Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Истории любви». Выпуск №2 - Альманах Российский колокол

* * *

После того кошмарного сна ночью, как только Хасан закроет глаза, к нему из могил тянулись костлявые руки. Он в ужасе вскакивал с постели, выбегал во двор, на улицу, орал на всё село.

Осиротевший Хасан от этих непонятных видений словно потерял разум. Дядя водил его в город, к врачам. Но его видения не прекращались. Водил в мечеть к мулле Шахбану, к народным целителям. Они тоже не помогли.

Однажды ночью, шатаясь от слабости и бессонницы, в бессознательном состоянии он выскользнул на улицу. Ноги его понесли в темноту, в сторону пропасти под селом. Он стоял на краю глубокого обрыва, собираясь прыгнуть в бездну. В последнее мгновение чья-то крепкая рука взметнулась из темноты и подхватила его. Бережные руки крепко обхватили его за плечи и отвели домой. Когда Хасан пришёл в себя, то увидел, что перед ним сидит какой-то странный старец в огромной зелёной чалме и с Кораном в руках. Сказал, что из Бухары.

Это он остановил его на краю пропасти. Он был весь в зелёной одежде, даже сапоги с изогнутыми клювами вверх были зелёного цвета. Голова, покрытая чалмой, была обрита наголо. Он говорил на арабском, в свою речь иногда вставлял слова на языке фарси. Хасан понял, что он хочет его куда-то отвезти. Ему было всё равно, куда, лишь бы его увели подальше от места гибели отца.

Вскоре он со странником оказался в Бухаре.

Учёный-арабист привёл его в одну из мечетей на окраине Бухары. Сказал, что научит Хасана жизни, в равновесии удерживать душевное состояние, из самых сложных жизненных ситуаций выходить без ущерба. Восточный мудрец стал обучать его медитации, восточной медицине, астрономии, богословской философии, восточной литературе, музыке. Но странные видения во сне не переставали посещать Хасана, сея в душе страх, тревогу, разрушая его.

Суровое воспитание в богословском университете, горечь потери отца, от которой он так и не смог оправиться, мрачный колорит учебного заведения, премудрые и требовательные алимы, муллы, муталлимы, старинная мечеть, где он медитировал, наложили суровую печать на его психологию. Он трансформировался, стал молчаливым, задумчивым, требовательным к себе, другим. Но мало кому доверял, вёл образ жизни одиночки…

В один из дней Хасан сказал учёному-арабисту:

– Я перестал бояться, тревожиться. Мой ум и сердце здесь больше ничего нового, утешительного не черпают. Я больше не приду к тебе учиться.

Учёный не обиделся. Просто изрёк удивительную мысль, которая запала в его сердце:

– Если перестал бояться, значит, твоя душа вышла на новую тропу учения. Следуй по ней, никуда не сворачивая…

Хасан после окончания университета, полученных знаний в старинной мечети, бесконечных медитаций и скитаний по городам, священным местам Средней Азии постепенно стал понимать, что Восток перевернул его душу. Он стал совершенно другим человеком: начитанным не по годам, умным, спокойным, рассудительным.

Хасан после окончания богословского университета вновь стал путешествовать. Он скитался по Средней Азии, Ближнему Востоку, Тибету, Индии. Свои знания несколько лет подряд пополнял в буддийских, индийских, тибетских храмах.

Какое-то время успешно занимался коммерцией. Но всё это было не его. Всё это печалило его, нагоняло тоску. Его тянуло в родные края, родная стихия и ещё что-то близкое, забытое, томящее душу будоражили, манили его сердце.

Вспомнил: Шах-Зада. Вспомнил её слёзы, то, какими глазами провожала его, когда покидал родное село с восточным мудрецом. Хасан вернулся на родину. Но к его возвращению она вышла замуж.

За последние десять лет впервые понял, что с её замужеством он потерял и себя. Женился, в большей степени мстя ей, себе, на больной, немощной девушке Айханум. Стал имамом мечети в своём селении…

* * *

Хасан своё утешение нашёл в мечети. Молился сутками, молился исступлённо, самозабвенно. Из мечети он почти никуда не выходил. Он ничего не ел, держался на одной воде. Такое жестокое отношение к себе истощало его жизненные силы, способности мозга; подавлялась воля, слабел дух. Больная фантазия порождала в его мозгу новые картины фанатизма и галлюцинаторных видений. Он над собой часто терял контроль, сбивался с толку от необычайных видений, возникающих в его больном воображении. Когда плоть и кровь бунтовали, он в конвульсиях корчился на полу. Он слёзно просил Аллаха поскорее забрать его к себе…

Единственными друзьями Хасана, кому он полностью доверял, стали теперь деревья в его райском палисаднике, кусты роз, безмолвные рыбёшки в пруду. Одно время он пришёл к умозаключению, что Аллах слился в его воображении с благодатной природой. Сам тоже стал частицей Её благодати.

* * *

Наступило время вечернего намаза. Небо над горами было золотистым, с полосками лиловых облаков. Выше оно принимало светло-бирюзовый оттенок изумительной прозрачности. Хасан сидел в своём палисаднике, под яблоневым деревом, наслаждаясь вечерней прохладой, глядя на резвящиеся под самым небосклоном облака. С водоворотов Рубаса доносилось ласковое журчание водных струй. С полей и лугов неслись вязкие запахи колосящейся пшеницы, скошенной травы, марева.

Издалека порыв ветра внезапно принёс обрывки женских голосов и заразительный смех. Они звучали не громче шелеста колосьев в пшеничном поле. Но и среди этих пёстрых женских голосов Хасан различил родной голос Шах-Зады. Вся кровь с лица отхлынула к сердцу. С умилением в глазах схватился за грудь.

На тропинке, проложенной вдоль Рубаса, показались фигуры трёх сельских красавиц. Подружки были одеты в тонкие летние блузки и юбки до колен. Волосы были распущены, они играли на ветру.

Шах-Зада шла посредине. На ней было очень красивое модное платье с короткими рукавами бирюзового цвета. В пряди её волос были вплетены золотые нити, бирюзовые бусы в горошину. Её грудь, спина и руки, обнажённые до плеч, смотрелись величественно. Бирюзовое шёлковое платье с золотистым шёлковым шарфом, небрежно наброшенным на покатые плечи, колыхались в ритме движения её тела. Проходя мимо Хасана, женщины поздоровались:

– Добрый вечер, дядя Хасан, как поживаете?

Он заглянул на Шах-Заду глазами, жаждущими живой плоти:

– Добрый вечер, мои родные! Спасибо, живу – как хлеб жую…

Хасан крепился, чтобы не смотреть им вслед. А сердце, не повинуясь ему, погналось за любимой женщиной. Он испугался: если она не остановится, не обернётся назад, его сердце спотыкнётся, расколется на части. Она не обернулась. Сердце упало в пятки. Какая-то горечь стала жечь ему сердце, мутить рассудок. Много лет он умерщвлял свою плоть, усмирял кровь. Теперь они восстали – грозные, беспощадные, отстаивая свои права.

На бедного имама жалко было смотреть. Он лежал, распростёршись на зелёной траве. И душевные муки терзали его. Озноб тонкой змеёй проползал по спине. В груди запылал пожар.