Однокурсники - Эрик Сигал

— Что это с тобой случилось, черт побери? — спросил он.

— Надо убираться отсюда, — сказал Гёза. — Я напялил на себя всю одежду — во всяком случае, все, что налезло, — и направляюсь в Вену.

— Ты рехнулся? Советские войска ушли. Разве ты не слышал, что сказали по радио «Свободная Европа»?

— Да, но я также слышал, что сказал мой кузен, который живет в деревне Гёр. Он позвонил мне часа два назад и сообщил: на западной границе скопилось несколько сотен русских танков. Они просто перегруппируются, чтобы вернуться обратно.

— Он в этом уверен?

— Тебе хочется подождать, чтобы убедиться? Дьёрдь помешкал, но только несколько секунд.

— Дай мне сбегать за Аникой, — попросил он.

— Ладно, но только быстро.

Ей не хотелось идти.

— Откуда такая уверенность, будто советские танки собираются вернуться?

— Ну сколько тебе нужно объяснять? — ответил Дьёрдь нетерпеливо. — Послушай, если Венгрия станет независимой, то поляки и чехи тоже захотят отделиться. И тогда — бац! — российская империя развалится, как карточный домик.

Ее лицо побледнело. Она была напугана тем, что ей предстоит принять такое важное решение.

— А как же мама? Она без меня не сможет.

— Ей придется, — ответил Дьёрдь невозмутимо. Он обнял ее обеими руками. Она тихо плакала.

— Дай мне хотя бы позвонить ей, — попросила она.

— Да. Но только быстро.

Они отправились в путь. Дьёрдь и Аника — в чем были, Гёза нес на себе весь свой гардероб. Когда они добрались до окраины Будапешта, Дьёрдь увидел телефонную будку и вспомнил о сестре.

— У кого-нибудь есть мелочь? — спросил он. Аника вложила монетку ему в руку.

— Дьюри, где ты? — с тревогой спросила сестра. — Отец беспокоится.

— Слушай, — ответил он, — я очень спешу…

В эту минуту Гёза сунул голову в будку и зашептал:

— Скажи ей, что «Голос Америки» передает зашифрованные послания от беженцев, между текстами в передачах.

Дьёрдь кивнул.

— Прошу тебя, Марика, не задавай мне никаких вопросов. Просто слушай регулярно «Голос Америки». Если там скажут, что… — Он снова замолк. — Что Карл Маркс умер, это значит, со мной все в порядке.

— Дьюри, я ничего не понимаю. Мне страшно.

— И мне тоже, — признался он. — Поэтому, ради бога, молись, чтобы он действительно умер.

И повесил трубку, не сказав больше ни слова.

— А как же твой отец? — спросила Аника. — Разве у него не будет неприятностей, когда выяснится, что ты сбежал из страны?

— Знаешь, он законченный конъюнктурщик с уникальным талантом самосохранения. У него все будет отлично, уверяю тебя.

А в глубине души подумал: «Все мое детство он воротил от меня нос, с какой стати я теперь должен о нем беспокоиться?»

Они шли молча и без остановок. На дороге им попадались только случайные старые грузовики — почти все они двигались в сторону западной границы. Изредка троих беглецов брали в кузов и подвозили несколько километров. Никто из водителей ни разу не спросил, куда они направляются и зачем.

Когда они добрались до окраины Гёра, почти совсем стемнело.

— А теперь что нам делать? — спросил Дьёрдь Гёзу. — Спать под открытым небом слишком холодно, а в карманах едва ли наберется пара форинтов на еду.

— У меня даже на тарелку супа денег не хватит, — подхватила Аника.

Гёза улыбался.

— Доверьтесь мне. У вас хватит сил, чтобы пройти еще часок?

— Но только если я буду точно знать, что мы будем ночевать где-нибудь в помещении, — сказал Дьёрдь.

Аника закивала в знак согласия.

— В Энеше, примерно в восьми километрах отсюда, живут родители Тибора Ковача. Он собирался идти с нами. Родители, наверное, ждут его.

Аника ахнула.

— Разве они не знают, что его застрелили прошлой ночью?

— Нет, — ответил Гёза, — и сейчас не стоит говорить им об этом.

И он повел их в сторону Энеше.

Еще часа полтора все трое устало тащились по заледеневшей проселочной дороге, освещенной лишь лунным светом. Они шли с самого раннего утра и выбились из сил так, что едва могли говорить.

— Завтра хороший день для того, чтобы попытаться перейти через границу, — сказал Гёза. — Это День поминовения усопших. Дороги будут забиты. Все местные жители отправятся на кладбища.

Ковачи были рады принять у себя друзей своего сына — их, казалось, совсем не беспокоило, что его не было с ними. Он ведь уже несколько дней проводил инструктаж среди заново сформированных отрядов милиции — показывал, как пользоваться оружием, поэтому выдумка Дьёрдя о том, что Тибору пришлось остаться в Будапеште еще на пару дней, показалась вполне убедительной.

Ужин был сказочным. В отличие от столицы, на селе было много продуктов, и госпожа Ковач устроила для них настоящий пир с курицей и овощами. Даже выставила бутылку токайского.

— Восхищаюсь вами, — широко улыбался мистер Ковач. — Будь я чуть помоложе — тоже махнул бы с вами. Русские обязательно вернутся — как пить дать. Все видели танки — с кем бы я ни говорил. С главных дорог их убрали, но они затаились в лесах — выжидают, как голодные медведи.

Анике предложили переночевать на постели Тибора. Внутри у нее все сжалось от ужаса, но она понимала — отказываться нельзя. Двое юношей свернулись калачиком на полу у камина в гостиной.

Наутро пошел сильный снег.

Гёза посмотрел на Дьёрдя и Анику.

— Думаю, в такую погоду нам лучше всего сесть на поезд, идущий в Сопрон. Там у нас с Австрией довольно широкий участок границы, и почти не охраняемый. Если повезет, то уже вечером мы сможем перейти на ту сторону.

Около полудня они поблагодарили Ковачей и отправились в путь, передав Тибору всевозможные приветы и пожелания.

На окраине села беглецы испытали первое потрясение. Русские танки уже не прятались за деревьями. Два из них вызывающе расположились прямо посередине дороги.

— Ну и? — спросил Дьёрдь Гёзу.

— Без паники, Дьюри. Снег валит так сильно, что им, похоже, совсем не до нас. Мы ведь идем налегке, без вещей — с какой стати им подозревать нас в чем-то?

— Ты, Гёза, во всех этих шмотках выглядишь как ходячий футбольный мяч, — заметил Дьёрдь. — И если хочешь исхитриться и проскочить мимо танков, то лучше бы тебе раздеться.

Неожиданно лицо Гёзы приняло страдальческое выражение. Юноше совершенно не хотелось расставаться хоть с одним предметом из того, что составляло пять шестых его имущества.

— Давайте обойдем поселок и посмотрим, нельзя ли добраться до железной дороги с другой стороны, — предложил он.

Они так и сделали.

Но у дальнего въезда в населенный пункт стояло еще два танка. Выходит, они больше часа шли под снегом — и все напрасно. Дьёрдь и Аника уставились на Гёзу. Не говоря ни слова, тот начал расстегивать верхнюю куртку. Пальцы его дрожали — и не только от холода.

— А кто… кто… будет разговаривать с ними?

— Кончай, Гёза, — ответил Дьёрдь, — каждый из нас хотя бы шесть лет, но учил русский. Нам главное — не сбиться и говорить одно и то же.

— У тебя самое лучшее произношение, Дьёрдь, — упирался Гёза. — Будет гораздо лучше, если ты пообщаешься с ними за всех нас. Кроме того, когда надо талантливо соврать — тебе в этом вообще нет равных.

— Хорошо, товарищ, — сказал Дьёрдь. — Я стану представителем нашей делегации.

После того как Гёза снял с себя предпоследний костюм и закопал всю ненужную теперь одежду в сугроб, они все вместе двинулись в сторону танков.

— Стой! Кто идет?

Один из солдат попросил предъявить удостоверения личности. Дьёрдь сделал несколько шагов вперед и заговорил с ним на безупречном русском языке:

— Мы, все трое, — студенты университета имени Лоранда Этвоша, навещали нашего друга, заболевшего ангиной. Нам хотелось бы сесть на поезд и вернуться в Будапешт. Желаете посмотреть наши документы?

Военнослужащий шепотом посовещался с одним из своих коллег, после чего снова повернулся к Дьёрдю.

— Это не обязательно. Проходите!

И махнул им рукой. Они торопливо прошли через поселок прямо к железнодорожной станции — у каждого сердце готово было выскочить из груди.

— Вот черт, — сказал Гёза, указывая на станцию впереди. — И там тоже танки.

— Не обращай на них внимания, — ответил Дьёрдь. — Не думаю, чтобы сами солдаты знали, что им делать в этих обстоятельствах.

Он оказался прав. Никто не стал задерживать их на пути к платформе, у которой стоял поезд, битком набитый пассажирами и готовый к отправлению. Внутри было шумно, царила полная неразбериха. Все трое отчаянно спрашивали у разных людей:

— В Сопрон? Поезд идет в Сопрон?

Им что-то кричали в ответ, махали руками, поезд медленно тронулся с места. Гёза первым вскочил в вагон. Дьёрдь подсадил Анику, а затем сам взобрался на ступеньку. Еще мгновение — и станция осталась позади.