Трубач на коне - Тимофей Докшицер

фирмы, расположенные в разных странах, производили инструменты одних и тех же моделей. Так было, по моим наблюдениям, до 1960-х годов.

Со сменой двух поколений потомственных владельцев фирмы „Сельмер" стали разниться и модели выпускаемых инструментов. На фирме в Париже модели новых труб консультировал Морис Андрэ. Жак Сельмер, один из трех братьев-владельцев фирмы, знал о моем желании познакомиться с прославленным французским коллегой и организовал нашу встречу на фирме.

При первой же встрече мы с Морисом обнялись и долго, как давние друзья, держали друг друга в объятиях. Андрэ - плотный, среднего роста человек лет на 10-12 моложе меня, бывший шахтер. Чем-то он напомнил мне Наума Полонского, известного трубача, моего коллегу по Большому театру. Наша встреча с Морисом Андрэ, носившая характер первого профессионального знакомства, проходила без переводчика - на языке музыки. Он играл - я повторял, он на пикколо - я на трубе „В". Он не знал мотивов наших советских концертов. Но западная музыка, в том числе и французская, была у меня на слуху. Мы задержались немного на контрапункте из ноктюрна Концерта Томази, может быть, одной из лучших страниц мировой литературы для трубы. Я сыграл эту фразу. Морис взял С-трубу и тоже сыграл ее. Тот, кто знает музыку Концерта Томази, согласится, что по одной этой фразе можно определить кто есть кто.

Знакомство состоялось. Мы вновь обнялись!.. Сельмер принес трубу пикколо, дал ее Морису, а Морис вручил ее мне в качестве подарка от фирмы и от себя лично. (На этом замечательном и дорогом мне инструменте я много лет играл в театре „Сон в летнюю ночь" и сделал несколько записей на пластинки. После ухода из Большого театра передал инструмент как реликвию моему ученику Вячеславу Прокопову, представителю нового поколения трубачей. Таким образом, пикколо Мориса Андрэ до сих пор продолжает звучать в Большом театре).

В ответ я преподнес Морису Андрэ уникальный экземпляр партитуры концерта Арутюняна, который годом позже он исполнил в Америке.

Морис Андрэ пригласил меня посетить его класс в консерватории. Со мной пошли мои коллеги Иван Павлов, Александр Балахонов и Илья Границкий. Андрэ встретил нас, окруженный Здесь же оказались представители фирм репортерами, щелкающими затворами камер.

грампластинок, музыкальных издательств и кое-кто из прессы.

В Парижской консерватории классы носят имена известных музыкантов: форе, Бизе, Гуно...

Класс, где занимался Андрэ, был небольшой, но имел эстраду с роялем. Среди присутствующих учеников были те, кто учился, и те, кто уже окончил учебу. Помню, увидел там молодых Г.Туврона и Б.Сюстрё, теперь известных во всем мире артистов и профессоров.

Встреча наша началась выступлениями учеников. Они играли этюды, концертные пьесы, ансамбли. В заключение Морис Андрэ с учениками исполнил трио из кантаты Баха, которое им предстояло играть на следующий день.

Я был на этом концерте. Он проходил в огромном помещении, напоминавшем спортивный зал. Публики была масса, на сцене - тоже многолюдно: хор, оркестр, солисты. Андрэ вышел позже всех и один. Зал застонал, как при выходе тореадора на корриде. Публика аплодировала своему кумиру. Такой же восторженный шум стоял и после концерта. Мориса Андрэ дирижер поднимал отдельно.

Позже Андрэ приобрел еще большую популярность. Он оставил преподавательскую работу и посвятил себя целиком концертной деятельности. В то первое знакомство я пригласил Мориса на балетный спектакль Большого театра. Он пришел почему-то очень взволнованный. Я не мог понять причину его беспокойства. Переводчица спросила меня, не читал ли я вчерашнюю прессу.

Оказывается, Андрэ был возмущен публикацией в какой-то парижской газете, сообщавшей, что московский трубач Тимофей Докшицер приходил в класс Мориса Андрэ учиться. Я старался его успокоить, уверял, что не читал газету и что меня это нисколько не унижает и тем более не оскорбляет, что не так уж плохо учиться у другого, тем более у Мориса Андрэ. Но он не мог успокоиться: „Нет, они дураки, я их больше в класс не пущу..." Потом мы с Балахоновым были в гостях у Андрэ в его доме под Парижем. Частично он построил этот дом своими руками. Вез нас на сумасшедшей скорости на своем „Volvo" Жак Сельмер, не знавший дороги. По пути он спрашивал, где дом Андрэ, и, услышав имя, люди тотчас указывали направление. Имя Андрэ во Франции знает каждый.

Дом стоял на открытом пригорке, вокруг раскинулся прекрасный сад. Декоративная растительность была еще молода и, по мнению Балахонова, опытного садовода, - не тех сортов. Он предложил Андрэ свой сорт каприфоли, многолетней, вьющейся, с ароматными цветами декоративной зелени, и послал впоследствии из Москвы корни этой культуры.

Вклад Мориса Андрэ в популяризацию сольного исполнительства на трубе огромен. Он увековечил свое неповторимое искусство в грамзаписи на сотне дисков. Он - инициатор создания массовой литературы для трубачей из сочинений старых композиторов, составивших „Коллекцию Мориса Андрэ". Помог осуществить этот замысел аранжировщик и композитор Жан Тильд.

Частью этой коллекции пользуются и наши трубачи в моей обработке для трубы "В".

Немалую помощь в этой работе оказал Анатолий Дмитриевич Селянин, один из самых эрудированных музыкантов, одаренный исполнитель и преподаватель, профессор Саратовской консерватории. Издательство „Музыка" опубликовало старинные концерты и сонаты, обогатив этим самым наши скудные познания музыки классиков и стиля барокко.

Морис Андрэ в основном играет на трубе пикколо, он король этого инструмента. Маленькая труба звучит у него объемно и ярко - он владеет ею виртуозно. На. классической музыке он создал свой исполнительский почерк, ставший эталонным в мире стилем „Андрэ". Особенно это касается интерпретации мелизмов, которые, впрочем, я не всегда принимаю - особенно изобилие длинных форшлагов, превращающих собственно форшлаги в восьмые и даже четвертные ноты.

В 1979 году в Париже был объявлен Международный конкурс имени Мориса Андрэ. Я был приглашен в жюри, но это совпало е моими гастролями в Японии. Таким образом, наша первая встреча в Париже оказалась, по существу, единственной, не считая моего посещения его концерта в Штутгардте в 1988 году, где я проводил курс мастерства. На нашей короткой встрече после концерта я услышал знакомую мне интонацию растянутого произношения моего имени „Ти-мо- фей".

Добрым Словом я вспомнил Мориса, принявшего участие в оплате моей операции на сердце, которую мне проделали в клинике Роттердамского университета в Голландии 18 апреля 1989 года.

Своим коллегам из Америки, Голландии, Швейцарии, Франции, подарившим мне обновленное сердце, я ответил записью нового диска, который посвятил милосердию трубачей.

Еще находясь в госпитале, в состоянии эйфории, я написал письмо Андрэ с предложением поиграть с ним в дуэте и сделать запись. Но, видимо, мое письмо до него не дошло...

С трубачами французской школы С французскими трубачами у меня большие связи. Я думаю, что в этом есть что-то профессионально-генетическое, идущее от Арбана и Сабариша к русским трубачам Вурму и Табакову. Ведь трубная методика первоначально пришла в Россию из Франции, а позже - из Германии и Чехии.

В ноябре 1990 года я встретился в Германии, в жюри конкурса, проходившего в Бад- Секингене, с Пьером Тибо (наше знакомство произошло в 70-е годы). Тибо - оркестровый мастер, трубач с ярким звуком и колоссальным диапазоном. В своей концертной практике солиста он был первым исполнителем многих современных сочинений и как будто специально отбирал для себя труднейшие из них. Как учитель, профессор Парижской консерватории, он воспитал многих трубачей, приезжавших к нему со всего мира. Он автор ряда методических трудов.

Тибо - общительный и по-русски широкий человек. Он несколько раз бывал в Москве. В последний приезд я слышал его прекрасное исполнение музыки О.Мессиана - и на этот раз он выбрал для себя самую трудную из всех трубных партий.

Я был рад узнать, что моя работа „Система комплексных упражнений трубача", выпущенная французским издательством „Leduc", редактировалась именно Пьеррм Тибо, компетентность которого не вызывает сомнений. Более того, мы с ним одинаково ощутили ошибочность таблицы занятий „по дням недели", помещенной в методической главе книги, которая по моей вине не была вычеркнута из опубликованного французского варианта.

Из более молодых трубачей хочу отметить мои контакты с Тьерри Кансом - организатором курса мастерства с моим участием в Дижоне, Пьером Дюто - первоклассным исполнителем, педагогом и организатором семинаров в Лионе и фестиваля 1990 года в целом регионе франции, профессорами Роже Дельмотом и Антонином Кюре, Алайном Паризо, моим почитателем, назвавшим свой класс трубы в школе города Сан Клод моим именем, свой дом - „виллой Докшицер" и вместе со своими коллегами создавшим во Франции „Ассоциацию Докшицер"... Мог бы назвать еще имена многих других трубачей, с которыми у нас во франции завязались профессиональные и дружеские отношения.