Чернокнижники - Александр Бушков

— Не верю, простите, — сказал Савельев. — Не верю я, что можно вот как-то так, — он изобразил обеими руками замысловатые жесты, — из одного столетия в другое сигать…

Аболин усмехался:

— Аркадий Петрович, Аркадий Петрович… Вы ж на сто лет после обитаете, и науки у вас развиты несказанно более, и пароходы с паровозами, и электричество светит, и депеши по проволоке шмыгают, и все такое прочее… И образование вы некоторое получили… А дерзости ума все ж не хватает. Хотя у вас, как это… прогресс…

— Не могу я в такое поверить, — сказал Савельев. — Семьсот сорок четвертый год… Вы ж, простите, должны быть давно померши…

— Оставайся я сиднем в своем времени, помер бы, конечно, — серьезно сказал Аболин. — Только так уж мне свезло, что могу путешествовать по столетиям.

— Заклинания такие знаете, — саркастически усмехнулся Савельев. — Петушиное слово…

— И вовсе даже ничего подобного, — серьезно сказал Аболин. — Нет здесь никакого колдовства — один, как выражались ученые люди уже в мои времена, материализм. Вот, не угодно ли глянуть?

Расстегнув верхние пуговицы рубашки, он полез за пазуху и извлек тот самый предмет, похожий на продолговатое золотистое яйцо, висевший на солидной серебряной цепочке — только сейчас он был разъят на две половинки (в торцах обоих виднелись затейливые пазы и выступы).

— Вот… — сказал Аболин. — Вот эта невидная вроде бы штучка из одного столетия в другое и переносит…

Скрипнула дверь — вошел тот самый здоровенный бородатый мужик, служивший у Аболина в качестве прислуги за все. Привалился плечом к косяку, зорко сторожа каждое движение Савельева. Поручик только сейчас сообразил, что Аболин расположился меж ним и окном — блокировали, выражаясь военными терминами…

— Аркадий Петрович, душа моя, не бойтесь, — сказал Аболин. — Я вам зла не желаю, наоборот, со всем радушием на службу зову к немалой вашей выгоде… А Мокей там для того поместился, чтобы вы, паче чаяния, не вздумали убежать со всех ног. Никак я этого не могу допустить, вы мне крайне надобны… Так что вы уж ничего такого не откалывайте, ладно? Мокеюшка очень даже ловок и проворен, да и силой не обижен. Я, скромный, тоже не из слабеньких, перехватим, ежели что… Значит, не верите?

— Черт знает что… — с сердитым видом сказал Савельев, внутренне ликуя. — На сумасшедшего вы не похожи что-то… Однако поверить вам душа не поворачивается… Экая штука…

Аболин смотрел на него, улыбаясь как-то странно.

— А вот знаете что? — сказал он весело. — Чтобы воду в ступе не толочь, давайте-ка на минутку ко мне заглянем? Тогда уж, и гадать не надо, поверите совершенно и моментально…

— Что вы имеете в виду? — спросил Савельев, изображая некоторую ошарашенность.

— Да то и имею. Вы сейчас со мной на одну минуточку пропутешествуете в семьсот сорок четвертый, только и делов. Глянете из окошка на окружающее — и враз поверите… И тут же назад вернемся. Ежели я умалишенный, то ничего ведь не произойдет, не будет никакого осьмнадцатого столетия вокруг. А если я правду говорю, вы в этом моментально убедитесь. Ну что ж вы, Аркадий Петрович? Вроде бы такой дерзкий молодой человек…

Тщательно изобразив на лице смену самых разнообразных чувств, Савельев вскочил, азартно махнул рукой:

— А ну-ка, давайте! Черт вас знает, золото-то у вас настоящее… Но на минутку.

— Как прикажете…

— Что делать нужно?

— Подойдите ко мне и станьте бок о бок, — деловито распорядился Аболин, держа половинки близко друг к другу. — Всего-то…

— Ну, смотрите, если тут какой обман… — сказал Савельев, становясь с ним рядом.

Ничего не ответив, Аболин с сосредоточенным лицом сблизил половинки, тщательно примерившись, соединил их совсем, повернул, еще повернул…

То самое бледно-синее сияние куполом взмыло вокруг, закрыло окружающий мир. Ощущения на сей раз оказались совершенно другими, не теми, к каким Савельев привык, путешествуя на «каретах» — тело от пяток до макушки прошило мгновенное сотрясение, зубы лязгнули, каждая косточка словно бы звякнула о соседнюю — и все кончилось, голубоватое сияние исчезло.

Комната, посреди которой они стояли, была другая.

Имелся тут и стол, и пара стульев — но совершенно непривычного вида. Единственное окно, узкое и высокое, состояло из множества круглых мутных стекляшек, с грехом пополам еще пропускавших снаружи дневной свет, но не позволявших видеть, что творится на улице. Жарко натоплено, так что ничуть не холодно — если там февраль, то и здесь должен быть февраль…

— Ну, как? — деловито спросил Аболин, размыкая свою штуку и пряча за пазуху. — Сдается мне, вы уже убедились, что все это, — он обвел рукой комнату, — никак на выходки сумасшедшего не похоже…

— А мы вот сейчас посмотрим… — сердито протянул Савельев, направляясь к окну, — он уже рассмотрел, что с одной стороны оно снабжено петлями наподобие дверных, а с другой закрыто на крюк, опять-таки как дверь, а значит, должно легко распахиваться.

Аболин проворно, цепко ухватил его за рукав:

— Погодите!

— Это почему?

— А что подумают прохожие, если увидят, что мы в этаких нарядах из окна выглядываем? Погодите минутку. Вот, укутайтесь как следует.

Аболин протянул ему большой и тяжеленный плащ из темного сукна. Сам укутавшись в такой же до шеи, тщательно следил, как драпируется Савельев. Удовлетворенно кивнув, прошел к окну, откинул большой кованый крюк и потянул. Должно быть, петли были хорошо смазаны — створка отошла легко, и в комнату хлынул яркий солнечный свет.

Стоя у окна, Аболин поманил рукой:

— Ну, смотрите, Аркадий Петрович! Доподлинный семьсот сорок четвертый год, не сойти мне с этого места… Ну, идите же! Сами горели желанием убедиться.

Медленно приблизившись, Савельев выглянул наружу, глотнув морозного воздуха.

За окном действительно был восемнадцатый век.

Дома напротив выглядели абсолютно непривычно — таких не строили уже давным-давно. Улица, довольно широкая и оживленная, была полна прохожих, одетых именно так, как одевались сто сорок лет назад. Прошли четверо солдат в треуголках и коротких плащах, с большущими ружьями — кремневыми, какие Савельев видел исключительно в музеях. Пронеслись легкие санки — кучер-мужик одет почти привычно, а вот седок, совсем молодой человек, выглядит как-то неуловимо иначе — и богатая шуба непривычного фасона, и меховая шапка иная. Кружевной воротник, под шубой виднеется что-то синее, крайне похожее на орденскую ленту, лицо надменное, губы спесиво поджаты…