Деревянный каземат - Сергей Дубянский

Катя и не заметила, что машина затормозила возле ее дома. Все прочее время, не относившееся к божественному поцелую, сжалось в мгновение или даже просто перестало существовать. Как все это странно…

Войдя в дом, Катя понюхала цветы. Они все еще напоминали о празднике, но дискомфорт оттого, что все-таки что-то произошло неправильно, заставил Катю первым делом подойти к телефону.

– Вадим? – спросила она, услышав в трубке голос, – это я. Ты как?.. – она не решилась спросить то, что хотела, – в смысле, замок сделал?..

– Чудеса какие-то, – ответил веселый голос, – прикинь, стоило тебе уехать, все открылось само, без всяких специалистов. Я сейчас подъезжаю к дому.

– Значит, твоя машина меня не любит, – сделала неутешительный вывод Катя.

– Кто б у нее спрашивал?..

…Ну!.. Ну же, закончи фразу… – молила Катя, но услышала только Вадимов смех.

– Катюш, мы завтра увидимся?

– А ты хочешь этого? – она пыталась подтолкнуть его к нужной мысли.

– Хочу.

– Тогда до завтра, – Катя вдруг поняла, что и такого признания ей вполне достаточно. По крайней мере, пока. Еще она услышала в трубке отдаленный лай – наверное, это был тот самый страшный зверь, которого даже нельзя спускать с цепи.

– Я тебя целую, – закончил Вадим ласково.

– Я тебя тоже…

Положив трубку, Катя обернулась и увидела стоявшую в дверях мать.

– У тебя появился молодой человек?

– Хотелось бы надеяться…

– Слава богу, – мать облегченно вздохнула, – и кто он?

– Мам, не сейчас, ладно?

– Ладно. Ужинать будешь?

– Нет. Мы в ресторане были.

– Дай-то бог. Пора уже…

Катя не поняла, что ей пора – встречаться с молодыми людьми или ходить по ресторанам? Хотя, в принципе, это не имело никакого значения. Она ушла в комнату и плотно закрыв дверь, уселась на диван.

– Только автомехаником я еще не работал, – раздался ворчливый голос.

Катя испуганно оглянулась. В комнате горел свет. Вокруг, естественно, никого не было, но ей показалось, что голос звучал не внутри нее, а откуда-то со стороны окна. Но это был все тот же, ее «внутренний голос».

– Почему автомехаником? – не поняла Катя.

– Потому. Надо было, конечно, заклинить ему двигатель, но дверные замки – это первое, что пришло на ум.

– Может, хватит, а? – сказала Катя устало, – не виновата я, ни в том, что Лена попала под машину, ни, тем более, в этих замках. А к нему я хотела поехать… и поеду! Ты ж пессимист и трус, понял? С тобой я ничего не добьюсь и никогда не буду счастливой. Оставь меня в покое и дай жить так, как я хочу!

– Жаль, что не могу покинуть тебя – работа у меня такая, – голос обиженно вздохнул, – надо мной тоже есть начальство, которому плевать на твои капризы…

– Хочешь анекдот? – перебила Катя, – играет Иисус Христос в гольф с апостолом Петром. Петр легким ударом посылает мяч в лунку, а Христос размахивается и со всей дури – бац! Мяч летит совсем в другую сторону, в лес. А по лесу пробегал заяц. Мяч – в него, и наповал. А в небе кружил орел. Увидел такое дело, и камнем вниз. Схватил зайца вместе с мячом и полетел к гнезду, но орла увидел охотник. Сорвал ружье и бах! Орел падает. Заяц летит в одну сторону, мячик, в другую, и влетает точно в лунку. Тогда Христос в сердцах бросает клюшку, поднимает руки к небу и кричит: – Папа, ты дашь мне нормально поиграть?!.. Понял?

– Ну, спасибо. С сегодняшнего дня я больше не собираюсь носиться с тобой. Вляпаешься по серьезному, сама позовешь.

– Разберемся без сопливых, – Катя стала раздеваться.

– Хоть ты и хамка, но, вообще-то, ничего, – заметил голос.

– И на том спасибо. Я сейчас в душ пойду – там я буду еще привлекательней, между прочим.

– Это меня не волнует – я о другом. Спокойной ночи.

Катя не ответила и накинув халат, вышла из комнаты.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Костя собрал в ладонь крошки и ссыпал в опустевшую консервную банку; закурил, задумчиво глядя на диван, застеленный покрывалом с пестрой райской птицей, но, словно не видел ее (вообще, эта птица, наверное, давно умерла, потому что лежала так уже много месяцев, и у Кости даже не возникало желания прикоснуться к ней). Докурив, затушил окурок в той же банке; закрыл ее и небрежно сдвинул на край стола, к трем ее подругам. Сегодня, пожалуй, придется спуститься вниз, чтоб выбросить этот источник вони, с которой мог бороться только резкий запах красок (либо он являлся божественным, либо Костя незаметно превращался в токсикомана).

Ел Костя в спальне, а спал в мастерской на полу, приспособив для этой цели подушки от давно развалившегося дивана. Спать на полу было намного удобнее, чем с «мертвой» птицей – во-первых, это подразумевало то, что можно не раздеваться, а, во-вторых, с такой постели не упадешь в любом состоянии. Правда, в последние дни Костя не только не пил, но даже не выпивал (разницу между этими понятиями он знал четко, хотя второе почему-то всегда незаметно переходило в первое). Зато сегодня он честно заслужил, и первое, и второе, ведь законченная работа требовала, чтоб ее непременно «обмыли».

Работа… она терпеливо ждала его, но впервые Костя боялся вернуться в мастерскую и обойти мольберт, чтоб взглянуть на нее. Вдруг она окажется совсем не такой, как вчера? Тогда останется опять же напиться, только с горя.

Зато вчера!.. Вчера ему казалось, что женщина, которую он создал в своем воображении из уродливой армянки с красивым именем, прекрасна. Неужели это было только вчера, когда каждый мазок, словно добавлял ей жизни, и она распускалась подобно цветку? А сегодня он может подойти к уже высохшему полотну и обнаружить, что из сгустка эмоций она превратилась в плоское безжизненное отображение болезненных фантазий, и тогда… тогда он просто уничтожит его. Уничтожит, и не будет никакой Аревик!.. В этой последней мысли заключалось такое злорадство, будто его слово являлось словом Бога, и только от него зависело, что будет происходить с этой девушкой дальше. Раньше такого чувства у него не возникало. Костя всегда относился к своим работам, как к игрушкам, над которыми даже не имеет смысла задумываться. Вот, мол, получилось, и все тут; хотите – берите, играйте; не хотите – выбросьте. Или никто, включая его самого, просто не понимает, что сто́ящее, а что нет?..

Наконец искушение пересилило суеверный страх. Костя поднялся и сунув в рот очередную сигарету, направился в мастерскую. Войдя, медленно втянул воздух и прикрыл глаза от удовольствия – запах краски, давно впитавшийся в обои и шторы, казался благовонием. Даже если когда-нибудь он бросит писать, то, наверное, придется раскладывать тюбики по всем комнатам, чтобы не потерять вкус жизни.

Сделав несколько шагов, Костя резко повернулся. Большие карие глаза нарисованной девушки внимательно изучали появившийся в поле зрения новый предмет. Тонкие брови слегка нахмурились, словно она пыталась вспомнить, что это за существо. Гладкая, матовая кожа выглядела очень нежной на тяжелом бордовом фоне, а плотно сжатые губы, не обезображенные косметикой, еле заметно улыбались, если смотреть на них долго и пристально. Правда, улыбка эта получалась, то ли хищной, то ли презрительной, и сразу меняла выражение лица (однако стоило моргнуть, она тут же исчезала).