Бижутерия - Мередит Рич

Родители ее лучшей подруги-голландки Катрины владели ювелирным магазином в Амстердаме. Отец и дед Кристофа работали огранщиками камней в Идар-Оберштейне. Квартировавшая вместе с ней у Фишеров датчанка Бригитта становилась первым ювелиром в семье, но ее родные имели огромный литейный цех под Копенгагеном. Никто из них не ходил в колледж. Вместо этого все они занимались дизайном. Даже если бы они не поступили в институт, все равно бы учились у какого-нибудь мастера.

Мадлен беспокоило вот что: ее друзья оказались в институте не потому, что этого хотели, а потому, что этого от них ожидали. И по окончании предполагали работать на отцов, дядей или кузенов, короче — в семейном деле.

Мадлен приехала сюда по собственной воле. Она выбрала ювелирное дело, потому что оно ее привлекало. Ей трудно было поверить, что другие делали только то, что им велели. Девушка долго держала рот на замке, но как-то вечером за пивом и сандвичами не выдержала и решила поговорить с Катриной.

— Послушай, Катрина, я не понимаю, ты-то здесь почему? Ты красивая и говорила, что работала в Амстердаме моделью.

Голландка широко улыбнулась:

— Ну, поработала бы еще пять лет, а дальше что? Красота не вечна. Американке это трудно понять. Но в Европе жива традиция и… уважение к семье. Вот почему я здесь. Ювелирное искусство — дело очень семейное. У меня в Голландии есть подруга, которая уже в седьмом поколении содержит таверну. И ей никогда бы не пришло в голову заниматься чем-нибудь иным.

— Именно это я и имею в виду, — оживилась Мадлен. — Ты сама-то чего хочешь? Где твоя свобода выбора?

— Я свободна делать многое в жизни. — Катрина размазала по бутерброду горчицу. — А что касается работы, я должна остаться в семейном деле.

— Ну конечно. — Мадлен начинала терять терпение. — Но почему не поработать сейчас моделью, а уж потом ублажать семью?

Катрина улыбнулась и сочувственно на нее посмотрела.

— У американцев другой склад ума. Я довольна планами на будущее. Люблю определенность. Никаких сомнений и колебаний.

— В чем сомнений? — В комнату со стаканами в руках вошли Кристоф и его приятель.

— Мадлен — американка до мозга костей, — рассмеялась Катрина. — Она полагает, что мы поступаем неправильно, когда делаем то, что от нас требуют, а не то, что мы хотим.

— Но, дорогая Мадлен, — улыбнулся Кристоф, — неужели Катрина тебе не объяснила, что мы хотим именно того, что от нас требуют?

— Начинает доходить, — проговорила девушка, — хотя до конца я все равно никогда не пойму.

— Когда-нибудь поймешь. А теперь лучше выпьем пива. Завтра воскресенье… никаких занятий. Если день будет солнечным, можно поехать на пикник.

Еще одна черта здешних студентов — они умели развлекаться. Не обсуждали до одури какой-нибудь предмет. Просто пили пиво и наслаждались жизнью. В других районах Германии и вообще в Европе людей, особенно в университетах, интересовала политика. А здесь студенты были замкнуты в собственном мирке. Глобальные проблемы оставляли их равнодушными.

Мадлен заплатила за очередную порцию пива для всех и сидела, глядя на друзей. Питер рассказывал по-немецки анекдот. Девушка дала отдых мозгу и отключилась. Они хоть простодушные, но уравновешенные люди. И нет ничего плохого в том, что они испытывали гордость за свой уклад жизни.

Да, Анна была права: этот год обогатил ее ценным опытом.

Однажды вечером в начале марта фрау Фишер позвала Мадлен к телефону. Из Лондона звонил Уатт Макнил:

— В понедельник я встречаюсь с Пшорном. Надо убить до этого время. Как насчет того, чтобы в выходные покататься на лыжах во французских Альпах?

Мадлен на минуту задумалась. Несмотря на принятое решение, ей хотелось вырваться из скучной серости зимнего Пфорцхайма.

— О… не могу… У меня экзамены… надо готовиться, — солгала она.

— А на ужин позволишь тебя пригласить? Или вообще ничего не получится? — В голосе Уатта появились прохладные нотки.

Мадлен не хотелось его обижать.

— С удовольствием. Если не весь уик-энд…

— Все в порядке. Я понимаю.

Когда лимузин Уатта, на этот раз коричневый «бентли», подкатил, чтобы забрать Мадлен, девушка удивилась, увидев Макнила в новых джинсах и бледно-желтом свитере с вырезом лодочкой. Он выглядел моложе, чем обычно.

— Вот так так… — Мадлен улыбнулась, забираясь в машину. — Я практически не вылезаю из джинсов, а сегодня в вашу честь надела платье.

— Ничего, мы это согласуем. Куда хочешь поехать?

— Куда угодно. Не важно, — с облегчением ответила Мадлен. Она опасалась, что Уатт проверит ее слова в институте и обнаружит, что она солгала про экзамены.

— Тогда отправимся в Баден-Баден. Там в пригороде есть замечательный ресторан. У него куча всяких звезд за то и за другое.

— Заманчиво! Вы превратите меня в гурманшу. — Мадлен открыла сумочку и достала книжку в бумажном переплете о местных винах. — Хочу попробовать все.

— Дай-ка посмотреть. — Уатт потянулся за книгой, и их руки на мгновение встретились. От прикосновения между ними проскочила искра, и девушка вспомнила о своем предчувствии, которое возникло на Рождество.

Баден-Баден был знаменит на весь мир своими минеральными водами, которые люди пили и которыми совершали омовение с тех самых пор, как еще в III веке римский император Каракалла распропагандировал целебный источник. К тысяча пятисотому году в городе насчитывалось уже двенадцать источников. Позже сюда хлынуло страждущее развлечений и исцеления европейское общество. Кроме королевских особ, здесь жил Тургенев. Здесь сочинял Брамс. Писал Виктор Гюго. Играл в казино Достоевский. Но не все любили Баден-Баден. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году Марк Твен написал шутливый очерк об этом городе, который позже опубликовал в книге «Пешком по Европе»: «Это город-пустоцвет, город шарлатанов, мошенников и зазнаек; но что здесь действительно хорошо, так это ванны. Я говорил со многими, и все такого мнения. Я страдал ревматическими болями последние три года и начисто от них отделался после трехнедельных купаний… Еще с большим удовольствием я оставил бы там какую-нибудь заразную болезнь, но, к сожалению, это было не в моей власти».

И тем не менее богатые и сильные мира сего приезжали на источники с лечебными целями. Но, кроме вод, их манила рулетка и столы для игры в баккара. Построенные в тысяча восемьсот двадцать первом году игорные дома считались элегантнейшими в Европе. В сезон здесь устраивались концерты, театральные представления и скачки.

Но когда лимузин Уатта Макнила подкатил к расположенному в трех милях от Баден-Бадена ресторану, город казался скучным и унылым. Ресторан помещался в старинной, в десять комнат, таверне, которая приютилась среди покрытых виноградником склонов. К сожалению, небо грозило дождем и сумрак не позволял полюбоваться ни виноградниками, ни видом.