Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

За что Шванкмайер, не переносящий нравоучений, приговаривает Фауста к наказанию, будто забывая об оправдательном приговоре Гете? Явно не за шашни с дьяволом: чешский режиссер и сам неравнодушен к черной магии. Похоже, что главным грехом Шванкмайер считает попытки доктора создать гомункулуса – искусственного человека – и повелевать им. В версии Шванкмайера именно гомункулус превращается в Мефистофеля, но перед этим воспроизводит оживший портрет Чепека – имитирует лицо Фауста. Мастеря марионетку, ты обречен на создание автопортрета. Чтобы оживить защитника-голема, ты должен пожертвовать ему свою душу. Шванкмайер применяет метод покадровой съемки и на живых людях – например, в «Еде» или «Конспираторах наслаждений». Напротив, потертых деревянных марионеток он снимает, как живых, и не отводит камеры от их неподвижных лиц до тех пор, пока не отзвучит очередной монолог. Каждый персонаж из дерева или плоти Шванкмайера не обладает полной свободой воли как человек, но и не привязан к ниточкам как марионетка. Алхимические опыты режиссера привели к созданию нового вида: homunculus sapiens.

Зная, как незначительна дистанция между человеком и марионеткой, Шванкмайер не принимает на себя ответственность кукловода; любого, кто претендует на это звание, ожидает та же адская топка, что и доктора Фауста. Шванкмайер играет в кукол, видя в них равных себе. Для него такая игра – не садистское подчинение марионетки своей воле, а попытка примерить деревянный костюм на себя. Эти игры начались давным-давно. По признанию режиссера, первые художественные амбиции возникли у него в 1942-м, когда ему на восьмилетие подарили игрушечный кукольный театр. Осуществив утопию, которая полвека назад казалась невозможной, он вернулся в детство – к тем старинным марионеткам, выкупив в 1991-м вместе со своим постоянным продюсером Яромиром Каллистой старый кинотеатр в деревне Кновиц и открыв там собственную киностудию Athanor; сегодня на ней завершается работа над новейшим фильмом мастера «Пережить свою жизнь (Теория и практика)».

Затворник Шванкмайер, которого многие считают гением, по счастью, свою жизнь пережил – и выжил. Так и существует между студией и домом, построенным совместно с Евой, – когда-то заброшенным замком в Хорни Станкове, который супруги выкупили еще в 1981-м и переоборудовали в сюрреалистическую кунсткамеру. Это его дом Ашеров, его Замок Отранто, где куклы, предметы и люди обладают равными правами.

Есть только одна свобода.

Дистанционное интервью – Ян Шванкмайер отвечал на заранее присланные вопросы. 2005 год.

– Снимая фильмы, вы не думаете о зрителях, ничего не ждете от публики?

Ян Шванкмайер: Любое подлинное произведение искусства должно возникать без каких-либо скидок на ожидания, пол, возраст, духовный или материальный уровень зрителя. Только так произведение обретает силу подлинного свидетельства. Абсолютная свобода творчества – главное условие его подлинности.

– Как творческая свобода связана со свободой в социальном, политическом смысле слова?

Ян Шванкмайер: Есть только одна свобода. Я считаю тему свободы или процесса освобождения единственными достойными темами для художника.

– Ваши фильмы можно назвать универсальными: их способны воспринимать образованные и неподготовленные зрители, дети и взрослые…

Ян Шванкмайер: Именно потому, что мои фильмы неподкупно субъективны, им присуща определенная настойчивость, и они находят отклик у самых разных, но сходным образом настроенных, людей. Я называю это интерсубъективной коммуникацией, которая является бесспорной привилегией творчества, связанного с воображением и фантазией.

– Шванкмайер-режиссер и Шванкмайер-художник – разные люди?

Ян Шванкмайер: Я не делаю различия между моими фильмами и другими творческими проявлениями, картинами или скульптурами. Их источник – одни и те же переживания и впечатления. Я – поборник сюрреалистической универсальности выражения.

– Как к вам пришла идея использования тактильной техники, создания скульптур в виде «тактильных объектов»?

Ян Шванкмайер: К экспериментам с тактильными ощущениями я приступил в середине 1970-х, когда мне не позволяли снимать фильмы. Отчасти в этом был определенный протест: тактильное творчество – это совершенная противоположность аудиовизуального кинематографа; отчасти это было процессом осознания, освоения незнакомой территории. Еще в ранних моих фильмах я любил укрупненные планы предметов, попадавших в поле зрения камеры. Уже это придавало фильму тактильное измерение. Таким образом, первые «тактильные опыты» были неосознанными. Впоследствии все более настойчивое любопытство к этой области привело меня к сознательному ее исследованию и к последующим теоретическим изысканиям, размышлениям на тему эстетического применения осязания.

– Ваш основной метод, совмещение анимации и игрового кино, имеет для вас чисто прикладной смысл или за этим скрыта философия?

Ян Шванкмайер: Форму осуществления фильма определяет его тема, никакой философии в этом нет. Однако в сочетании анимации обыденных предметов, живых актеров и реальной среды, безусловно, есть что-то подрывное. Если вы позволяете ожить предметам повседневного обихода, лишая их утилитарного назначения, вырывая из привычного контекста, и при этом вы заставляете их существовать в знакомой зрителю среде, совмещаете с живыми людьми, то вызываете таким образом у публики специфическую реакцию. Она начинает ощущать ограниченность прагматического мироощущения. Вы спровоцируете зрителя на сопротивление или разбудите в нем затаенную фантазию, жажду волшебного. В любом случае, это позволяет оспорить, поставить под сомнение материальный мир как единственно возможный.

– Насколько важно для вас иметь личные отсылки к темам и сюжетам фильмов, осознавать параллели с личным опытом?

Ян Шванкмайер: Необходимо.

– Скажем, за неприязненным отношением к процессу поглощения пищи скрываются какие-то ваши фобии?

Ян Шванкмайер: В детстве у меня были проблемы с едой. Точнее сказать, проблемы были у моих родителей. Я не хотел есть, был болезненно тощим, костлявым. Меня посылали в специальные оздоровительные учреждения, где меня заставляли есть питательную пищу: насильно кормили железосодержащими средствами, вливали в меня рыбий жир. Испытанные тогда детские чувства с тех пор переходят из одного моего фильма в другой. Изменить это не способен даже тот факт, что теперь у меня нет никаких проблем с аппетитом.

– А к мясу у вас какое-то особенное отношение? Вы, случайно, не вегетарианец?

Ян Шванкмайер: Нет, не вегетарианец. Мясо в моих фильмах представляет мясо как таковое, но также является многозначительным символом. И конечно, мой детский опыт наполняет его особенным содержанием, добавляет к символике жестко субъективное переживание.

– Вы настойчиво цитируете в своих фильмах и других работах маркиза де Сада. Вы разделяете его взгляды на вопросы религии и сексуальности?

Ян Шванкмайер: Можно сказать, что мои взгляды на религию и сексуальность, в сущности, устойчивы – и в самом деле определены сочинениями Фрейда и де Сада.

– Какие другие писатели и художники особенно сильно повлияли на вас в жизни и творчестве?

Ян Шванкмайер: В моих фильмах и остальных произведениях вы найдете ссылки на целый ряд сочинений сюрреалистов – Макса Эрнста, Витезслава Незвала, Рене Магритта, Карела Тейге, Йинджиха Штирского. В моем последнем сценарии «Пережить свою жизнь» я ссылаюсь на книгу Андре Бретона «Сообщающиеся сосуды». Но также я ссылаюсь и на предшественников сюрреализма – Джузеппе Арчимбольдо, Иеронимуса Босха, графа де Лотреамона, Льюиса Кэрролла, Эдгара Аллана По.