Княжна Дубровина - Елизавета Салиас-де-Турнемир

— Какая дѣвочка, пробормотала Нѣмка; — какъ онѣ ни хлопочатъ, но не выдѣлаютъ изъ нея дѣвицу степенную и благоразумную. Огонь и вихорь! право такъ, а добрая.

А Лидія Петровна сидѣла уже въ гостиной нарядно одѣтая, въ черномъ атласномъ платьѣ, съ большою брилліантовою брошкой и черными бархатными бантами на гладко причесанныхъ бандо. Она уже ждала Анюту.

— А вотъ наконецъ и ты! воскликнула она, посмотрѣла на часы и сказала: — безъ четверти семь, пора ѣхать.

— Помилуй, куда? Еще и театра не освѣщали. Вы заберетесь прежде капельдинеровъ, право, сказала Варвара Петровна смѣясь.

— Но, сестрица, надо доѣхать, купить афишу, прочесть ее — на все это надо время, сказала Лидія.

Варвара Петровна махнула рукой.

Въ семь часовъ Лидія сошла съ лѣстницы довольно спокойно, но и ей хотѣлось бы бѣжать какъ Анютѣ, еслибъ она не стыдилась лакея и швейцара. Онѣ пріѣхали въ театръ когда только-что зажгли люстру, ложи были пусты, кресла тоже, только партеръ и раекъ кишѣли нетерпѣливою и шумящею публикой.

Анюта вошла въ ложу и совсѣмъ не звала что это такое.

— Гдѣ же представлять будутъ, тамъ внизу? сказала она показывая на кресла.

— Нѣтъ, какъ можно! Вонъ тамъ на сценѣ, занавѣсъ подымутъ.

— Зачѣмъ они хлопаютъ въ ладоши и что они кричатъ? спросила Анюта показывая на раекъ.

— Они скорѣе требуютъ представленія.

— А! и я хочу представленія! И Анюта изо всѣхъ силъ захлопала въ ладоши, но Лидія съ испугомъ остановила ее.

— Что ты? что ты? Хорошо, что съ нами нѣтъ твоей миссъ Джемсъ.

— Ахъ какъ хорошо, закричала Анюта.

— Боги мои, да не кричи такъ и не хлопай, это совсѣмъ неприлично. Сиди смирно. Въ театрѣ и вездѣ въ публикѣ надо сидѣть спокойно и чинно.

Анюта повиновалась, но горѣла отъ нетерпѣнія.

— Прочтемъ афишу.

— Прочтемъ, прочтемъ, а я было какую бѣду сдѣлала, совсѣмъ о ней забыла! подхватила Анюта.

И онѣ принялись изучать афишу, какъ будто читали самую интересную книгу.

Но вотъ занавѣсъ взвился, и Анюта вздрогнула и вся обратилась въ слухъ. Она забыла все и всѣхъ и жадно слушала всякое слово актеровъ и жадно слѣдила за ихъ движеніями. Ничто не ускользнуло отъ нея. Первое дѣйствіе окончилось, Занавѣсъ опустили.

Анюта молчала: она сидѣла очарованная и окаменѣлая.

— Ну что, хорошо? спросила Лидія.

— Какой онъ гадкій! Какое несчастіе имѣть такого отца! о, какъ мнѣ жаль его дочь! Ну что же дальше?

— Погоди, увидишь.

Но легко было сказать: погоди, а каково было ждать! Но всему есть конецъ. Кончилось и представление. Послѣ Скупаго шелъ какой-то водевиль, котораго видѣть Варвара Петровна не позволила бы, но Лидія сама была въ восторгѣ и хотя совѣсть ея не совсѣмъ была спокойна, но она не имѣла силы уѣхать и хохотала не меньше Анюты, когда на сценѣ появился Живокини. Давали Азь и Фертъ, и Анюта такъ смѣялась, что Лидія испугалась, находя это неприличнымъ, но унять Анюты не могла.

— Ну что, Анюта, какъ тебѣ вчера понравился спектакль? спросила на другой день Александра Петровна.

— Ахъ! я и сказать не могу. Только Скупой такой гадкій! Я сама понять не могу, отчего мнѣ стало его подъ конецъ жалко, когда онъ такъ отчаянно сожалѣлъ о своихъ деньгахъ.

— Оттого, что Щепкинъ дивно играетъ.

— Какая это игра, тетя, это не игра, а даже страшно. Право, мнѣ было страшно смотрѣть на него.

— Потому что скупость — порокъ, сказала опять съ указательнымъ пальцемъ вверхъ Варвара Петровна, — а всякій порокъ внушаетъ страхъ, долженъ внушать отвращеніе.

— Именно, страхъ и отвращеніе, воскликнула Анюта и прибавила робко — а мнѣ бы хотѣлось видѣть трогательное, такое хорошее, чувствительное, какъ Параша Сибирячка, заключила она со вздохомъ.

— Конечно мы и это устроимъ, сказала Александра Петровна.

— Когда, когда?…

— Когда-нибудь — на будущій годъ. Черезъ три дня Великій постъ, а потомъ весна, ужь въ театръ не ѣздятъ, рѣшила Варвара Петровна.

Наступилъ Великій постъ. Уроки были прекращены, и Анюта съ Лидіей ѣздили въ церковь по два и по три раза на день, а иногда, когда было не холодно, ходили пѣшкомъ до приходской своей церкви. Всѣ говѣли и въ домѣ воцарилось молчание, тишина и чтеніе священныхъ книгъ. Варвара Петровна заботливо слѣдила за Анютой и много съ ней разговаривала. Старый священникъ, добрый и умный, приглашенъ былъ исповѣдывать Анюту и такъ растрогалъ ее своими совѣтами на исповѣди, что она плакала. На другой день съ великимъ сокрушеніемъ сердца и умиленною душою молилась она за обѣдней и причащалась со слезами. Тетки, видя ея сердечное чувство, были всѣ очень съ ней ласковы, а послѣ обѣдни онѣ всѣ вмѣстѣ пили чай съ просфорами. Это было не лишнее, ибо Анюта строго постилась всю недѣлю и была очень голодна. Александра Петровна, причащавшаяся на дому, очень уставшая, но болѣе чѣмъ когда-либо добрая, сказала Анютѣ:

— Анюта, когда ты ведешь себя хорошо, ты моя радость и Богъ послалъ мнѣ тебя въ утѣшеніе! Я такъ люблю тебя. Не огорчай меня и будь всегда умница, какъ въ эти послѣднія недѣли.

Анюта, тронутая, долго цѣловала тетку. Однажды утромъ Арина Васильевна явилась на верхъ къ Анютѣ и отперла кіотъ.

— Что такое вы хотите дѣлать съ образами? спросила Анюта.

— Съ иконами, княжна, сказала Арина Васильевна поправляя Анюту. — Наступила Страстная недѣля и ихъ надо почистить и обтереть. Вищь какія ваши иконы старинныя, съ богатыми ризами; только надо бережно, чтобы не попортить жемчуга.

— Развѣ онѣ мои? спросила Анюта.

— Конечно ваши. Это тѣ самыя иконы, которыя всегда стояли въ спальнѣ князя, вашего прадѣдушки. Ихъ къ вамъ и поставили; а тамъ у меня въ кладовой цѣлый сундукъ съ фамильными иконами и ихъ приказала Варвара Петровна хранить до вашего совершеннаго возраста. Когда лѣта ваши преисполнятся, всё вамъ отдадутъ въ сохранности. Да вѣдь и не однѣ иконы, у васъ всего много: ларецъ съ брилліантами и жемчугами, богатства всякаго много.

Анюта слушала удивленная. Живя у тетокъ она совсѣмъ позабыла, что богата.

«Что мнѣ въ богатствѣ, думала она, — если я не имѣю рубля въ своемъ распоряженiи. Папочка давалъ мнѣ въ праздники рубль на лакомства, а съ тѣхъ поръ какъ я здѣсь, я и гривенника не видала».

— О чемъ вы задумались? спросила Арина Васильевна снявъ всѣ иконы.

— Вы говорите я богата, а у меня ничего нѣтъ. Когда я жила у папочки, у меня водились деньги, а здѣсь у меня нѣтъ ни единаго гроша.

— Вы маленькая, вы не сумѣете тратить деньги. У васъ все есть. Выростите большія, будутъ деньги всѣ въ вашихъ рукахъ. Вотъ тогда-то вамъ слѣдуетъ тратить ихъ по божьему.

— Я такъ и буду дѣлать.

— Какъ такъ, вы, я думаю, и не понимаете что значитъ по божьему.

— Нѣтъ, понимаю, Арина Васильева; это значитъ помогать бѣднымъ. Мнѣ папочка говорилъ, что не надо тратить деньги на затѣи и на одну себя, а Маша сказала: при такихъ-то деньгахъ можно сдѣлать сколько счастливыхъ!

— Коли они это говорили, знать они хорошіе люди.

— Ахъ, Арина Васильевна, вы и представить себѣ не можете какіе хорошіе!

— Наступаютъ великіе дни, сказала Арина Васильевна, — а вы, княжна, я вижу, сидите за какою-то свѣтскою книжкой. Успѣете начитаться во весь-то круглый годъ, а вы бы взяли божественную.

— Я уже говѣла, сказала Анюта.

— Ахъ, ахъ! говѣли; да развѣ тѣмъ и покончили. Вы подумайте только, дни-то какіе, когда Господь Богъ страдалъ и за насъ грѣшныхъ, за грѣхи наши великіе смерть принялъ. Вы о душѣ своей подумайте и Богу молитесь, къ Великому Свѣтлому празднику себя приготовьте. Господа платья себѣ заказываютъ къ празднику, а надо думать не о суетѣ, а о душѣ своей.

— Я не знаю, какъ думать о душѣ, сказала Анюта очень удивленная. — Скажите мнѣ.

— Надо думать о томъ, кого мы обидѣли, и о томъ, предъ кѣмъ не смирились, кого ослушались, кому должнаго не отдали, кому не помогли, о чемъ роптали, за что гнѣвались — и во всемъ этомъ раскаяться.

Въ эту минуту Арину Васильевну позвали и она поспѣшно своими неслышными шагами сошла внизъ.

Анюта давно уже повадилась въ свободную минуту украдкой забѣгать къ Аринѣ Васильевнѣ въ ея маленькую, чистенькую, въ одно окно комнатку, находившуюся близъ гостиной Александры Петровны. Всегда послѣ обѣда въ сумерки сидѣла старушка съ зажженною свѣчкой и читала огромную книгу, которую Анюта едва ли могла поднять.

— Что вы читаете? съ любопытствомъ спрашивала Анюта.

— Четь-Минеи, житія святыхъ, говорила старушка.

— Что это такое? спрашивала Анюта.

— Вотъ васъ учатъ многому, а настоящему-то не учатъ. Не знаете, какъ жили люди любившіе Бога паче всего и все ему отдавшіе, и самую жизнь свою; они умерли въ мукахъ, съ радостію, во имя Его.

— Зачѣмъ въ мукахъ, кто ихъ мучилъ?

— Злые люди, идолопоклонники. Да развѣ батюшка не училъ васъ этому?