рту, упала мне в руки.

 Влажными и липкими от пота, крови и собственного страха руками я бил темноту, которая то мерцала серебристыми крыльями, то зеленела трупными пятнами, то белела кольчатыми спинами насекомоподобных червей. Я падал на колени, поднимался и вновь сражался с темнотой. Меня кусали, грызли, рвали на части, и я кусал, рвал на части и грыз.

 «Вот оно! То, что мне требуется! То, для чего я нужен мирам!» радовался я, погружая засаленные пальцы глубоко в глазницы трепыхавшейся летучей мыши.

 Этот мирок сдался. Пару мгновений я стоял, рассеянно глядя на свет, что смог зажечь Дак'кон. На земляном полу, среди куч трупов, на берегу подземной лужи стояли мы трое.

 Дак'кон дрался по своим, особым правилам. Гитзерай стоял у самого входа, карах был снова в ножнах, на его хозяине, казалось, не было ни царапины.

 И в самом центре той пещеры, где мы оказались, лежало тело сборщика падали. В длинных одеждах, с перегрызенным горлом лежал он, сквозь смерть лицо его даже через многие, быть может месяцы, хранило самодовольное выражение. Все объяснялось просто.

 В руках у него был бронзовый шар.

 Как он вырвался из плена слуг Молчаливого Короля, как попал в эту пещеру и где он нашел бронзовый шар, оставалось для меня загадкой.

 Я взял драгоценный предмет в руки. В диаметре он был всего около тридцати сантиметров, на ощупь казался ровным, но хранил следы каких- то письмен, которые при одном прикосновении появлялись, а при следующем вновь пропадали, оставляя лишь слабый свой росчерк на моих пальцах. Несмотря на свои немаленькие размеры, он был почти невесом.

 Этот предмет должен был быть нужен Фароду для чего- то- то ли он, то ли его содержимое. Вскрыть его не представлялось возможным - стенки шара не скрывали даже намека на щель или отверстие. На секунду мне показалось, что из центра его исходит слабый свет, но уже в следующее мгновение мне чудилось, что свет лишь померещился.

 И совсем недалеко от шара лежал другой столь искомый мной предмет. Конечно, я не сразу узнал его. Обычная фляга. Фляга, в сравнении с содержимым которой План Воды выглядел бы безводной пустыней. Сосуд Бесконечной Воды.

 И, опьяненный азартом битвы и драгоценностью моих находок, я не чувствовал, как в пещере становилось все холоднее. Дул порывистый ледяной ветер. Свет на острие меча Дак'кона слабел, отливал синевой и в следующее мгновение вспыхивал с прежней страстью. Ветер дул из ворот, что закрывали проход вглубь пещеры. Единственный проход. Единственный путь из Залов Затопленных Народов на волю. Серый свет Сигила был мне безразличен, но в то мгновение хотелось почувствовать воздух поверхности. Ледяной ветер, в переливах которого я слышал чужие голоса, шептавшие о том, что было мной разбито, развеяно, уничтожено. Голоса звали меня на другой берег бытия.

 Да, я уже слышал эти голоса. Это тот путь, что мне предстояло пройти. Именно это я сказал себе, шаг за шагом отдаляясь от Морти и Дак'кона и приближаясь к скованным холодом воротам.

 Я еще успел разглядеть выражение панического страха в глазах Морти, когда ветер внезапно подхватил меня и вбросил в ворота, захлопнув их за мной.

 — Таков мой путь,— прошептал я и сделал шаг вперед.

17. Гробница

Я перестал различать очертания моих компаньонов сразу же, как только ветер закрыл за мной ворота. Дорога эта предназначалась мне и только мне. Впервые после лабиринта я оказался в полном, абсолютном одиночестве и моими единственными собеседниками стали каменные стены, пол и потолок того туннеля, в котором я находился. В слабом свете факелов, что горели в противоположном конце коридора, я различил на полу белый остов того, что некогда было человеком. Рядом лежало еще двое. Огонь факелов беспокойно метался под порывами ветра, но пламя не поддавалось ему.

 — Ловушка,— услышал я в безразличном голосе ветра и мне вспомнились искаженные страхом глаза Морти. «Ловушка,» подтвердили кивками пламени факелы. «Ловушка, « угрюмо добавил окружавший меня камень и плотнее придвинулся ко мне.